Левос - Владимир Круковер

Левос опять засел у компьютера — совершенствовал речь и познание нашего мира. Меня же беспокоило совсем другое. Появление загадочного мальчика ИМЕННО У МЕНЯ явно было знаковым. Оставалось выяснить, как обстоит дело у немногочисленных коллег. Для этого не требовалось особой выдумки — почти все мы охотно пользовались интернетом, так как он помогал нам сохранять анонимность, давая возможность общения. А мы, несмотря на свою мизантропичность, в общении нуждались.

Я разослал письма, и вскоре убедился в обоснованности подозрений — у всех появились непонятные дети: мальчики и девочки в возрасте от десяти до двенадцати лет.

Все эти пришельцы проявляли склонность к сексуальным играм со взрослыми, быстро осваивали язык и уклонялись от конкретизации своего явления.

С помощью того же таксиста я уже вышел на местных мошенников и заказал новые документы. Хотя, особой надобности спешить уехать их этой страны не было. Вряд ли из-за той драки нас объявили в специальный розыск. Ленивая и коррумпированная полиция просто ввела данные в компьютер и ожидала, когда старик с ребенком проявятся сами. У медиков, в банке или еще где.

Но я не пользовался стандартными методами общения с государством, при которых требовалось предъявлять удостоверение личности или кредитку. Всюду платил наличными, за здоровье не беспокоился. Вернее, начинал думать, что сложившаяся ситуация требует изменения старческого облика.

Тут необходимо пояснить. Взросление у нас прекращалось где-то в 33 года; наверное именно в этом возрасте полностью завершался цикл созревания. Скорей всего, последующее старение зависело от некоего кода, встроенного в гены. Природе в ее бесконечных экспериментах самопознания требовалась раса человекообразных с быстрой сменой потомства, с искусственно ускоренной эволюцией именно этого вида. Точно так же наши ученые наблюдают изменения при помощи мушек дрозофил или белых мышей. Так что мы — долгоживущие были просто генетическими уродами. Возможно, в других мирах среди разумных и не было такого кода-ограничителя. Или они, дойдя до определенного уровня развития, сами его меняли. Не зря мой таинственный пацан утверждал, что смерти не существует.

Так что, старение у нас не развивалось, но многие из нас научились приводить внешний вид к аналогу старости. Искусственно старить кожу, менять походку и общее двигательное поведение, выращивать животик… Живя долго на одном месте, нельзя не стареть. Даже, если нет близких. Людишки порой бывают чрезмерно наблюдательны!

— Левос, — окликнул я, прилипшего к компьютеру, мальчика, — ты уже хорошо говоришь на русском. Может, объяснишь, кто вы такие и зачем сюда прибыли? Я имею ввиду всех вас, тех, кто к таким, как я прибились.

Мальчик ответил рассеяно:

— Так к кому же еще прибывать. Только к нормальным. Раньше в вашем мире их мало было, а сейчас становится много. Мы же не могли к личинкам приехать.

— Под личинками ты имеешь ввиду тех, кто умирает?

— Ага. Несовершенных, созревающих, не умеющих. Среди разумных смерти нет.

— Ну, это утверждение весьма спорно. Нас ведь можно убить.

— Нельзя.

Тут я замолк. Я знал, что мы, несмотря на быструю регенерацию всех органов, подвержены банальной смерти от удушения или там от отсечения головы. Это пулей или ножом нас убить трудно.

— И что с нами случится, если, например, тело утопят.

— Тело есть тело. Их много, тел. Тело — это так. Как костюм.

Да уж, сие обнадеживало. Правда, мы не знали, что случается с теми из нас, кто погиб. Выходит — не погибли они, а сменили тело.

— Это здорово! Но, Левос, ты так и не ответил — зачем вы к нам прибыли.

— Ну, это вроде как лабораторная работа, такая практика производственная. Ну, как у вас школьники или студенты проходят практику ученическую. У вас стагнация. Вы не развиваетесь. Вернее, развиваетесь не в ту сторону. Не себя совершенствуете, а орудия убийства. Религия, которая типична только для первобытного общества, у вас бесчинствует. Деньги — этап бронзового века, и те до сих пор существуют. Люди почти все невежественны и порабощены. Нравственный застой при технической цивилизации очень опасен. Ты сам подумай, что будет, если варварам времен, например, Древней Греции дать автоматы. Они уничтожат все другие расы, а потом передерутся между собой. А вы и есть варвары. С ядерным оружием в руках. И самые опасные сейчас те, кто зомбирован верой в Аллаха, мусульмане. Это очень молодая и очень агрессивная религия. Она, по идее, вообще не должна была возникнуть. Так что, представь мусульманина-смертника с водородной бомбой в руках!

Или — интернет. Гениальная работа специалистов, тончайшая электроника… и все для того, чтоб в нем, как в туалете на стенах полуживотные излагали свои убогие инстинкты. Семьдесят процентов порнографии…

А деньги! Кто, обладая разумом, продолжал бы пользоваться этим примитивным эквивалентом труда, полезности человека. Мало того, что основными денежными массами всегда обладают мошенники, так еще и при помощи денег стали делать деньги. Переливается из пустого в порожнее денежная фикция, оставляя за бортом их первоначальное значение.

А такой факт, что у вас на Планете восемьдесят семь процентов населения умирает от голода не настораживает?

В общем, совершенный распад, хаос, могущий привести к полной гибели той горстки разумных, которая представляет ценность для будущего вашего вида.

— И что, — спросил я пораженно, — вы, дети, прибыли, чтоб исправить положение?

— Ну да, конечно. Надо подлечить вашу Планету. И вы будете нам помогать.

Часть 2

Какие острые ощущения я испытал за свою долгую жизнь? Если вдуматься — самые убогие.

Голод и жару в тюрьме Самарканда.

Голод и холод на российской каторге.

Голод и холод в советской зоне строгого режима.

Скуку в тюрьме на Кипре.

Любовь к внукам в одной из первых семей, когда я еще их создавал.

Страх смерти во время взятия крепости Орешек; я тогда был офицером в армии Петра Первого.

Многократный оргазм с семью несовершеннолетними мальчиками и девочками в Японии; год, кажется, 1884.

Радость от издания своей первой книги во Франции; сборник стихов.

Радость от издания своей первой книги в СССР; повести о цирке.

Упоение властью; 1924 год, работа в Иркутском ВЧК.

Пребывание в Желтом доме.

Усыновление беспризорника.

Запой длиною в 12 лет.

Дуэль на шпагах, Франция.

Дуэль на пистолетах, Россия.

Дуэль на саблях, Польша.

Знакомство с Шопеном.

Знакомство с Фрейдом.

Знакомство с Меньшиковым.

Знакомство с Калиостро.

Первое прочтение "Божественной Комедии".

Первое прочтение «Ричарда Третьего».

Первое прочтение мольеровского «Дон Жуана».

Первое прочтение селенжеровской «Над пропастью во ржи».

Первое прочтение «Мастера и Маргариты».

Первое прочтение повести «Убить пересмешника».

Первый просмотр формановского Амадея.

Первый просмотр фильма Маркуса Розенмюллера «Кто раньше умер, тот дольше мертв»…

В общем, не так уж и мало и не так уж убого. И, если честно вспоминать, то на толстую книгу наберется. Даже так — одной строчкой.

И все же, все эти ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ощущения выглядят жалко, по сравнению с шоком, который я испытал, лицезрея Бога.

Нет, не бога, конечно, а — мальчишку из сферы более высокой цивилизации, который в компании таких же подростков прибыл лечить наше общество.

И все же было нечто божественное в небрежном — взмахом руки — сотворении сияющей башни огромного диаметра. Некто великий взял и поставил сверкающий цилиндр посреди пустыря, как мы ставим пустой стакан на столешницу.

— Создание материального мы проходим уже в первом классе, — Сказал Левос. — Как ваши дети учатся из кубиков строить, так и мы строим из атомов. Только не руками, а мысленно. Вы тоже так создавать научитесь. Потом.

Он напряженно посмотрел на выбранный пустырь, и там взметнулся вихрь, пронизанный вспышками молний. Нездешние силы бушевали в клубке дыма и огня, но до нас, стоящих на хлипкой деревянной вышке, не доносилось ни ветерка.

— Я закапсюлировал процесс, — сказал мальчик. — Есть такие поля, которые ничего не пропускают. Их любая Планета генерирует, надо просто их растянуть, как покрывало.

Прошло минут десять и все стихло. Теперь в небо уходила гигантская башня, переливающаяся всеми цветами, которые только способен воспринять человеческий мозг.

— Это будет Школа. У нас главная надежда на сверстников, они еще не так, как взрослые, зомбированы обыденностью. Хотя и взрослых учить будем. Всех, кто захочет. Только смогут учиться мало кто, не все.

Филолог во мне отметил, что, несмотря на громадный словарный запас, который пацан набрал за эти дни, некоторые предложения он все же строил не совсем правильно. А может и правильно, лишь непривычно для меня, изрядно зомбированного обыденностью.