Отель «Флогистон» - Александр Бачило

— Живые, симпатичные? — заговорил Бакалаврин, роняя одно за другим чугунные слова. — Мы, кажется, забыли, зачем пришли? Довольно! Подайте бумаги.

Ему осторожно протянули полиэтиленовый пакет веселенькой раскраски. В пакете оказались скомканные разрозненные страницы рукописей.

— Зря ты сразу уж так, Миша, — пробормотал я.

— Почему же зря? — Бакалаврин пожал плечами. — Рукописи эти отклонены семинаром и опубликованы не будут. Печально, конечно, но зато теперь, — он бросил в камин охапку листков, — пусть кто-нибудь попробует доказать, что они были плохи! Пусть докажет хотя бы, что они были не гениальны! А?! Ха-ха!!

Он смял еще несколько страниц и швырнул в огонь.

— Да разве это способ?! — возмутился я. — Ты же сам ничего не сможешь доказать! Фактом останется только то, что твои рукописи зарубили — а это уже оценка. Ты оставь хоть почитать что-нибудь. Вот мне, например. Я лицо незаинтересованное…

— Зарубили — это еще не оценка, — возразил Миша, — зарубить можно по причинам, которые прославят автора в веках. А вот «низкий художественный уровень» мне теперь не припаяешь, шалишь! Впрочем… — он выдернул из стопки сложенную газету и протянул ее мне, — возьми, если хочешь, почитай на досуге. С этим мне уже ничего не сделать — какая-никакая, а публикация. Факт истории. Остальные — в огонь!

Туча искр поднялась над дровами, когда в них ударила тяжелая пачка. Клубы дыма поплыли из камина в комнату, и чем сильнее разгоралась бумага, тем сильнее, гуще валил дым.

— Дымоход засорился, что ли? — забеспокоился я.

Все молча глядели в огонь.

— Надо заслонку пошире приоткрыть! — сказал я.

И снова никто не шевельнулся.

В комнате между тем уже было сине. Не то, чтобы мы задыхались, но и просто нюхать этот дым особой радости, конечно, не было.

— Нужно сматывать удочки, — заявил я решительно, — а то угорим еще, чего доброго.

— Угу, — вяло отозвался Миша, — пожалуй, пора… Однако никто так и не двинулся с места.

— Ну, чего сидим? — я с трудом поднялся, стараясь не опираться на больную ногу. — Давайте дам выносить!

— Нет, — сказал Бакалаврин, — ты первый.

— Как это первый? Чего бы вдруг? Ты, Бакалаврин, меня не серди, я страшен в дыму! Кстати, нужно будет еще камин затушить…

— Помолчи, инвалид! — Миша подошел к окну и широко его распахнул. — Камин я сам затушу. А ты идешь первым и всех принимаешь внизу, понял?

— Правильно, он же инвалид, пускай первым спускается! Будет остальных принимать! — послышался сквозь дым всеобщий гомон.

Я в нерешительности посмотрел на Алину. Она подмигнула мне, весело улыбаясь, и сказала:

— Только смотри, не урони!

— Ладно, — махнул я рукой. Сейчас не важно, кто первый, кто последний. Важно эвакуировать дам и ликвидировать очаг поражения, пока мы не провоняли весь «Флогистон».

Я подковылял к подоконнику и, осторожно перенеся через него больную ногу, в последний раз оглянулся. Огоньки свечей расплывались в дыму. Над ними мутно светились овалы лиц и глаза, глядевшие на меня в упор. «Иди же!» — читал я в каждом взгляде.

Несколько сильных рук, взяв под мышки, легко опустили меня на землю. Ночной воздух казался необычайно свежим. С деревьев капало. Темные окна «Флогистона» слепо уставились в чащу леса. Замок, как и прежде, пребывал в безмятежном покое, и только над моей головой из раскрытого окна каминного зала вытягивалась сизая пелена.

— Ну, — сказал я туда, в дымный полумрак. — Выходи по одному!

— Миша, Алина! Вы живы там?

Молчание.

— Эй, Бакалаврин! — позвал я испуганно. — Кончайте, ребята, что за дурацкие шутки!

Проклятая нога не позволяла как следует подпрыгнуть, чтобы заглянуть в комнату. Я хромал под окном взад-вперед тщетно пытаясь понять, что происходит там внутри. Наконец, когда злоба и беспокойство мои дошли до предела, я увидел Бакалаврина.

Миша, мрачно сопя, влез на подоконник и тяжело спрыгнул ко мне.

— Вы что, обалдели там все? — набросился я на него. — Где остальные?

— Какие еще остальные? — поморщился Миша. — Там никого нет.

Он хотел было уйти, но я сгреб его за грудки и тряхнул изо всех сил.

— Ты что несешь, Бакалаврин? Где Алина, я тебя спрашиваю?!

— Не ори, идиот! — Бакалаврин отпихнул меня к стене. — Без тебя тошно! Нет никакой Алины. Неужели ты не понял, ЧТО мы сожгли? Рукопись, парень, это ведь не просто пачка бумаги, вместе с ней еще кое-что сгорает… Да, впрочем, тебе ни к чему. Пусти!

Он сердито рванулся и, освободившись от меня, свернул за угол и исчез.

Некоторое время я стоял, тупо глядя ему вслед, затем перевел взгляд на окно. Пелена дыма стала прозрачной, комната понемногу проветривалась.

«Что это он тут нагородил? — подумал я сквозь неотвязный шум в голове. — Ничего такого быть не может. Ведь не спал же я, в самом деле!»

Но за окном по-прежнему было тихо.

Не стану описывать, каких усилий и мук стоило мне одно восхождение в каминный зал. Я должен был совершить это, чтобы убедиться в здравости собственного рассудка. Но зал был пуст, камин погашен, пепел перемешан, дым рассеялся. Исчезли даже стаканы и тарелки — ничто не указывало на состоявшееся здесь застолье.

«А может быть, и в самом деле ничего не было? — думал я, снова ковыляя вдоль наружной стены „Флогистона“. — Может быть, перед тем, как сжечь рукописи, Бакалаврин просто прочитал мне по отрывочку из своих произведений, вот и — вообразил я себе спьяну Фому да Ерему, колдунью Алину и всех прочих… Не зря же говорят: зримый образ. Вот и узрел».

Влезть в какое-нибудь окно я уже не мог и обходил бастионы один за другим, пока, наконец, мне не посчастливилось наткнуться на центральный вход. Дверь, опять же на мое счастье, оказалась не заперта, и я вошел в холл. Дежурная администраторша встретила меня сонным взглядом и миролюбиво произнесла:

— Соседа ходили провожать?

— Соседа? — переспросил я, пытаясь собраться с мыслями.

— Ну да. Нижний из шестого выехал. Вот только что такси отъехало. Вы же в шестом?

Я глянул сквозь стеклянную дверь и в дальнем конце аллеи действительно увидел красный огонек, мелькнувший в последний раз. Бакалаврин уехал…

В номере было пусто и холодно, за окном нехотя занимался рассвет. Лягу спать, подумал я. Смертельно устал, ногу вывихнул, а сегодня начинается наш семинар, надо будет работать.

С трудом поднявшись к себе в мансарду, я начал было раздеваться, как вдруг из кармана выпала газета.

«Это же последнее произведение Бакалаврина! Ну-ка, ну-ка!»…

Я развернул газету, нашел Мишину фамилию и стал читать: