Измена по-венециански - Стив Берри

Еще двое наездников свалились с коней.

С каждым вдохом она ощущала запах травы, грязи и конского пота, но ей нравилась смесь этих запахов.

Зовастина снова зажала плетку в зубах — и свесилась с седла. Держась одной рукой за луку, второй она потянулась к козлиной туше. С отрубленной головой и ногами, та до сих пор истекала кровью. Крепко схватив боз, она вздернула его вверх и бросила Буцефала влево.

Теперь действовали только три правила: не привязывать к седлу тушу, не бить по руке того, кто ее держит, и не калечить лошадей.

Настало время скакать к шесту.

Она пришпорила Буцефала. Противники нагоняли. Ее соратники скакали им наперерез.

Тяжелая туша весила не меньше тридцати килограммов, но для ее сильных рук такой вес был сущим пустяком. По ее руке, затекая в рукав, струилась козлиная кровь. Внезапно она ощутила удар по спине и обернулась. Рядом с ней скакали двое всадников из противоборствующей команды, остальные неслись чуть поодаль.

Стук многих копыт по влажной почве сливался в громоподобный звук, лошади бешено ржали. Но вот на помощь подоспели ее чопены. Начался ожесточенный обмен ударами. Она держала боз мертвой хваткой, уже начинали болеть запястья.

До шеста оставалось пятьдесят футов.

Поле для игры располагалось позади летнего дворца, на поросшей травой долине, за которой начинался густой лес. Во времена Советского Союза это был курорт для партийной элиты, потому место и уцелело. Она сделала тут перепланировку, но разумно сохранила некоторые напоминания о временах русской оккупации.

К драке присоединились еще несколько наездников. Команды отчаянно сражались. В воздухе свистели плетки, мужчины рычали от боли, обмениваясь ругательствами.

Она оторвалась от преследователей, но совсем ненамного. Пришлось сбавить скорость, чтобы обогнуть шест. Сделав это, она направила коня к «кругу справедливости». Хотя соратники по-прежнему пытались защитить ее, теперь любой из игроков противника имел право отобрать у нее боз.

Она решила преподнести им сюрприз — и направила Буцефала под углом вправо. Правила это не запрещают. Игрок имеет право скакать в любом направлении. Остальная масса наездников осталась слева от нее, она же скакала к краю поля, по периметру которого росли высокие деревья. Между ними можно было с легкостью лавировать, и она уже делала это раньше, но сегодня ей захотелось выбрать иной путь.

Прежде чем кто-то из игроков успел отреагировать на ее неожиданный маневр, она вновь изменила направление и поскакала влево, наперерез несущейся вперед ватаге конников, тем самым заставив их сбавить скорость. Секундное замешательство противников предоставило ей значительное преимущество.

Она подняла глаза. Впереди, метрах в пятидесяти, ее поджидал всадник. С бородой и нахмуренным жестким лицом, он высоко сидел в седле. Внезапно он вытащил из-под кожаной накидки руку — и она увидела зажатый в ней пистолет. Держа оружие у бедра, он ждал ее приближения.

— Давай покажем ему, Буцефал, что мы его не боимся.

Она продолжала скакать вперед.

Мужчина с пистолетом не двигался.

Она не сводила с него взгляда. Никто не заставит ее сдаться.

Рука с пистолетом поднялась на уровень груди.

Над полем разнесся грохот выстрела.

Мужчина с пистолетом пошатнулся, потом вывалился из седла и рухнул на мокрую траву. Его лошадь, напуганная звуком, унеслась прочь.

Она проскакала прямо по трупу. Тяжелые копыта Буцефала раздавили еще теплое тело.

Зовастина продолжала скакать, и вскоре впереди показался «круг справедливости». Доскакав до него, она бросила тушу козла в его центр, а затем остановила Буцефала.

Подъехали другие всадники и остановились возле мертвого тела.

Стрелять в игрока было против всех правил. Однако то, что произошло, и не являлось частью игры. Или все же являлось? Только — другой, с другими игроками и другими правилами. Игры, которую не поймет и не примет ни один из участников сегодняшнего соревнования.

Она дернула поводья и, выпрямившись в седле, бросила взгляд в сторону дворца. Снайпер, сидящий в одной из расположенных на крыше огневых точек, оставшихся с советских времен, качнул винтовкой в знак приветствия. Она ответила, подняв Буцефала на дыбы, и конь заржал, словно радуясь их общему успеху.

8

Копенгаген

3.10

Страшно уставшая, Кассиопея отправилась с Хенриком Торвальдсеном и Малоуном в книжный магазин Малоуна. Она предполагала, что ее ждет долгая ночь. Прошедшие месяцы — особенно несколько последних недель — вымотали ее до предела, а испытаний еще предстояло немало.

Малоун включил лампы.

Ей было известно о событиях прошлой осени: о неожиданном приезде в Копенгаген бывшей жены Малоуна, о том, как с помощью гранатометов разгромили, а потом и сожгли его книжный магазин. Однако строители и реставраторы совершили почти невозможное. Все здесь было новым, но выглядело старинным.

— Искусством ваших мастеров можно восхищаться, — произнесла Кассиопея.

Торвальдсен кивнул.

— Я хотел, чтобы все выглядело в точности так, как прежде. Этот дом — свидетель истории и не заслуживает быть взорванным какими-то фанатиками.

— Не хочешь вылезти из мокрой одежды? — спросил ее Малоун.

— Может, сначала отправим Хенрика домой?

— А если он хочет посмотреть? — засмеялся Малоун.

— Звучит заманчиво, — сказал Торвальдсен, — но сегодня я не в настроении.

То же самое Кассиопея могла бы сказать и о себе.

— За меня не беспокойся, — проговорила она. — Кожаная одежда сохнет быстро. Именно поэтому я предпочитаю ее, когда предстоит работа.

— Над чем же ты работала сегодня?

— Ты уверен, что хочешь это знать? Сам ведь постоянно твердишь, что давно перестал быть оперативником и превратился в мирного книготорговца — вышел в отставку, и все такое.

— Ты прислала по электронной почте сообщение с просьбой встретиться в музее. Исходя из того, что ты рассказала мне на пожарище, завтра там никакого музея уже не будет.

Кассиопея села в мягкое кресло с невысокой спинкой.

— Потому-то мы и должны были там встретиться. Расскажи ему, Хенрик.

Ей нравился Малоун. Он был умным, уверенным в себе и красивым человеком, и Кассиопея заметила это сразу, когда в прошлом году они впервые встретились во Франции. Блестящий юрист, он двенадцать лет проработал в министерстве юстиции, в его тайном подразделении, называющемся группа «Магеллан». Затем, два года назад, он неожиданно для всех вышел в отставку и купил у Торвальдсена книжный магазин в Копенгагене. Он всегда говорил то, что думал, и иногда даже бывал грубоват — в точности как сама Кассиопея, так что она не могла осуждать его за это. Ей нравились его живое лицо, опасный блеск в светло-зеленых глазах, его пшеничные волосы и вечно загорелая кожа. Она знала, что Малоуну сорок с небольшим, и понимала, что благодаря цвету молодости, которому только предстояло увянуть, он находится на пике своего обаяния.

Она завидовала ему.

Время — вот что главное. Ей казалось, что у нее самой его в запасе осталось так мало!

— Коттон, — заговорил Торвальдсен, — за последние три месяца в различных странах Европы произошли другие пожары. Сначала во Франции, затем в Испании, Бельгии и Швейцарии. Пожары в точности такие же, как сегодняшний. В каждом случае полиция установила поджог, но до сих пор связать их воедино никто не догадался. Два здания сгорели дотла. Они располагались в сельской местности, и поэтому никому до них не было дела. Все четыре здания являлись частными домами, в которых на момент пожара никто не жил, сегодня впервые подожгли коммерческую недвижимость.

— Какую же связь между этими случаями видите вы? — поинтересовался Малоун.

Ответила Кассиопея.

— Мы знаем, что им нужно, — сказала она. — Слоновьи медальоны.

— Знаешь, о том же подумал и я, — проговорил Малоун. — Пять поджогов, все — в Европе. Должно быть, дело действительно в слоновьих медальонах, в чем же еще?

— Они существуют, — сказала она.

— Приятно это узнать, но что такое, черт побери, слоновьи медальоны?

— Две тысячи триста лет назад, — стал рассказывать Торвальдсен, — после того как Александр Великий покорил Малую Азию, он устремил взгляд в сторону Персии. Но армия покинула его прежде, чем он успел захватить сколько-нибудь значительную часть этой страны. В Индии он участвовал в нескольких битвах, в которых впервые столкнулся с боевыми слонами. Эти животные сокрушали ряды македонцев, сея среди них панику. Слоны наводили ужас на солдат Александра. Впоследствии в память об этих событиях были отчеканены монеты, или, как их еще называют, медальоны, изображающие Александра, сражающегося со слонами.