Мы живем неправильно - Ксения Букша

За соседним столиком начальник Джека, старший трейдер Нейман Борис Антонович, одним взглядом дает понять, что уничтожит его, как только доберется.

Джек смотрит на Настю и кладет ладони на лицо – смотрит сквозь пальцы, невинно мигает.

Настя кидает взгляд: Дима Мерзляк сидит как ошпаренный. Вундеркинд заканчивает свою пьесу. Дима встает и под общие аплодисменты начинает пробираться среди стульев к выходу.

– Ну вот, и чего ты добился? – напускается Настя на Джека. – Идиот, – и она торопливо вскакивает и бежит за Димой.

Ей плевать, что о ней скажут; и что Дима, который ей не нравится, будет к ней приставать. Настя – добрая девочка. Она всегда на стороне слабого.

Настя догоняет Мерзляка внизу, в вестибюле. Он большими шагами идет к выходу, по пути попадая руками в рукава.

– Ну что такое? – говорит Настя, семеня рядом. – Пошли обратно, ну пошли, пошли обратно. Он тупой, он не соображает, у него в башке вместо извилин графики курсов акций.

Дима Мерзляк толкает стеклянную дверь и выходит на улицу. Настя – за ним.

– Нет, подожди, – она вцепляется в рукав его пальто. – Нет, подожди!

Мерзляк останавливается. Настя встает перед ним и берет его за плечи.

– Так нельзя, – говорит она. – Всякие дураки будут глумиться, а ты будешь уходить? Он же почувствует себя победителем. Ты хочешь, чтобы он почувствовал себя победителем?

– Блин, – говорит Дима Мерзляк, – как я не люблю всю эту хрень. Насть, скажи, вот почему нельзя жить просто нормально, почему надо играть во всякие такие тупые идиотские игры? Победителем, не победителем, какая, блин, на хрен, разница-то?! Меня это задалбывает, – стонет он. – Просто… реально… задалбывает! – он резко вырывается и идет обратно, по дороге стаскивая пальто. – Сидел бы дома, блин, на хрен я сюда приперся, – бормочет он, не обращая внимания на Настю, которая семенит за ним на высоких каблуках.

Корпоративная вечеринка продолжается до одиннадцати вечера. А так как день был рабочий, Настя устала просто невыносимо. И завтра тоже на работу. К девяти утра. Лампы меркнут у Насти перед глазами. Улыбка у нее очень усталая, даже замученная, жалкая. Ей хочется оказаться у себя в постели прямо сейчас. Свернуться калачиком и уснуть. А не ковылять в пушечном мраке к метро, хоть глаз выколи, по ледяным ухабам в обнимку с Димой Мерзляком. Кошмар, просто кошмар, думает Настя, глядя остановившимися глазами вперед, на сцену, где девушки из отдела потребительского кредитования шуточно представляют модели различных рынков. Например, модель регулируемого рынка выходит в милитари, в мини-юбке, на высоких каблуках, в декольте и в ошейнике, на поводке. Модель свободного рынка вываливается на сцену в валенках и балахоне-хламиде, со связкой баранок на шее. Модель рынка производных инструментов в шляпе фокусника ходит по ниточке и пускает пузыри.

Джек и Дима Мерзляк уже успели куда-то улизнуть. К Насте подсаживается Всеволод Семенович. Он пьян.

– Вообще-то, карьера – это ерунда, – говорит Всеволод Семенович, облизывая Настю взглядом. – Для женщины самое главное – это семья, дети. Любовь. Главное для женщины – найти себе мужа. Какого-никакого… пусть даже плюгавого, лысого, сорокапятилетнего, – самокритично увлекается Всеволод Семенович. – Ты вот, я вижу, девушка видная, красивая, и при этом чувствуется, что отличница… Вот я и говорю: комплекс отличницы – это плохо! Надо вливаться…

– Как только вы все про всех помните! – говорит Настя. – У вас там в мозгу процессор, наверное.

– Психология! – разводит руками Всеволод Семенович. – И большой опыт! Сколько вам лет?

– Двадцать два, – говорит Настя.

Всеволод Семенович мигом меняет тактику:

– А-а! Ну, тогда еще ничего! Тогда еще можно!

До метро Настю подбрасывает начальница отдела Ираида Ратмировна.

Матерая Ираида Ратмировна курит за рулем и выбрасывает окурок в окошко. Он попадает Насте на юбку. Настя быстро стряхивает его и тушит искры, хлопая ладонью по сиденью вокруг себя.

– Ох, Настенька, извини! – басит Ираида Ратмировна, оборачиваясь.

– Тут еще можно докурить, – замечает Настя.

И протягивает окурок обратно.

– Настенька, ты – прелесть! – говорит Ираида Ратмировна, принимая окурок. – Мы найдем тебе самого лучшего жениха. Самого лучшего…

Ночи нет

Маленький родильный дом в конце глухой улицы на окраине. Рядом – огромный запущенный парк, там поют птицы, а вместо фонарей горят только звезды. На краю парка стоят полуразрушенные дома, какие-то ангары, гаражи. Дикие яблони в этом парке роняют плоды до срока. Жители окрестных домов гуляют в парке с колясками и собаками, жгут костры, сидя на поваленных деревьях; дети собирают желуди. За парком шуршит шоссе, блестит река.

Маленький старый родильный дом, сто лет без ремонта. Почерневшие оконные рамы. За окнами роддома – зелень, внутри – выцветшая белизна в горючих, бурых пятнах. Именно в этот маленький роддом свозят рожать со всего города тех, у кого нет ни регистрации, ни прописки. Здесь же за плату можно получить гарантированное внимание врача и акушерки, а потом отдохнуть в двухместной палате. Может быть, роддом не так уж и мал, как кажется на первый взгляд. Три этажа: на втором – рожают, третий этаж – предродовое, первый – послеродовое и приемный покой. Есть и флигель, но мы не будем говорить про флигель и про то, что находится там.

В маленьком родильном доме что ни день рожают женщины. В старенькой, обшарпанной, теплой родилке, где белой краской выкрашены двери и заляпаны окошечки, где тускло светят в коридоре круглые стеклянные лампы. Там-то вот, в этом роддоме, на втором этаже, заведующий родовым отделением Верник и его помощница Вирсавия принимают роды. С самого утра к ним уже сидит целая очередь. Докторша в приемном покое покрикивает на рожениц и записывает каждую, ставит им клизмы, выдает чистые халаты в неотбеливаемых бурых пятнах и дырах, проеденных многолетними стирками.

Сергей Иванович Верник – акушер-гинеколог. Из всех медицинских профессий эта выделяется тем, что имеет дело не только с патологией, но и с нормой. Всюду на территории роддома, куда бы Верник ни пошел, за ним следует хвост из индийских и русских студентов. Им нужна практика, так что Верник иногда велит им принимать роды вместо себя.

– Я красивый? – спрашивает Верник у беременной, лежащей на УЗИ. – Кто там у тебя, мальчик, что ли? Ну, убери ручонки, покажи, что у тебя там… да я не тебе, а плоду… Так… Мальчик. Какой хорошенький. На меня похож. Так что, я красивый?

– Очень, – отвечает беременная.

– Вот именно, – кивает Верник удовлетворенно. – Красавец я. Так-то. – И он идет дальше, а студенты пробираются за ним в надежде на практику.

Верник постоянно шутит и хвастается: он считает, что это часть его работы – приводить нервных рожениц в бодрое состояние духа. Он прав.

– Ой, какая вы кругленькая! – говорит помощница Верника, акушерка Вирсавия, сводя под локоток с третьего этажа на второй очередную испуганную роженицу. – У вас там точно двойня, а не тройня?

– О, нет. Не тройня. Тройня – это слишком! Хотя вам виднее.

– Не бойтесь. Мы вас быстренько родоразрешим. Тут у нас все родоразрешаются.

– Ой, совсем-то уж быстренько не надо! Надо успеть кольцо снять.

– Вот приедет Верник и снимет сам все ваши кольца и браслеты. У вас пока схваточки не очень сильные. Сейчас приедет и снимет. Ставил-то он, ну и снимет как миленький. Он уже едет. Вот сейчас приедет и снимет.

– Сам поставил, сам пусть и снимает, правильно?

– Правильно. Давайте мы вам тут пока поставим капельницу с актовегинчиком. Вот так, лежите. Да, схваточки это… Сейчас приедет… Ах, да вот же он, уже идет!

Входит Верник. За ним крадется стайка индийских студентов.

– Ага! – восклицает Верник. – Вот и переехала к нам на второй этаж дорогая Марина Игоревна, вот и зарожала, как это прекрасно. Мы тебя сейчас быстренько родоразрешим!.. – приговаривает он. – Прошу, пожалуйста, вот сюда. О, как прекрасно. Шеечка совершенно готова к родам. Все созрело, все… прекрасно. Так. Вирсавия, дай мне, пожалуйста, фонарик… почему это у женщины внутри всегда так темно?.. та-ак… да-а…

– Это кто, анестезиолог?

– Марина, не надо мне мешать, а то руки свяжу. Зачем тебе анестезиолог? С ИЦН рожать легче.

– Аааааа… Там что-то не то. Там, по-моему, что-то не так.

– Ты сколько лет акушерством занимаешься?

– Нисколько… я занимаюсь пиаром… раньше занималась.

– Я так и думал. А я вот занимаюсь акушерством, и уже тридцать лет. Вторые роды, что ты дергаешься?

– Я не дергаюсь… но…

– Голос выключи! Да не дергайся ты! Не дергайся! Держи вот здесь и постарайся не дергаться, а то я… Вот! Все. Теперь схваточки пойдут быстрее. К утру родишь.

– Когда?!

– К утру… Можешь встать и походить по коридору. Возможно, тогда процесс пойдет быстрее. Колечко тебе оставить на память? В семейную коллекцию? Хо-хо, – резвится Верник. – Хочешь – плаценту потом тоже заверну? И вот эту проволоку, тоже в семейный музей?