Дороги - Валерий Вахромеев

Солнце уже зашло, и наступили сумерки, когда наша нестройная колонна подошла к наскоро построенному лагерю. Посреди степи на столбах натянута в несколько рядов колючая проволока. Створки ворот тоже густо затянуты колючей проволокой. По углам забора стоят вышки с пулеметами и прожекторами.

Колонна пленных медленно проходит вдоль забора. По другую его сторону стоят наши «отцы-командиры» в расстегнутых кителях и гимнастерках, без пилоток и фуражек. Грустное зрелище! Проходим мимо и слышим из-за колючей проволоки: «Ребята, где фронт?!» А из колонны отвечают: «А это вас надо спросить, где фронт! Воевать-то собирались на чужой территории, малой кровью!» Что нам могли они ответить?

Из всех командиров мне запомнился особенно ярко один. Он стоял у самой проволоки, держась за нее руками. Среднего роста, коренастый седеющий мужчина в выгоревшей на солнце гимнастерке. У него, как и у большинства пленных командиров, были сорваны знаки различия. А выдавали его принадлежность к комсоставу лишь красные лампасы на галифе.

Он напоминал мне подбитого орла, погибающего, но полного решимости бороться! С надеждой он обращался ко всем, проходившим мимо, с вопросом о положении дел на фронте. Видно, он попал в плен в первые дни войны, возможно еще на границе. Как обидно было ему слышать упреки от пленных красноармейцев в неподготовленности армии к войне!

Лагерь разделен на две части колючей проволокой. В одной части были собраны командиры Красной Армии, а в другой рядовые красноармейцы. Бараки были построены совсем недавно и еще желтели свежим деревом. Уже в густых сумерках колонна серой бесформенной массой втянулась за колючую проволоку лагеря.

Нас загнали прикладами в тесный барак. На ночь всем едва хватило места, чтобы расположиться сидя на корточках. Пленные сидели прямо на полу барака, тесно прижавшись друг к другу. В бараке темно и душно, тяжело дышать. В разных концах барака слышались споры и ругань из-за места на полу. Пол был выложен красным кирпичом. Параша стояла в тамбуре, и если кто-то поднимался со своего места по нужде, то обратно уже вернуться не мог, так как его место уже было занято.

Вдруг громко и уверенно зазвучал чей-то голос: «Товарищи! Будьте стойкими! Наше отступление временное, скоро мы погоним эту сволочь с нашей земли! Не падайте духом, товарищи!» закончил он с пафосом. Всеобщая тишина. Каждый обдумывал сказанное. Затем посыпались вопросы. «Где линия фронта?» «Где наша авиация, где наши танки?» «Почему нас погнали на фронт без оружия?» Этот шум услышали немцы и стали стучать в стену барака. Разговор продолжался шепотом, но постепенно затих.

Усталые и измученные люди впадали в тяжелую дрему. Согревала их лишь мысль, что не все потеряли уверенность в нашей скорой победе. Надо крепиться, надо выстоять!

РЯДОМ ГОЛЛАНДИЯ

Из концлагеря города Ярослав нас пригнали на станцию, где погрузили в телячьи вагоны. Узкие верхние окна были затянуты колючей проволокой. Широкие раздвижные двери были плотно закрыты и заперты снаружи. Состав идет на запад… Горячие лучи полуденного солнца раскалили железную крышу нашего вагона, стало трудно дышать, мы обливались потом. Я и мой друг Виктор Алешин расширили, чудом уцелевшим ножом, щель между вагонными досками. Мы приникли к ней и жадно глотали кисло-сладкий воздух Германии. Как же он отличался от нашего родного воздуха России! Наш воздух был напоен настоем луговых трав и запахом наших лесов. Им не надышишься! А здесь даже воздух чужой. В узкую щель были видны проносившиеся мимо аккуратные немецкие хутора, поселки, городки.

Иногда на больших станциях, поезд останавливался, и нас выводили на платформу. Там под звуки духового оркестра нам раздавали похлебку. И, что удивительно, давали ее нам немки в белых крахмальных фартучках и чепчиках! Но, что удивило нас еще больше, наливали они похлебку в чистые фаянсовые тарелки! Мы, изголодавшиеся за долгую дорогу, моментально опустошали эти тарелки и, чисто вылизав их, отдавали обратно. После недолгой остановки опять нас загоняют в душные вагоны. Поезд, медленно набирая ход, устремляется на запад, вглубь Германии.

Вот и конец нашего пути город Меппен, вблизи германо-голландской границы. Нас, русских военнопленных, построили на платформе и строем повели по улицам города. Кругом высокие серые дома, непохожие на наши. Улицы вымощены черным брусчатым камням. Гулко отдаются наши шаги на узких и пустых улицах старого города. Наша колонна свернула налево, неожиданно оказалась на окраине города. Еще полчаса идем пустырями. Вот вдали показался опутанный колючей проволокой концлагерь. По всем углам стоят сторожевые вышки. На них установлены пулеметы. Пройдя через широкие ворота, так же густо опутанные колючей проволокой, мы попали на административную территорию лагеря. Там располагались казармы охраны лагеря, кухня, административные здания. Дальше проходим через другие ворота в барачную зону. Она разделена дорогой надвое. С одной стороны дороги стоят четыре барака, и с другой четыре. В конце лагеря дорога кончается просторной площадкой плацем. Весь лагерь в несколько рядов обнесен колючей проволокой. Первый ряд невысокая ограда, метра полтора высотой. Второй ряд спиральный вал колючей проволоки. И последний, третий ряд — высокая изгородь из колючей проволоки на деревянных столбах под током высокого напряжения, а по углам ее стоят пулеметные вышки с прожекторами. Пустые дощатые бараки внутри разделены на несколько помещений, рассчитанных на десять двенадцать человек. Полы в них также дощатые. При входе и выходе имелись тамбуры. В спальных помещениях были устроены низкие нары на деревянных столбах. Разместились мы со своим скудным скарбом в новом месте.

Вокруг лагеря была безлесная, кочковатая местность, покрытая травой. На кочках рос низкорослый кустарник, похожий на брусничник, но колючий и цепкий. Погода резко изменилась. Солнце редко радовало нас своим появлением. Почти постоянно дул холодный, пронизывающий ветер. Низкие серые облака часто приносили холодные дожди. С утра всех военнопленных выгоняли на плац. Чтобы хоть ненадолго укрыться от пронизывающего ветра, мы прятались за стену барака. Но охрана палками и пинками опять сгоняла нас на открытый всем ветрам плац. Даже в проливной дождь нам приходилось сидеть прямо на земле, прижавшись друг к другу. Если охрана с вышек замечала какое то движение среди военнопленных, то следовала пулеметная очередь. Раненых и убитых с плаца уносили только вечером, когда остальных загоняли по баракам. Однажды мы все же решились спрятаться от дождя в бараке. Тогда охранники натравил на нас сторожевых собак, которые с остервенением рвали одежду узников, кусали за ноги измученных людей. Крики, ругань и стоны огласили лагерь.

Каждому лагерю военнопленные давали какое-то свое название, характерное для него. Например «Польский» (там поляки были полицаями), «Дальний» и т. д. Этот лагерь назывался «Бардачный». Здесь баланду выдавали кому во что: в пилотки, в консервные банки, в шинели, в гимнастерки. Буханки хлеба бросали прямо в толпу пленных, которые сразу же раздирали ее на лету. Происходила свалка, а порой, и драка за кусок хлеба. Немцы это все наблюдали со стороны, весело обсуждая происходящее. Вволю позабавившись, они палками разгоняли дерущихся.

Голод был такой, что мы выкапывали и ели корни травы, грызли случайно найденные старые кости, ели гудрон, которым были облиты крыши бараков — ели все. Дизентерия и отравление — частые причины смерти пленных. Почти все страдали расстройством желудка, пухли от голода. Запомнился один случай. Утром, когда мы вышли из барака умыться, увидели на высоком бетонном сооружении канализационной системы человека. Он стоял в полутора метрах над землей на крышке колодца босой, в галифе и гимнастерке. Немцы заставили его простоять целую ночь, постоянно поворачиваясь кругом на чугунной крышке колодца. На груди его повесили фанерную табличку: «Я обосрался». Видно дизентерия довела его, и он испачкал свое белье. Немцы поставили его на ночь в назидание остальным. Вот и стоял он на холодном ветру, сгорбившись, перед всем лагерем и поворачивался, переступая с ноги на ногу. А на его месте мог быть любой из нас…

К вечеру в лагерь вернулась группа военнопленных с работы у бауэра. Им повезло. В лагерь они принесли собранные на дороге и в поместье окурки сигарет и сигар. После отбоя можно было выменять у них за кусок хлеба немножко курева и от вести душу Утром весь лагерь столпился у ворот в надежде попасть на работу к хозяину и поживиться там куревом. Но бауэр забрал на работу к себе только вчерашнюю группу.

Бригаду, в которую попал я, направили на торфоразработки. По ровному полю проходила широкая и глубокая канава. Ее берега уступами спускались к черной болотной жиже внизу. Нам роздали лопаты. Мы должны были аккуратно нарезать лопатами брикеты торфа, по транспортеру доставлять их на верхний уступ и складывать там для просушки. День выдался сырой, туманный. От черной болотной воды поднимались зловонные испарения. Немцы то и дело подгоняли обессиленных пленных ударами палок и прикладов. Мокрые, тяжелые брикеты все с большим и большим трудом укладывали мы на бесконечную ленту ненавистного транспортера. Когда охрана теряла бдительность, один из нас подкладывал под ролик транспортера черенок лопаты или палку. Лента слетала с роликов и мы могли некоторое время отдохнуть, пока чинили транспортер. Но немцы скоро раскусили нашу хитрость и стали жестоко наказывать за саботаж. Они, при поломке транспортера, нещадно били всех, кто оказывался рядом, не разбирая, кто прав, кто виноват. Тогда русская смекалка подсказала нам другие способы испортить ненавистный механизм. Мы, заранее договорившись, одновременно бросали на ленту в одном месте большое количество брикетов. Получалась перегрузка транспортера или затор из тяжелых брикетов на его верхнем конце. Опять мы могли отдохнуть.