Коварные пески - Виктория Холт

— А этот Нейпьер?.. — спросила я. — Какое у него странное имя.

— Ну это, видимо, семейная традиция. У них у всех довольно странные имена… по фамилиям тех, кто вступал в брак с кем-то из семейства Стейси, так я во всяком случае слышала. С этим Нейпьером связана какая-то загадочная история. Я ее толком не знаю, но слышала, что его брат Боумент — вот еще одно их семейное имя — был убит, и в этом винят Нейпьера. Видимо, потому-то он и уехал. А вот теперь вернулся, чтобы жениться на Эдит.

— Но почему в убийстве обвиняют Нейпьера?

— О семействе Стейси здесь как-то не очень любят распространяться. Видимо, боятся сэра Уилльяма. Он жутко вспыльчив, а большинство здешних обитателей — его арендаторы. Говорят, у этого сэра Уилльяма не сердце, а камень. Так, наверное, оно и есть, раз он смог выгнать родного сына из дома. Мне бы самой хотелось знать подробности этой истории, но говорить о ней с юными девицами как-то негоже.

— На меня большое впечатление произвел их дом. Есть в нем нечто устрашающее. Издали вроде бы очень красив, но когда я подошла поближе… Ух, меня охватил настоящий ужас.

— Ты слишком впечатлительна, — рассмеялась мисс Элджин. Затем она попросила меня что-нибудь ей сыграть. Я села за пианино, и словно вернулись старые времена, когда я была еще юной, когда еще не было в моей жизни Парижа, не было Пьетро, и у меня все еще было впереди.

— О! Какое у тебя великолепное туше! И чем же теперь ты намерена заниматься? — спросила меня мисс Элджин. — У тебя есть какие-то планы?

Я покачала головой.

— Полно, душа моя. Тебе следует вернуться в Париж и продолжить…

— Что продолжить? То, чем я занималась до замужества?

Мисс Элджин не ответила. Возможно, она знала, что я умелая пианистка, и могла бы стать хорошей преподавательницей музыки, но божественной искры во мне не было.

Пьетро отнял ее у меня. Впрочем нет, если бы она действительно была, я бы никогда не выбрала замужество вместо карьеры.

На прощание мисс Элджин снова напомнила мне:

— Все-таки подумай о том, что я тебе советую. И, конечно, приходи снова.

Я шла обратно и думала об Эсси, о прежних днях ученичества, о будущем, но почему-то у меня перед глазами то и дело возникал Большой дом, полный неясных, расплывчатых лиц, имена которых я теперь знала, но всего лишь имена.

Очень хорошо помню те дни, когда я сидела в домике Роумы, наблюдая за искусной работой реставраторов, под руками которых вновь оживала древняя мозаика, помню, как ходила к Эсси на чашку чая, иногда играла для нее на фортепьяно. Думаю, Эсси хотелось, чтобы я вернулась к прежней жизни. Она часто говорила мне, что давать уроки музыки — не мое дело.

Однажды мисс Эсси вдруг сказала:

— Свадьба будет в воскресенье. Ты бы хотела посмотреть?

Мы пошли с ней в церковь, и я увидела, как венчались Нейпьер и Эдит. Они шли по проходу между рядами — она прелестная, хрупкая, он — сухощавый и смуглый. Я обратила внимание на его яркие голубые глаза, такие поразительные на темном лице. Я стояла с Эсси у последней скамьи и видела весь их проход под звуки органа, игравшего» Свадебный марш» Мендельсона. У меня возникло странное ощущение, когда они шли вместе, я бы даже сказала — предчувствие… хотя откуда оно могло возникнуть? Возможно, мне просто бросилось в глаза их несоответствие друг другу, они совершенно не сочетались, и это было так очевидно. Невеста была слишком юной, слишком хрупкой, и, может быть, я прочитала на ее лице какой-то знак судьбы. И тогда я подумала: она боится его. Мне вспоминалась наша свадьба с Пьетро, как нам тогда было весело, как мы подшучивали друг над другом, как были влюблены. Бедное дитя, эта Эдит! Нейпьер тоже выглядел не таким уж счастливым. Что выражало его лицо? Покорность, скуку… Неприязнь?

— В подвенечном платье Эдит выглядит прелестно, — заметила Эсси. — Знаешь, она собирается после медового месяца продолжить занятия музыкой. Сэр Уилльям на этом настаивает.

— Неужели?

— Да. У сэра Уилльяма появилась особая любовь к музыке… теперь. А было время, когда он не мог слышать ее в доме. У Эдит есть определенные способности, не очень большие, но играет она неплохо, и было бы жаль бросать.

После церкви я зашла к Эсси на чашку чая, и она мне рассказала о своих ученицах из Лоувет Стейси. Эдит, по ее словам, умница, Оллегра ленива, а Элис очень старательна.

— Бедняжка Элис, она понимает, что, если ей дали такую возможность, то она должна трудиться изо всех сил.

Роума, как и Эсси, считала, что мне следует вернуться в Париж, чтобы продолжить занятия музыкой.

— Мне кажется, — сказала она, — для тебя это самое правильное решение. Хотя я не совсем уверена, что тебе следует ехать именно в Париж. Ведь там… — не договорив, она начала машинально теребить бирюзовый браслет на руке, не решая напоминать мне о моем замужестве. — Если ты чувствуешь, что это невозможно, то мы придумаем что-нибудь еще.

— О, Роума, как ты добра! — воскликнула я. — Ты не знаешь, какую поддержку мне оказываешь.

— Чепуха! — отрезала Роума.

— Теперь я понимаю, как хорошо иметь сестру.

— Вполне естественно поддерживать друг друга в такие моменты. Обязательно приезжай ко мне почаще.

Я улыбнулась и поцеловала ее. Спустя несколько дней я вернулась в Париж. Это была ошибка. Мне следовало бы предвидеть, что я не смогу там долго выдержать, слишком многое было связано с Пьетро. Меня все время преследовала мысль, что теперь, когда нет Пьетро, все в Париже стало другим. Было глупо считать, что я смогу все начать с начала. Ничего у меня не получилось, потому что я намеревалась идти в будущее по дороге, которая вела в прошлое.

Как был прав Пьетро, когда говорил, что раз прогнав Музу, обратно ее не вернешь.

Я пробыла в Париже три месяца, и тут пришла телеграмма, что Роума исчезла.

Все произошло как-то невероятно. В тот день Роума начала готовиться к отъезду, так как раскопки были закончены. Отъезд должен был состояться через несколько дней. Утром Роума руководила сборами, а вечером ее не оказалось на месте. Найти ее нигде не могли. Такое впечатление, будто она ушла в никуда.

Это было совершенно загадочно. Роума исчезла, не оставив никакой записки. Возникло предположение, что она могла внезапно потерять память, и теперь бродит где-то по окрестностям. Однако розыски ничего не дали. И тогда решили, что она пошла поплавать и утонула, ведь море в тех местах довольно опасное.

Я приехала в Англию в полной растерянности и в подавленном состоянии. Я постоянно вспоминала, как добра была ко мне Роума, как старалась помочь мне справиться с моим горем. В Париже все эти трудные недели я жила одной мыслью: я буду теперь всегда вместе с Роумой, и хотя я потеряла Пьетро — зато я вновь обрела сестру.