Гонцы весны - Элизабет Вернер

Господский дом в Бруннеке не был ни так обширен, ни так великолепен, как графский замок в Эттерсберге, но старое и вместительное здание все-таки производило весьма внушительное впечатление. Во внутреннем убранстве не было никакой роскоши, Мо оно вполне соответствовало положению и состоянию владельца. В большой комнате, выходившей на балкон, где обычно собиралась вся семья, сегодня сидела пожилая дама и просматривала хозяйственные счета. Это была старая родственница хозяина, уже восемь лет (со дня смерти жены Рюстова) исполнявшая обязанности Хозяйки и заменяющая его дочери мать.

Склонившись над столом, она внимательно изучала счета, делая на них различные пометки, как вдруг стремительно открылась дверь, и в комнату поспешно вошел сам советник.

– Черт бы побрал всякие процессы, акты и суды вместе с господами адвокатами! – воскликнул он, с такой силой хлопая дверью, что его родственница вздрогнула.

– Но, Эрих, как вы можете так пугать меня! С тех пор, как начался этот несчастный процесс, с вами нет никакого сладу. Неужели вы не можете потерпеть до конца?

– Потерпеть? – с едкой усмешкой повторил Рюстов. – Хотел бы я видеть того, кто здесь не потеряет терпения! Эти вечные отсрочки, вечные протесты и апелляции. Над каждой буквой завещания они ломают голову, рассуждают, доказывают, и при всем том дело стоит на той же точке, что и полгода назад!

С этими словами он плюхнулся в кресло.

Эрих Рюстов был еще полон сил и здоровья, и по его теперешнему виду можно было судить, как он был красив в молодости. Правда, теперь его лоб и лицо были изборождены морщинами и носили на себе следы забот и треволнений трудовой жизни.

– Где Гедвига? – спросил он после небольшой паузы.

– Час тому назад уехала верхом, – ответила старушка, снова принимаясь за работу.

– Верхом? Да ведь я же запретил сегодня кататься. При внезапно наступившей оттепели дороги не безопасны, а в горах еще лежит глубокий снег.

– Совершенно верно, но ведь вам известно, что Гедвига всегда делает все наоборот.

– Да, это удивительно; она именно так делает, – подтвердил помещик, который, казалось, находил это только странным и не гневался из-за этого как обычно по любому поводу.

– Это вы воспитали девочку совершенно независимой. Сколько раз я просила вас хоть на два, на три года отдать Гедвигу в какой-нибудь институт, но ведь вас никак нельзя было уговорить разлучиться с ней.

– Потому что я не желал, чтобы она стала чужой мне и своей родине. Я достаточно держал для нее здесь, в Бруннеке, всяких учителей и воспитательниц, и она превосходно всему научилась.

– О, да, конечно, во всяком случае она великолепно умеет тиранить вас и весь Бруннек.

– Ах, да не причитайте вы постоянно, Лина! – сердито проговорил Рюстов. – Вы всегда находите в Гедвиге что-нибудь дурное. То она для вас слишком легкомысленна, то недалекая, то недостаточно чувствительна. Для меня она хороша! Я хочу иметь свежего, жизнерадостного, здорового ребенка, а не чувствительную даму «с настроениями» и «нервами».

Говоря это, он многозначительно посмотрел на Лину, но она ответила ему в том же тоне:

– Ну, я думаю, что в Бруннеке можно от них отвыкнуть, вы сами об этом очень заботитесь.

– Да, за эти восемь лет ваши нервы полностью успокоились, – с нескрываемым удовольствием промолвил Рюстов. – Но чувствительность у вас еще осталась. Как вы расчувствовались третьего дня, когда Гедвига по всем правилам отказала вашему протеже, барону Зандену!

Лицо старушки побагровело от гнева.

– Ну, зато тем бесчувственнее была Гедвига. Она высмеяла предложение, которое всякая другая девушка хотя бы выслушала серьезно. Бедный Занден! Он был в полном отчаянии.

– Он утешится, – решил Рюстов. – Во-первых, я думаю, что как его страсть, так и его отчаянье относились больше к моему Бруннеку, чем к моей дочери. Ее приданое как раз подошло бы ему, чтобы спасти его обремененное долгами имение. Во-вторых, он сам виноват, что получил отказ; мужчина должен знать, на что может рассчитывать, прежде чем идти на решительное объяснение. А, в третьих, я вообще не дал бы своего согласия на этот брак, потому что не хочу, чтобы Гедвига вышла за аристократа. Я уже достаточно испытал на своей собственной женитьбе. Из всего знатного общества, терзающего вас своими посещениями, никто, говорю я вам, никто не получит моей дочери. Я сам выберу ей мужа, когда подойдет время.

– И вы думаете, что Гедвига станет ждать? – насмешливо спросила старушка. – До сих пор все женихи были ей безразличны, но как только он почувствует влечение, так и не подумает спрашивать, принадлежит ее суженый к аристократии или нет; она поступит наперекор убеждениям своего отца, а вы, Эрих, как и всегда, подчинитесь воле своей любимицы.

– Лина, не сердите меня! – воскликнул Рюстов. – Вы, кажется, думаете, что я ни в чем не могу противоречить моей дочери?

Он грозно посмотрел на свою родственницу, но она глядела на него безбоязненно.

– Ни в чем! – уверенно ответила она, собрала свои бумаги и вышла из комнаты.

Рюстов был вне себя, может быть, именно потому, что не мог оспаривать справедливость этого утверждения. Быстрыми шагами он метался по комнате и на повороте столкнулся с лакеем, вошедшим в комнату с визитной карточкой.

– Что там такое? Опять какой-то визит? – С этими словами Рюстов взял карточку, но от удивления чуть не выронил ее. – Эдмунд граф фон Эттерсберг! Что это значит?

– Граф желает лично видеть вас, – доложил слуга.

Рюстов снова взглянул на карточку. Как ни непонятно было само по себе это посещение, ему не оставалось ничего другого, как принять этот странный визит.

Как только слуга вышел, появился молодой граф и с такой непринужденностью и уверенностью поклонился до сих пор совершенно незнакомому хозяину, как будто этот визит был чем-то вполне естественным.

– Вы, конечно, разрешите мне, господин советник, лично познакомиться с моим ближайшим соседом? Я бы уже давно сделал это, но занятия и путешествие вынуждали меня отсутствовать в Эттерсберге. Я бывал там всегда очень недолго и лишь теперь в состоянии заполнить пробел.

В первое мгновение Рюстов был настолько ошеломлен такой манерой держаться, что сразу не мог даже рассердиться. Он промычал что-то вроде приглашения садиться. Эдмунд сразу же, не задумываясь, воспользовался этим и так как его противник не обнаруживал никакого желания начать беседу, то он взял этот труд на себя и начал говорить о хозяйстве в Бруннеке, познакомиться с которым желал уже давно.

Между тем Рюстов успел смерить гостя взглядом с головы до ног и пришел к убеждению, что вся его внешность очень мало соответствовала хозяйственным интересам. Поэтому он довольно невежливым вопросом прервал восторженные излияния Эдмунда.

– Могу я спросить, граф, чем обязан честью вашего посещения?

Эдмунд увидел, что должен изменить план нападения. Обычная вежливость здесь не годилась; молодой граф был наслышан о грубости Рюстова и подготовился к этому.

– Кажется, вы не особенно доверяете моим хозяйственным способностям? – с наилюбезнейшей улыбкой промолвил он.

– А вы, кажется, совсем забыли, что мы не только соседи, но, самое главное, и противники в судебном процессе, – возразил Рюстов, начинавший раздражаться.

Эдмунд небрежно играл хлыстом.

– Ах, да! Вы подразумеваете этот скучный процесс из-за Дорнау?

– Скучный? Вы хотите сказать, бесконечный, это будет вернее. Ведь дело известно вам так же хорошо, как и мне.

– Нет, оно мне совершенно неизвестно, – с величайшей непринужденностью сознался Эдмунд. – Я знаю только, что дело касается завещания моего дяди, отказавшего мне Дорнау, которое вы оспариваете. Я получил бумаги из суда, целые тома, но совсем их не рассматривал.

– Но, граф, ведь вы же ведете процесс! – воскликнул Рюстов, которому такая беспечность была непонятна.

– Простите, пожалуйста, его ведет мой поверенный, – возразил Эдмунд, – и он полагает, что я обязан во что бы то ни стало исполнить волю своего дяди. Лично я к обладанию Дорнау отношусь совершенно безразлично.

– Не думаете ли вы, что им дорожу я? – резко спросил Рюстов. – Мой Бруннек стоит полудюжины таких имений, а моя дочь вовсе не нуждается в дедовском наследстве!

– Так из-за чего же мы тогда спорим? Если дело обстоит так, то можно было бы заключить какое-либо соглашение, которое удовлетворило бы обе стороны…

– Не желаю я никакого соглашения! – неистово воскликнул советник. – Для меня важно не наследство, а принцип, и за него я буду бороться до конца. Если бы мой тесть категорически высказался за лишение наследства – прекрасно! Мы поступили против его воли – он имел право лишить нас наследства. Я не стал бы оспаривать его. Но того, что он самым обидным образом не признавал моего брака, словно тот был незаконным, что ребенка от этого брака он не признавал своей внучкой, я и находясь в гробу никогда не прощу ему и против этого протестую. Брак должен быть признан на зло именно тем, кто его отрицал; моя дочь должна быть признана законной и единственной наследницей, и вот, когда суд вынесет этот неоспоримый приговор, тогда пусть Дорнау летит ко всем чертям или в майоратное владение вашей семьи.