Жена из России - Ирина Лобановская

Маня стала обижаться и потихоньку плакать. И давала себе зарок ему больше не звонить. Но всякий раз не выдерживала.

— Не понимаю, чего ты хочешь, — рассеянно и удивленно пожимал плечами Саша. — Что тебе рассказать? О чем? Сегодня весь день опять просидел в библиотеке. Писал курсовую. Не суть. Понимаешь, да? Давай лучше почитаю стихи.

С тех пор она невзлюбила стихи. Чужие слова и мысли, когда ей необходимы были только его.

— Не вижу в словах никакого смысла, — говорил он.

А Машка и не искала никакого смысла. Она добивалась душевной близости, которой так и не появилось между ними. Для другой Маня была еще мала, да и бабушка запрещала. А Саша не настаивал, попробовав один раз ее раздеть и получив строгий отказ. Почему она отказала ему тогда?..

Маня легко вывернулась из его не слишком настойчивых рук и аккуратно, неторопливо застегнула все расстегнутые пуговки. Она не заволновалась и не забеспокоилась. Саша смотрел на нее привычным неподвижным взором, только в глубине его глаз появилось странное, незнакомое Маше выражение. Определить его она не умела, но четко понимала, что в других отношениях не нуждается. Это проще веника, как говорит отец…

Согласись она, наверное, все сложилось бы иначе… Она могла бы… Да нет, Маня ничего не могла. Все заранее расписано за нас всех, все давно известно, и не стоит заблуждаться, считая, что вот если бы ты поступила по-другому… Не поступила бы! Никогда! Ни за что на свете. Так и только так было задумано на Небесах. И нельзя ожидать результатов, и, тем более, их заранее планировать.

Саша тоже, как и Маня, строго и категорично охранял свою территорию. Ну, ясно… А два суровых охранника рядом на соседних границах — это уже чересчур.

Маше давно казалось, что она не знает чего-то самого главного, очень важного о жизни. И если это выведать, об этом догадаться — начнется необыкновенная полоса, случится неожиданно прекрасное событие, ломающее все Манькино безрадостное и бессмысленное существование. И оно обязательно должно сломаться, раз ей этого так хочется!

По утрам Мане стало трудно вылезать из-под теплого одеяла, словно там пряталась странная тайна. Длинные ноги почему-то сильно нагревались, будто вода в кипящем чайнике. К ним было даже страшно притронуться, и в то же время все время хотелось их потрогать: они таили в себе нечто загадочное, скрытое и неведомое. Маша тайком от бабушки мерила себе температуру, убеждалась в ее нормальности и продолжала недоумевать. Что с ней происходит?..

Но любопытство — беспочвенное, едва сложившееся, почти не оформившееся — Маню слишком долго не тревожило и сильно не отвлекало. Она отвечала на Сашины поцелуи почти автоматически: рассеянно и прохладно. Ей просто нравилось, что он есть у нее — это всего-навсего интересный факт, данность, и ничего больше. Самое удивительное, что она была права, чисто интуитивно, по-женски понимая: ничего между ними не сложится. Почему? На этот вопрос Маша ответить бы не сумела. А поэтому проблемами себя непрерывно не мучила, трудностями не занимала, не забивала себе голову лишними вопросительными знаками. И Элечку тоже ни о чем не расспрашивала, хотя чувствовала: добрый эльфик может разрешить ее сомнения в несколько минут. Но Мане не хотелось обращаться к Элечке.

Каждый месяц ужасно болело внизу живота. Маня в эти дни забивалась в кровать и отчаянно ныла, вызывая искреннее сочувствие матери и бабушки. Они давали ей анальгин, поили чаем, не пускали в школу, а потом — в университет. А нельзя ли сделать так, чтобы никогда больше у нее не было этой гадости?.. Так долго ждать она не в силах… Она просто не доживет… Без этого не будет детей?.. А зачем ей дети?..

Довольно часто совершенно беспричинно тянуло плакать. Значительно позже Маша стала догадываться: душа и тело живут отдельно, сами по себе, и душа часто оплакивает то, о чем разум пока даже не подозревает. Лишь душе известно, что она отпевает. Будущее?.. Или прошлое?..

Но вдруг случилось невероятное. В начале сентября Саша сказал:

— У моего лучшего друга день рожденья. В субботу. Встретимся в три на вокзале.

Значит, на свете все-таки существовали его друзья…

Подмосковная станция называлась изумительно: Мытищи. Суффиксально-увеличительно. Такого замечательного названия не носила ни одна другая платформа.

Первый раз в жизни Маня увидела Сашин дом и дверь его квартиры. Друг жил напротив. Он выбежал на звонок и весело уставился на Машку с искренним интересом и любопытством. Маня улыбнулась: какой забавный, длинноносый, вертлявый юноша… Некрасивый, губастый, с нечесаной густой растрепкой на голове… Весь из себя Жан-Поль…

— Меня зовут Вовкой! — объявил Бельмондо. — И дома, и в институте. И сам я себя так зову. Если хочешь, можешь тоже так меня называть.

Он родился кокеткой. С ним было удивительно просто. Он не собирался ничего скрывать.

— Ты мне нравишься, — шепотом сообщил он Мане через час, улучив минутку, когда Саша вышел. — А я тебе?

Маня удивилась — она нравится?.. Неужели это правда? В чувства Саши она давно не верила. Происходящее одновременно и пугало, и заманивало. И очень хотелось посмотреть, чем дело кончится. Казалось, ничем серьезным. С такими поверхностными молодыми людьми ничего устойчивого не бывает. Одна хрень, как любила повторять эльфик Элечка.

Вовка пригласил ее танцевать.

— Понимаешь, я столько слышал о тебе, — сказал он.

Сообщение было сенсационным. Неужели Саша умеет говорить о ней?!

— Очень много, — подтвердил Володя. — Но я не очень верил, потому что он тебя долго прятал, словно боялся нас познакомить.

— Вы же друзья! — Маша пыталась образумить скорее себя, чем его. — Почему ты не отходишь от меня ни на шаг? Потанцуй с кем-нибудь еще. Тут полно народа!

— А я хочу танцевать только с тобой! — заявил Вовка.

— Посмотри, какой Саша грустный…

— А он всегда такой. Характерная особенность! Почему нам нельзя делать то, что хочется? И вообще, Саша и Маша — слишком смешная и глупая рифма. Плоско и неоригинально! Маша и Вовка звучит куда симпатичнее.

Если бы Маня могла что-нибудь возразить и ответить! Да и зачем? Она сначала даже не встревожилась. Скорее, ей было лестно, и чем-то неосознанно привлекала необычная и сложная ситуация. А может быть, Мане давно подсознательно хотелось отомстить Саше за все: за невнимание к ней, за тупое молчание, за оскорбительную холодность…

— Мы в школе прозвали его Мум. Это без вариантов. И оправдывает его веселую фамилию — Мумсиков. Она не для него. Интересно, откуда у него такая? Однажды мы с ним увидели недавно родившихся у соседей по подъезду близнецов. Он внимательно глянул на них и изрек: "Абсолютно идентичные экземпляры!" Абсолютно типичный Мум!

Маша засмеялась.

— А ты, очевидно, мечтаешь, что когда-нибудь вас двоих будут называть: "Академик Мумсиков с супругой"? Это реально… Сашка добьется многого…

Маня отвела глаза и ничего не ответила.

Один зуб у Володи вверху был чуточку темнее соседей. И Машин взгляд почему-то слишком часто упорно приковывался к этому темному зубу.

Вовка ходил за ней неотступно, не отрываясь ни на минуту, будто боялся, что уйди он, — и Маша сразу исчезнет. Он не сомневался ни в чем. И Мане стало казаться, что все так и должно быть, что иначе просто и быть не может. Ей легко передавалась его уверенность в себе и правильности своих поступков.

Она уже все поняла. Поняла, что на кухне он запишет на салфетке ее телефон и не потеряет его. Записал прямо на студенческом билете — посею только вместе с ним!

Поняла, что он позвонит ей завтра же, а потом будет звонить изо дня в день. Что сегодня проводит ее домой, несмотря на поздний час.

Он был четкий и ясный. И слишком спокойный. А ее уже неотвязно мучило смутное чувство вины и тревоги, от которого хотелось немедленно освободиться.

— И тебе никогда не будет стыдно перед Сашей? Ведь он твой друг!

— Да, и очень давнишний, еще со школы. Уважаемый товарищ Мум!.. Ну и что? Это ничего не меняет! А тебе не будет стыдно? Манечка, дели все на сорок восемь, не ошибешься. Ты сама тоже не уходишь. Значит, я тебе нравлюсь. Местами, периодами… Ну, признайся! Если нам хорошо вдвоем, почему мы должны этого стыдиться?

И действительно, почему?..

Наверное, он прав, подумала Маша. Она бессознательно, не отдавая себе отчета в том, что делает, не задумываясь ни о чем, выбрала путь попроще и полегче. Отступничество? Или обыкновенное, по-человечески понятное, естественное желание свободно вздохнуть и выдохнуть, выговориться, легко и просто держаться и всегда знать мысли того, кто рядом? Или думать, что знаешь…

Так хотелось внимания к себе, пусть маленького, но очевидного, и только к себе. Неужели она не заслужила этакой малости?..

Володе все давалось легко. Он пел, играл на пианино, танцевал, рисовал, мастерил игрушки с той непривычной и ясной одаренностью, полунебрежной, полунепонятой им самим, которая достается в удел немногим и всегда удивляет своей простотой и безыскусностью. Он никогда не задумывался над своими способностями — настоящему таланту несвойственно думать о своем даровании.