Мегрэ защищается - Жорж Сименон

Префект-метла, который играет в теннис и который поклялся, что выметет Париж, не любит осведомителей, ему противны старые методы.

И вот к одному такому осведомителю — к Манюэлю — и направился Мегрэ в то утро. Манюэль три года назад, открывая на улице ставни своего ресторана, получил с полдюжины пуль в бедро и живот.

Из больницы, куда его отвезли, он не замедлил перебраться в одну из лучших частных клиник. Все, начиная с врачей, были уверены, что живым он оттуда не выйдет.

Мегрэ несколько раз навещал Манюэля в больнице.

Манюэль сказал тогда:

— Вы меня огорчаете, господин комиссар… У вас, полицейских, есть один крупный недостаток — вы никогда не верите людям… В машине, конечно, должно было быть два типа — одному трудно справиться с таким делом… Но честное слово, я их не видел… Сами понимаете, ведь я стоял к ним спиной… Когда поднимают железные шторы, поворачиваются спиной к улице, не так ли?

— Ты их еще не поднимал. Ты только открыл дверь.

— Но я уже повернулся лицом к дому… Подумайте сами… Ведь вы образованный человек… Какие-то типы хотели меня убить… Из-за них, как мне сказали врачи, я никогда больше не буду ходить на своих двух ногах… Мне предстоит провести остаток дней в маленькой коляске, словно я впал в детство… Что же вы думаете? Разве мне не хочется видеть в тюрьме этих подлецов?!

Так он ничего и не сказал тогда.

Автомобиль выезжал на улицу Акаций. Район был тихий и спокойный, населенный зажиточными людьми.

— Мне подняться с вами, патрон?

— Нет, поищи своего коллегу… Я не знаю, кто сегодня на посту…

— Толстяк Лурти…

— Ты найдешь его на каком-нибудь углу… Он, вероятно, сможет тебе сказать, куда ходила сегодня Алин…

Алин тоже была интересным экземпляром. Во времена «Золотого бутона» она работала в ресторане. Тогда это была еще худенькая девочка с черными, всегда растрепанными волосами, с блестящими и печальными глазами. Она была любовницей Манюэля.

В клинике он добился, чтобы Алин поместили в маленькой комнатке рядом с его палатой. По его указанию она нашла управляющего для «Золотого бутона» и время от времени заходила посмотреть, как там идут дела, и проверить выручку.

За три года она округлилась, перестала ходить с нечесанными волосами, начала кокетливо одеваться. В общем, стала дамой.

Дом, в котором жили Манюэль и Алин, был очень скромным внешне, но довольно, комфортабельным внутри — большой лифт и двери красного дерева. Поднявшись на лифте до четвертого этажа, Мегрэ позвонил в дверь слева. Он довольно долго ждал, затем услышал шум маленькой коляски на резиновом ходу.

— Кто там? — спросил Манюэль через закрытую дверь.

— Мегрэ.

— Опять?

Дверь открылась.

— Войдите… Я один… Только собрался подремать, когда вы позвонили…

У Манюэля была теперь красивая седая шевелюра, придававшая его лицу благородство. Общей презентабельности его вида способствовали безупречно белая сорочка, шелковые брюки и красные комнатные туфли. Манюэль приспособил для себя маленькую комнатку, выходящую окнами на улицу. Там находились телевизор, радиола, несколько транзисторов разного размера, газеты, журналы и до сотни детективных романов. В углу стоял красный диван и рядом с ним кресло, обитое таким же атласом.

Манюэль не курил. Он никогда не курил. И не пил.

— Вы знаете, что я не люблю бросать слов на ветер.

Я вас предупреждаю, что в один из ближайших дней рассержусь. Я свободный гражданин. У меня нет судимости. Налоги плачу аккуратно… Живу здесь как мышь в норе… Из-за своей ноги не могу выйти из квартиры.

Меня одевают и раздевают, как ребенка…

Мегрэ, хорошо зная Манюэля, ожидал конца комедии. Сейчас тот играл роль ворчуна.

— Мой телефон прослушивается. Не качайте головой, я не вчера родился на свет Божий… И вот тоже…

Мне наплевать на то, что мои разговоры записываются. Но почему не дают покоя Алин?!

— Кто-нибудь грубо обошелся с ней?

— Не притворяйтесь, господин Мегрэ… Вы хитрее меня…

— Сомневаюсь…

— Хм… Вы хотите сказать, что с трудом читающий…

Завел волынку! Он так гордился этим, как другие гордятся своими дипломами!

— Если бы я был так же хитер, как вы, Манюэль, то вы уже давно были бы в тюрьме. И вы это хорошо знаете.

— Ну вот! Опять эта старая песня… Но вернемся к Алин. Сегодня ее выслеживает какой-то верзила… Вчера — маленький брюнет… Завтра будет еще кто-то…

Она не может купить пару котлет без того, чтобы кто-нибудь из ваших ребят не следовал за ней по пятам…

Что касается вас, комиссар… Я вас очень люблю…

Но это не повод, чтобы приходить ко мне почти каждый день, как к больному родственнику… Почему бы вам не приносить сладости и цветы!.. Если бы вы хоть раз сказали, что же все-таки хотите выведать у меня…

— Сегодня это сугубо личный вопрос…

— Для кого?

— Вы знаете Николь?

— Какую Николь? Все тротуары Парижа исхожены девушками по имени Николь… А что делает ваша Николь?

— Она посещает лекции в Сорбонне.

— Где?..

— В университете, если так вам больше нравится…

— И я должен знать девушку, которая посещает университет?

— Я вас просто спрашиваю… Ее зовут Николь Приер…

— В жизни не слышал этого имени…

— Она живет с дядей, недалеко отсюда, на бульваре Курсель… Этот дядя, Жан Приер, является докладчиком Государственного совета…

Изумление Манюэля было неподдельным, или же он был еще более способным актером, чем сама Николь.

— Вы говорите серьезно?.. Но Боже мой, я даже не знаю, что такое Государственный совет!.. Вы что же думаете, я знаком с этими шишками?

— И вы также не знаете Дезире, хозяина бистро на улице Сены?

— В первый раз слышу это имя…

— И тех двух молодцов, которые работали сегодня на авеню Виктора Гюго?..

Манюэль выпрямился в своем передвижном кресле:

— Ах вот что!.. Если вы меня угостили всей этой похлебкой, чтобы запутать, я больше не играю… Я вам по-дружески иногда помогал, сообщал кое-что… Чтобы держать бар на площади Пигаль, надо быть в хороших отношениях с полицией!.. Я слушаю радио, как и каждый человек… И знаю, что произошло сегодня утром там, где вы говорите… Но каким образом я могу быть замешан в этой истории? Уже три года, как я не двигаюсь с места и никто ко мне не ходит… Мне бы очень хотелось знать, как я мог участвовать в грабеже… В прошлый раз вы говорили со мной о ювелирном магазине на бульваре Сен-Мартен… А позапрошлый….

— Где Алин?

— Пошла за покупками.

— В этом районе?

— Не знаю… Если вам так хочется знать, она пошла купить себе бюстгальтер… Ваш инспектор сможет это подтвердить…

— А утром она выходила?

— Утром она ходила к зубному врачу, напротив…

Если бы он держал открытым окно, я мог бы видеть ее в зубоврачебном кресле…

Напротив стоял одноэтажный особняк с мансардой.

— Давно у нее болят зубы?

— Уже три дня…

Если бы Алин была у зубного врача до сегодняшнего дня, он бы уже знал об этом из доклада инспекторов, которые следят за ней в течение трех недель.

— Как его зовут?

— Кого?

— Зубного врача.

— Отсюда видна дощечка с его фамилией, но я не вижу так далеко… А вот и Алин!..

Манюэль услышал, как в замке входной двери повернулся ключ.

Глава 4

Алин ничем не выдала, что узнала Мегрэ. Войдя в комнату, где находились мужчины, она прошла мимо комиссара как мимо пустого места и, наклонившись, поцеловала Манюэля в лоб.

— Итак, папа, он опять здесь?!

Ей была двадцать два года. Пальмари приближался к шестидесяти. Однако в обращении «папа» не было ничего дочернего. В устах Алин оно звучало очень нежно. Улыбка на лице Манюэля как бы говорила: «Вы видите, какая это женщина!»

И действительно, девчонку, которая начинала свою карьеру на тротуарах и бульварах Парижа, теперь можно было принять за жену врача, инженера или адвоката.

— Нам уже осталось недолго ждать, когда он принесет сюда свою пижаму и комнатные туфли. Не забыл бы только зубную щетку и бритву…

Она произнесла эту тираду на высоких нотах, с сильным простонародным акцентом. На комиссара она не смотрела. Алин так же, как и Манюэль, с удовольствием играла на публику. Их можно было принять за двух актеров, бросающих друг другу заученные реплики. Каждый знал свою роль назубок.

Алин кинула покупки на диван и продолжала говорить, нарочно употребляя жаргон парижских предместий:

— Что ему надо на этот раз?

— Не будь такой злой с ним, Алин. Ты ведь знаешь, что комиссар мой друг.

— Может быть, твой друг, но не мой… И я терпеть не могу запах его противной трубки.

Мегрэ нисколько не был шокирован поведением Алин. Он смотрел на нее, медленно посасывая трубку.