Унисоны - Михаил Садовский

О дне рождения

Печальны мартовские дни.Воспоминанье похорондрузей и близких… крик ворон,поминки, пьяной болтовнинеобязательной назавтрахрустящий невесомый прах.Полуулыбка на устах,как бы неведомая, правда…И так весь месяц, а в концесвой день рожденья в том ряду,что я весь год с тоскою жду,как ставшая под пули цель.Что делать мне? Что поменять?Ведь не вольны мы безусловновоинственно иль полюбовносвой день рожденья выбирать!?.Но все же, если допустить:перенести на май, декабрьтам больше светлых дней хотя бы,чтоб состраданьем не грешить.Увы мой бедный календарь!Пожалуй, в месяцы иныевсе дни — одни лишь прописныеда обводящих рамок гарь…нас хочет кто-то приучить:кончина рядом и рожденье.Но жизнь меж ними без сомненья,чтоб их сильнее разделить.

Не плача, не волнуя,Не требуя наград,Уходят дни — а ну их,Иду не в рай, не в ад.И только сожаленьеО скорости пути,Стремительно, сложеньеПопробуй не пусти!

Строчки, строчкиИ без продолженья…Так ли мысли мои коротки,Есть опасность простого сложеньяРазорвут на чужие ростки,А когда словно капли в потокеИли плавность воды у запруд,Унесут меня струи и строки,В недоступную даль увлекут.

Волненье,Но прекрасно пелось,Тринадцатым был даже класс!Число и дом!Куда же деласьТа пятница?Не отреклась?Гонимые не суеверьем,А бесшабашною мечтой,Стучались мы к искусству в двериНавечно,А не на постой.Крылом фортуны не задеты,Но до вершин вознесены,Сменяли игреки и зэтыНа восхитительные сны…Тогда мы верили, что сказкиСумеем в были воплотить,И шли открыто без опаски,И не за что себя корить.Народной массой одолелиДень и число, и номер класса,И быль, как сказка, в самом деле,И нет нам удержа и спаса.

Я не сумею тебе рассказать,Слышал ли, как вы меня хоронили…Лучше при жизни опять и опятьМне говорить, что меня вы любили…Редко придете меня навестить,Или со временем и не придете,Это заранее просто простить,Так приходите сейчас, по охоте…Может, и стану я рядом витать,Но показать это вам не сумею,Лучше, чем песней за сценою стать,К вам дотянуться рукою своею.Жизнь жестоко диктует порой,Но чтобы ей до конца насладиться,Может, носиться в ней не по прямой,Чтоб не тянуло назад возвратиться.

Пугают даты под стихами,Над чащей сосен петухи.Полутона в вороньей гамме.Почти замолены грехи.Умеет за глухой оградойВзгляд различить и тон, и суть.И непомерною наградойСчитаешь каждое чуть-чуть.

Я опять на часы не гляжу.Слишком рано детей разбужу.Что со мной? Нетерпения зуд.Жизнь короткая — долог мой суд.И вы будете тоже мечтать,Чтобы мог вас мой голос поднять,Но никак не вернуть, не забыть,И вы станете детям звонить…

Петербургские ночи

Пыльный ветер по стылой Фонтанке,В Шереметьевском доме окно,Можно в горькую тайну изнанкиЗаглянуть сквозь него заодно.До Цепного моста недалеко:Только окна твои миноватьИ подъезд недреманного ока,Чтоб вернуться от Летнего вспять.Все круженье,круженье,круженье,Нету силы идти напролом,Окружение, как окруженье,Неразъемность наручников — дом.В этом городе полном печалиСтрок, отлитых на все времена,Сколько душ свою ночь повстречалиПод приютом безмолвным окна.К Черной речке теперь пешеходом,Незастроенным веком мечты,И больнее печаль с каждым годом,И разведены ночью мосты.

Письма — это совсем не бумага,Не отчаянья мрак по ночам,Эти строки при свете — отвагаРазговора с собой по душам.Тайна здешних болот не раскрыта,Из погубленных душ пьедестал,Конь в брезгливом испуге копытаНад застывшею болью задрал.И отчаянье в реку стекает,Не скудеют его родникиНаводнения проза такаяХмуролобым совсем не с руки.Обновления ветер спесивый,Ожидание жизни иной,Город самый красивый в России,Город самый в России больной.Червоточина в тайне зачатьяОткрывается много спустя,А смертельные сфинксов объятьяНа почтовых конвертах — пустяк.Но он тянет, как пропасть с обрыва,Как объятья в разлуке твои,Над Фонтанкой окно молчаливо,За оградой в саду — воробьи.

Где-то тут, на КронверкеВитаютДуши их, и тени их бредут,В жизни неприкаянны векамиВерой защищавшие редут.Сколько тут опал и междометий,Возвращений горьких и смертей,Уголок не сыщешь на планетеСердцу и страшнее и святей.Отдана Лубянке эстафета,Наполняет голос новояз,Это здесь они висели где-то,И веревка тут оборвалась.Но концы ее легко связалиС той поры в трепещущей ночиТени их и души их из дали,А за ними следом палачи.Не полны раскаянья и страхаВ рвенье «до конца искоренить»,По ветру их красная рубаха,«Слово — дело» — вековая нить.Волны что-то важное такоеШепчут, как им кажется тайком,На Руси не ведают покояДуши ни до смерти, ни потом.

Это тайна ночного полетаВсех на свете земных Маргарит,На Исакии ангел кого-тоСловно… шерп молодой сторожит.За Фонтанкой у церковки Анны,Зацепившись, упала лунаИ катилась по рельсам трамвайным,Как однажды в Москве голова.Эти тонкие ленты стальныеНочь разрежут двойной колеей,И пойдут за тобой остальные,Как тропинкой идут полевой.Но в томительном сером туманеНочи, не насылающей сон,Все мосты развели атаманыНедоступных для смертных времен.И приходится верить, тем паче,Что уже совпаденья пошли,И нельзя прикоснуться иначеНи к каким наслажденьям земли.

Тышлер здесь подглядел свои тениДекорации крыш городских,Робко окна трепещут в смятенье,Заворожено город притих.За какой занавеской отсюдаАбажуром расправленный свет,Уцелевшая чудом посудаВековых дореформенных лет,Молью травленный стол с перламутром,Речь, отличная вязью от всех,Этот взгляд неожиданно мудрый,Этот не позабытый успех.Возвращение, как отрезвленье,Здесь живет еще дух, а не быт,Из раскромсанного поколенья,Кто осмеян, обгажен, убит…У Никольского, словно в котомке,В саркофаге глухого двора,Перворусских варягов потомки,Что на службу к холопам с утра.А ночами,ночами,ночами,Неподвластные гнусной братве,Были горькой судьбе палачамиВ непокорной своей голове.И над крышами вдовой столицыПоднимается дух по ночам,И узорами окон хранится,Шифрограммами светится нам.И читается без переводаЧерез век, через тысячу лет,По истории странной подводаНа пути без конца и примет.

В Озерках горят домаВековой постройки,На пожаре кутерьма,Перерыв на койке…Бродит Бродский под окном,Ходасевич ходит,Пушкин с пушкой — в полдень гром,Эхо не находит.Достоевский достает,Пьет чаек Чайковский,А на Невском идиотИщет нос майорский.Скачут кони, львы рычат,Фрески, маски, доски,Барельефы для внучатМизерны и плоски…Першпективы, купола,Ворота, решетки,Божья матерь, чья взяла?Контуры нечетки…У излучины рекиС подставной АврорыРазбежались морячкиВсе на заговоры.Белый выбелил в ночиСеребром останки,Не умчались палачиВ табор на тачанке.Задохнулись митинга,И филон ФилоновНе хрипатит ни фигаНи с каких балконов.Киров бросился кирятьИз пуантов потных,Жданов не желает ждатьСкрип засовов плотных…Ягужинский стылый дух,Некрасив Некрасов.Страсти фитилек потухНа трухе матрасов.

Как от дружбы дойти до любви.Креслом бил зеркала режиссер.И все кутался Храм на кровиВ бесконечный ремонта узор.Чилинзелли в окно заглянул,Бестолково трубили слоны.А мне слышался нежный Катул,А им снились об Африке сны.Не взирая на вывески лет,На их красный партийный резон,Во дворцах по полуночи светИ хрустальный наполненный звон.У Аничкова в красном домуК Белосельской спешили на бал,Угоревший в картежном дымуПушкин руку Россет подавал.Их движения тень не леглаЗа решетки тельняшечьих лет,И поганая власть не смоглаВоспаривших загнать в турникет.Днем отсюда инспектор ходилК Демени и спектакль принимал,Он из марионеток удилБольшевистским чутьем криминал.Но на вывеске каждой крестыЖирно ставил хозяин былойИ бросал в опохмелку висты,И в года, как в Неву, с головой.Словно видел убогий конецНеподкупно жестокий возврат.По истории верный гонецВозвращает беспечных назад.

Что за «Красная стрела»,Что за горькие дела,Проводница убиралаЧай в стакане со стола.Кутался в туман перрон,Обреченно обнажен,И Глиэр всегда готовыйЗаводил свой граммофон.Ни пролетки, ни такси,Как обычно на Руси,Встретят, если ты на кресле,А проводят — не проси.В электрическом луче,Как в ночном параличе,Шпиль один горит воспетый,Лямка сумки на плече.А на тихой Моховой,На подушке пуховойДосыпает сон ОбломовНепробудный, роковой.

Прожил век, не зная покоя,Пролетели годы, трубя.Счастье, ты из себя какое?Под конец бы взглянуть на тебя…И заметил бывалый ветер,Усмехнулся ехидно: — Ишь!Где-то есть ведь оно на свете!Ну, не тут — так там поглядишь!— Ветер, ветер! — Мне так не светит!Надо здесь — не живется вспять!И про счастье хотел бы детямПравду я до конца сказать!

Слова растеряли, быть может,Поступки зато обрели,И совесть все яростней гложетЗа все неустройства земли.С годами трудней примиритьсяС неодушевленным концом,И что, невзирая на лица,Нам вечность заглянет в лицо.И, не проявляя участья,Проставит нам буднично лит,А то, что не ведал ты счастья,Нисколько твой век не продлит.

В бесконечном караванеОт восхода до заката,Кто убит, а кто тут ранен,Не замечена утрата.На ходу тебя оплачут,Кто идет с тобою близко,И они же все оплатятОт носков до обелиска.Но прошли, и нет возврата,Топотня неумолимоМожет быть, была утрата?Караван проходит мимо!..По незнанью и от лени,Презирая равнодушноМысли о переселеньи,Ожидающем все души.Только желтой пыли тучи,Да жалельщики в опале,На зубах песок скрипучий,Будто тоже закопали.В бесконечном караванеОт восхода до закатаПохоронен и едва лиПереселишься куда-то…

Я так привык к своему дому.Я так привык к своим детям.Я так привык к своей жене.Мне так хорошо с этим небом,Мне так хорошо с этим ветром,Мне так хорошо с этим солнцем.Почему же я должен покинуть их?Почему же я должен знать об этом?Почему я должен так жить?.

Обыденность всесильна, как пехота,В нас прочно занимает рубежи,Она, как королевская охота,И жертва точно на нее бежит.Она легко любого настигает,Не оставляя даже шанса нам,И буднично безжалостно стегаетПо тронам, креслам, званьям и чинам.И мечутся офлаженные тяжко,Стараются, дрожат и сторожат,И вдруг провал — осечка и промашка,Прорыв в кругу, и больше круг не сжат.А тот один уходит в мир, в бессмертьеИ буднично бросает на лету:— О, люди, не играйте и не верьтеНи в будничность, ни в смерть, ни в суету.

Продешевить боясь и показатьсяНевыгодно в глазах своих друзей,Всю жизнь жаждал славы и овацийИ громкой репутации своей.Как он боялся говорить об этом,Как прятал эту тайну и берег,А был когда-то, кажется, поэтом,И может быть, достичь чего-то мог.Но это время так и не настало,И слава загордилась — не пришла.А он все ждет и все брюзжит устало,И, если что-то делает, — со зла.

Что ты просишь в юности для счастья?Пониманья, ласки и участья,Чтобы одолеть, дойти цели,Чтобы оценить тебя сумели.В зрелые года — здоровья близким…Раздаешь, что можешь без расписки,И кому-то подставляешь плечи,Сомневаясь, что увековечен.В старости, оборотившись к Богу,Силы на последнюю дорогу,Чтоб не быть обузой и помехойТем, кому ты был всю жизнь утехой.

Весенняя звезда