Автобиография - Марк Твен

Г.Э.С. (Гарриет Элинор Смит)

«Проект Марк Твен», Беркли

Автобиография

Ранняя попытка

Главы, которые следуют ниже, составляют фрагмент одной из многочисленных попыток (предпринятых, когда мне было за сорок) перенести события моей жизни на бумагу.

Эта попытка начинается с большой уверенностью, но делит участь своих собратьев – в настоящее время заброшена ради какого-то другого, более свежего интереса. Этому не следует удивляться, потому что способ ее написания – старый, старый, старый, трудный и негибкий, этот способ помещает тебя в колыбель и проводит через всю жизнь до самой могилы, без всяких экскурсов в сторону по дороге. Тогда как экскурсы в сторону составляют самую суть нашего жизненного пути и также должны быть частью его истории.

Автобиография [Выборочные отрывки]

О том, что касается прежних времен и новоанглийской ветви Клеменсов. Второй брат обосновался на Юге и имеет ко мне отдаленное отношение. Свое воздаяние, каково бы оно ни было, он получил не одно поколение назад. Он уехал на Юг со своим хорошим другом Фэрфаксом и обосновался с ним в Мэриленде, но потом отправился дальше и поселился в Виргинии. Это тот Фэрфакс, чьим потомкам было суждено иметь любопытный отличительный признак – быть рожденными в Америке английскими графами. Основателем рода был лорд генерал Фэрфакс из парламентской армии времен Кромвеля. Графский титул, имеющий недавнее происхождение, перешел к американским Фэрфаксам вследствие отсутствия мужских наследников в Англии. Старожилы Сан-Франциско помнят Чарли, американского графа середины 1860-х, десятого лорда Фэрфакса, согласно Книге пэров Берка[41], занимавшего какую-то скромную государственную должность в новом шахтерском поселке Виргиния-Сити, в Неваде. Он никогда не выезжал из Америки. Я знаком с ним, но не близко. У него был золотой характер, и в нем заключалась все его достояние. Он отказался на время от своего титула, до тех пор пока его обстоятельства не улучшатся до степени, согласующейся с этим высоким званием, но это время, думаю, так никогда и не наступило. Он был мужественным человеком и имел в своем характере прекрасные и благородные качества. Известный и несносный тип по имени Фергюсон, который всегда искал поводы для ссор с людьми лучшими, чем он, однажды спровоцировал ссору и с ним, и Фэрфакс сбил его с ног. Фергюсон поднялся и отошел, бормоча угрозы. Фэрфакс не носил при себе оружия, отказался носить и теперь, после этого случая, хотя друзья предупреждали его, что Фергюсон – человек предательского склада и рано или поздно непременно будет мстить низкими средствами. Несколько дней ничего не происходило, затем Фергюсон захватил графа врасплох и приставил ему к груди револьвер. Фэрфакс вырвал у него из руки оружие и собрался его застрелить, но тот упал на колени и стал умолять о пощаде, говоря: «Не убивайте меня – у меня жена и дети». Фэрфакс был в ярости, но мольба тронула его сердце и он сказал: «Они не причинили мне зла», – и отпустил негодяя.

Происхождение виргинских Клеменсов представляет собой теряющуюся во мраке веков череду предков, восходящую ко временам Ноя. По преданию, некоторые из них в елизаветинские времена были пиратами и работорговцами. Но это их не дискредитирует, потому что таковыми были и Дрейк, и Хокинс[42], и другие. В те времена это было респектабельное занятие, и его соучастниками были монархи. Когда-то мне самому хотелось стать пиратом. Читатель – если заглянет в глубину своего сердца – обнаружит… впрочем, не важно, что он там обнаружит: я пишу не его биографию, а свою. Позже, согласно преданию, один из вереницы предков во времена Якова I или Карла I был послом в Испании, женился там и добавил потомкам струю испанской крови, чтобы нас подогреть. По тому же преданию кто-то из предков – по имени Джеффрис Клеменс – помогал приговорить Карла I к смерти. Сам я не вдавался в эти предания: отчасти по лености, а отчасти потому, что был слишком занят, наводя глянец на этот конец цепочки и стараясь сделать его ярким и впечатляющим, – но другие Клеменсы утверждают, что проводили исследования и что предки проверку выдержали. Таким образом, я всегда принимал как должное, что через своих предков помогал Карлу выбраться из неприятностей. Мои инстинкты также меня в этом убедили. Если у нас есть сильный, устойчивый и неискоренимый инстинкт, мы можем быть абсолютно уверены, что он не зародился в нас, а был унаследован – унаследован из дали времен, – а потом окреп и оформился под закаляющим воздействием времени. Так вот, я всегда и неизменно был настроен нелицеприятно по отношению к Карлу и совершенно убежден, что это чувство просочилось ко мне через вены моих прародителей из сердца того самого судьи, потому что сам я не склонен к ожесточению против людей. Я не ожесточен против Джеффриса, хотя и следовало бы. Это доказывает, что мои предки времен Якова II были к нему равнодушны – не знаю почему, никогда не мог этого понять, но так выходит. И я всегда чувствовал дружеское расположение к сатане. Разумеется, это от предков, должно быть, это кровь, потому что сам я не мог этого породить.

…Таким образом, по свидетельству инстинкта, подкрепленному утверждениями Клеменсов, которые говорили, что изучали документы, я всегда был вынужден верить, что Джеффрис Клеменс, делатель мучеников, был одним из моих предков, и относиться к нему с благосклонностью и, по сути, с гордостью. Это обстоятельство не оказало на меня положительного влияния, потому что сделало тщеславным, а это грех. Оно вынудило меня поставить себя над людьми, менее удачливыми в своей родословной, и подвигает время от времени сбивать с них спесь и говорить им то, что уязвляет их перед лицом окружающих.

Случай такого рода произошел несколько лет назад в Берлине. Нашим посланником при императорском дворе был тогда Уильям Уолтер Фелпс. Однажды вечером он пригласил меня на обед, чтобы я там встретился с графом С., членом кабинета министров. Этот аристократ был из старинного и прославленного рода. Конечно, мне хотелось обнародовать тот факт, что у меня тоже есть кое-какие предки, но я не хотел вытаскивать их за уши из могил, к тому же никак не удавалось упомянуть о них вскользь, чтобы это выглядело достаточно небрежно. Полагаю, Фелпс был в таком же затруднении. По правде сказать, он постоянно выглядел смущенным – именно так выглядит человек, который хочет упомянуть своего предка как бы случайно и не может придумать способ, чтобы это выглядело достаточно непреднамеренно. Но наконец, после обеда, Фелпс предпринял попытку. Он повел нас по своей гостиной, показывая картины, и, наконец, остановился перед примитивной старинной гравюрой. Это было изображение суда, который судил Карла I. Там была пирамида судей в мягких пуританских шляпах, а под ними – трое секретарей с непокрытыми головами, сидевших за столом. Мистер Фелпс ткнул пальцем в одного из этих троих и сказал с торжествующим безразличием: