Уважаемый господин М. - Герман Кох

Так мы ни с чем начали отступление к своей теплой постели у печки. Вскоре за Ретраншементом дорога делает небольшой поворот. С середины этого поворота уже можно видеть первые дома Терхофстеде, в том числе и белый дом Лауриных родителей.

Лаура первой увидела, что у садовой ограды стоит машина. Кто-то опирался о капот – неясная фигура с такого расстояния, но все-таки явно человек. И снова не я, а Лаура тотчас же узнала в кремовом «фольксвагене-жуке» машину нашего учителя истории.

– Ой нет! – сказала она.

Она вцепилась в меня и за руку потащила обратно. В этом месте поворота не было ни домов, ни деревьев, за которыми можно было бы спрятаться. Единственный выход был в том, чтобы как можно скорее повернуть назад.

Но тут фигура отделилась от капота и шагнула на дорогу. Он нам помахал.

– Ой нет! – повторила Лаура. – Это ужасно!

Я схватил ее и обнял обеими руками. Я не спрашивал, как могло случиться, что господин Ландзаат в курсе, где мы сейчас. В последние недели он вел себя все более странно. Сначала подловил Лауру на велопарковке и, задыхаясь, сказал, что им надо поговорить. За этим последовали звонки по телефону, но он молчал, и Лаура слышала в трубке только его дыхание.

Однажды ночью она проснулась с каким-то предчувствием и, слегка раздвинув занавески на окне спальни, увидела, что он стоит на улице. Он стоял под фонарем и смотрел наверх, на ее окно. Она не могла различить черты его лица, но чувствовала его укоризненный взгляд.

По понятным причинам пожаловаться в школе на поведение учителя истории она не смела. В лучшем случае из лицея исключили бы их обоих. Рассказать родителям тоже было совершенно невозможно. Они были до некоторой степени современными (как именовали себя сами), их можно было даже назвать понимающими. Но между «назвать понимающими» и способностью на самом деле что-то понять зияет непреодолимая пропасть – такая глубокая, что дна не видно.

Значит, я обнял Лауру обеими руками и крепко к себе прижал. Я услышал, как она тихонько заплакала.

– Тише, милая, – сказал я. – Тише. Все будет хорошо. Я позабочусь, чтобы все было хорошо.

Потом я отпустил ее и шагнул на середину дороги. Я поднял руку и помахал господину Ландзаату. Я махал так, будто рад его видеть.

Здесь я, пожалуй, оставлю вас ожидать развития событий; этот прием вы и сами постоянно используете – остановка на самом интересном месте, рассказ в рассказе.

В романе «Год освобождения» такой рассказ в рассказе начинается, когда четверо детей отправляются в длительное путешествие пешком в освобожденную часть Нидерландов. Их поход продолжается бесконечно, напряжение возникает редко. Мы, читатели, больше всего хотим вернуться к допросу немецкого офицера-перебежчика. Но вы заставляете нас на протяжении многих страниц перепрыгивать вместе с этими детьми через замерзшие канавы. Особенно неправдоподобно, что по пути они красят волосы, ведь в тот последний военный год даже продукты первой необходимости можно было получить только по карточкам. Неправдоподобно и скучно. Читателю ни капельки не интересно, счастливо ли отделаются эти дети, до такой степени они наводят скуку. Надеешься, что их как можно скорее схватят и увезут. Долой! Долой их! Долой из этой книги!

Мне захотелось сделать тут паузу еще и потому, что интересно было бы узнать, стал ли для вас новостью мой отчет о смертности среди учителей. А именно та часть о двух школьниках и приставучем учителе. Иными словами, я задаюсь вопросом, догадались ли вы, как пойдет дело дальше, но, собственно говоря, сейчас я в этом больше не сомневаюсь.

Не хочу опережать события, но разве не ирония судьбы, что, как нарочно, самая коммерчески успешная ваша книга называется «Расплата»? Я всегда считал это хорошим названием. Потом названия вам больше никогда так не удавались – книги, впрочем, тоже, но это уже совсем другая история. Рассказ внутри вашего жизнеописания, – можно сказать, внутри вашего идущего на убыль писательства.

Наконец, не правда ли, еще большая ирония судьбы в том, что «Расплата» – единственная ваша книга, основанная на реальных событиях? «Час собаки», книгу о вашей первой жене, я оставляю здесь без внимания, – это, на мой взгляд, иной жанр.

Я вдруг снова вспомнил, как несколько дней назад зашел в книжный магазин. Не в тот день, когда вы должны были раздавать автографы, а накануне. Вспомнил, как покупатель наконец положил «Год освобождения» обратно в стопку возле кассы.

Сначала я испытал облегчение, а потом некоторое разочарование. Собственно говоря, я все еще желаю вам максимально высоких продаж. Это же хорошо, если как можно больше читателей на собственном опыте сможет убедиться, что автор «Расплаты», после дюжины прочих книг, двух пьес и почти половины человеческой жизни, больше ни на что не способен.

Как я мог констатировать в тот день, на полке стояло не так много ваших книг. Разумеется, «Расплаты» там не могло не быть, но прочие ваши произведения представлены весьма скромно. Я еще осведомился у продавца о «Часе собаки» (к слову о вымученных названиях), но он смог лишь поведать мне, что эта книга «больше не поставляется».

«Больше не поставляется»… Бывают слова, фразы и обрывки фраз, которыми, при всей их простоте, говорится больше, чем может показаться на первый взгляд: «жить еще два месяца…», «никогда об этом не слышал…», «скончался при поступлении в больницу…». Для писателя «больше не поставляется» должно относиться к той же категории.

Я увидел, что «Расплата» между тем выходит двадцать седьмым изданием. Мне чем-то даже понравилась новая суперобложка, немножко американская, со всем этим красным и синим. И новая фотография на обороте, – вы хотя бы не из тех писателей, у которых имеется всего один расплывчатый зернистый снимочек, благодаря которому они рассчитывают навеки остаться без возраста.

Даже на обороте своих книг вы надеетесь идти в ногу со временем. Но все-таки и это форма недолговечности. Каждые пять лет суперобложка обновляется, тогда как писатель и его произведение у всех на глазах устаревают.

Я внимательно прочитал еще раз только текст на обороте суперобложки. Он не слишком существенно отличался от текста с обложки первого издания, которое стоит у меня дома в шкафу. У меня есть и другие издания – всего три, если быть точным. Суперобложку с кадрами из фильма я считаю самой уродливой. Эти стекающие красные буквы! Что должно было стоять у издателя перед глазами? Кровавая баня? Жаль, потому что такое название, как «Расплата», говорит само за себя. Добавить к нему нечего.

И под этими стекающими буквами – фотографии исполнителей трех главных ролей, скомпонованные как для «Унесенных ветром». Это вторая существенная ошибка. К тому же сделанная умышленно, исключительно с целью поднять продажи. И в самом деле, после экранизации для «Расплаты» началась вторая жизнь, как это называют, и она второй раз за пять лет попала в список бестселлеров.

Фильм это или не фильм, но никогда не следует помещать на обложку фотографии персонажей. Так ограничивают фантазию читателя. Его заставляют впредь вспоминать только лица актеров. Для того, кто сначала посмотрел фильм, а потом из любопытства захотел прочесть и книгу, это, может быть, не так страшно. Но перед тем, кто сперва взялся за книгу, встает дилемма. Когда читал, он, так или иначе, видел перед собой лица всех персонажей. Лица, которые он нафантазировал сам. Несмотря на описания. Вопреки вашим избыточным описаниям носов, глаз, ушей и цвета волос каждый читатель в своем воображении создает другое лицо.

Триста тысяч читателей – это триста тысяч разных лиц для каждого персонажа. Триста тысяч лиц одним махом уничтожаются одним-единственным – лицом актера. Надо быть поистине выдающимся читателем, чтобы быть в состоянии вспомнить нафантазированное лицо после фильма.

«Двое школьников замышляют идеальное убийство своего учителя» – так звучит первая фраза текста на обороте суперобложки.

Две фактические ошибки уже в первом предложении. Дело в том, что мы никогда ничего не замышляли – и уж идеальным это точно не было.

Цитировать остальной текст мне нет нужды: вы, наверное, сами знаете, что там дальше. Той первой фразы не было на обложках первых восемнадцати изданий, ее добавили только на обложку с кадрами из кино. С тех пор она появляется в каждом новом издании. Книга подчинилась фильму. Фильму, в котором есть несколько важных отступлений от книги. Точно так же, как в вашей книге есть несколько важных отступлений от действительности. От подлинных событий, на которых она основана.

Последнее тоже можно понять. Вам пришлось иметь дело со множеством белых пятен и заставить работать свое воображение. И я должен сказать: снимаю шляпу, вы подошли очень близко.

Вот только недостаточно близко.

Как вы отнеслись бы к возможности еще раз заполнить эти белые пятна? К переработанному изданию «Расплаты», где будут даны ответы на вопросы, оставшиеся открытыми? Будь я писателем, я не смог бы противиться такому искушению.