Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг. - Михаил Кириллов

Дядя Саша Новоженин был моряк, капитан второго ранга. Воевал. Остался жив. Работал на Полигоне. Встреча у них в семье была очень теплой. Эта поездка закрепила наши родственные связи. Нужно сказать, что отец мой, служба которого уже 4 года продолжалась в Евпатории, в частности на крымском артиллерийском полигоне, мечтал перевестись со временем в Ленинград. Его тянуло на родину.

В конце декабря возникло содружество слушателей нашего курса и артистов труппы Пушкинского театра. Артисты, которые приходили к нам, были хорошо известными. Инициатором этого содружества стал один из наших слушателей – Зорин Александр Борисович, уже тогда выделявшийся подчеркнутой внешней культурой, системностью знаний и, вместе с тем, скромностью. (Сейчас он крупнейший кардиохирург России, профессор, генерал-майор м/с). Встречи проходили в одном из холлов Клуба Академии.

В это же время произошло несчастье – умер от отита слушатель нашей группы Олег Хохлов, отличавшийся отменным здоровьем. На курс он прибыл из Кронштадта. Не вовремя обратился к врачу, а потом даже личное участие в его судьбе знаменитого профессора Воячека – начальника кафедры болезней уха, горла, носа – не спасло его. Умер от менингита. Это была первая потеря на курсе. Она показала нам, как молодость обманчива. Вскоре умер и слушатель Хорст – от лейкоза.

Кафедру ЛОР-болезней возглавлял профессор, генерал – майор м/с В.И Воячек. Его знал весь Ленинград. Рассказывали, что в 20-е годы было трое двоюродных братьев Воячеков, и все Володи. Они возглавляли общество «Долой рукопожатие», созданное, вероятно в гигиенических целях: эпидемий после революции было предостаточно. В 30-е годы К.Е.Ворошилов, посетив с инспекцией ВМА, наградил, от имени Верховного Совета СССР, проф. В.И.Воячека орденом Ленина. В нашу бытность он, хоть и читал лекции и оперировал, был уже очень стар. Он жил в доме на Кутузовской набережной и ходил на кафедру пешком через Литейный мост. Иногда мы сами это видели. Вечером, накинув на пижаму генеральскую шинель, он частенько прогуливался по набережной напротив своего дома. Однажды хулиганы напали на него, сняли с него шинель и убежали. Он вернулся домой, сообщил об этом в милицию. Милиция вышла на воровское сообщество с просьбой помочь вернуть украденное. Воячек был так знаменит, что эта просьба была немедленно выполнена. Более того, воришки принесли свои извинения профессору.

Не помню, как справляли Новый год. Затем долго шли экзамены, главным из которых был экзамен по нормальной анатомии. Готовились, забывая даже поесть. Но все прошло отлично, сказалась длительная, почти двухлетняя подготовка и высокая квалификация учителей. Они, собственно, экзаменовали самих себя.

Каникулы. Куда поехать? Конечно, в Шереметьевку, к друзьям. Дня два пожил у Рабиновичей, повидался с Алей. Встреча показала, что, оставаясь друзьями, в чем-то большем мы теряем друг друга. Время и возникший новый опыт отдалили нас настолько, что стало ясно – впереди у нас разные судьбы. Я и позже бывал в Шереметьевке, но мы с ней там уже не встречались.

4-й семестр был заполнен различными предметами. Многие из них были важными. Это касалось патологической анатомии (нач. кафедры – проф. А.Н.Чистович), фармакологии (проф. С.Я.Арбузов), биохимии (проф. Г.Е.Владимиров). Но тревожили и другие дисциплины: тактика и ОТМС, марксизм-ленинизм,

На кафедре патанатомии были замечательные коллекции – как макро– так и микропрепаратов. Сколько труда было вложено преподавателями и лаборантами, чтобы собрать и сохранить их, превращая в музей. Запомнились и преподаватели: проф. М.М.Гольштейн, Агеев, Чудаков. Здесь прививались навыки микроскопии. Одного запоминания препаратов было мало, нужно было осмысленно представлять себе тот патологический процесс, который эти препараты только иллюстрировали.

В марте мы с Юрой Филимоновым вместо занятия по тактике уехали за город на электричке. Оба мы тяготились изучением Полевого Устава. Филимонов без конца придирался к молодому преподавателю – майору. Даже отказался отвечать на вопрос, какова должна быть ширина окопа. Причем здесь медицина! А ведь он был не прав: ширина окопа должна была составлять не менее 2-х метров, это позволяло пользоваться носилками при выносе раненых. В общем, нашла коса на камень. Филимонов получил тройку по тактике. Это была единственная тройка из всех оценок, полученных им за все время учебы в Академии. Остальные были отличными. Это не позволило ему получить золотую медаль академии и даже диплом с отличием. Ему предлагали пересдачу, но он отказался. Вот такой был мой друг Филимонов.

Занятия по марксизму-ленинизму я любил. Здесь приветствовались дискуссии. Было не просто, но интересно вчитываться в работы Ленина. Не любил я только ведения конспектов. Иногда их наличие и прилежность ценились выше, чем знание.

Преподаватели были разными. Некоторые запомнились своей убежденностью и принципиальностью. Такими были профессора Рождественский и Курбатов. Рождественский внешне был очень похож на Суворова. Холерик, спорщик в наступательной манере, даже хохолок на его голове выдавал это сходство. Курбатов, иллюстрируя как-то в споре непримиримость капиталистической и социалистической систем, сталкивал свои кулаки. А кулаки у него были огромные. Это убеждало.

Кафедра ОТМС утомляла своей секретностью и обилием огромных таблиц. Конечно, навыки работы с секретной литературой и ведения секретных тетрадей были необходимы в воспитании командирских качеств. Но любовью это не пользовалось. Вместе с тем, кафедра запомнилась тем, что представляла собой целое созвездие крупных организаторов медицинской службы, знающих организацию её армейского и фронтового звеньев по личному опыту. Все профессора и преподаватели были фронтовиками. Среди них: генералы и полковники м/с Георгиевский, Григорьев, Иванов, Капустин. Только 5 лет прошло с момента окончания войны, опыт был огромен и требовал обобщения.

По кафедре организовывалось дежурство. Дежурный располагался у входа и должен был проверять пропуска. Все входящие такие пропуска предъявляли. Однажды в мое дежурство по лестнице от входной двери на кафедру стал медленно подниматься уже очень немолодой генерал Григорьев. Его все узнавали по густым черным бровям (позже такие мы видели только у Леонида Ильича Брежнева). Когда он поравнялся со мной, я, поприветствовав его, вежливо попросил предъявить пропуск или удостоверение личности. Он внимательно посмотрел на меня и, сдвинув брови, сказал, что сейчас покажет, и прошествовал на кафедру. Действительно, минут через 10 он вышел и показал мне удостоверение личности, заверенное министром обороны. А что было делать? Если бы я не спросил его, мог бы получить выговор. А так – все было по инструкции. Хотя его брови значили больше подписи министра.

Объявили о подписке на 35-ти-томное издание «Опыта Советской медицины в Великой Отечсственной войне 1941–1945 гг.». Издание осуществлялось на меловой бумаге, с цветными иллюстрациями, по распоряжению Совета народных комиссаров СССР, подписанному самим И.В.Сталиным. Издание для того времени было просто шикарное. Я подписался, хотя не вполне представлял себе, для чего это мне нужно. И хотя в последующие годы выкупил не все тома, не пожалел об этом. Они и сейчас со мной, несмотря на то, что за всю мою офицерскую жизнь жить пришлось на 14 квартирах. Есть среди томов и 29-й, «Болезни у раненых», под редакцией проф. Н.С.Молчанова, в последующем моего учителя.

В пригороде Ленинграда – в поселке Ольгино – жила моя родная сестра по отцу Оля. У нее была трудная судьба. Я уже писал об этом в книге «Мальчики войны». Блокадница. Мы не виделись с 1946 года. Я съездил к ней. Она жила в маленькой комнате, и у нее была уже годовалая дочка – Леночка. Муж ее бросил. Как жить? Нужно же было работать. Ребенка оставляла у соседей. Устроилась кондуктором в трамвайном парке. Денег нехватало. Раз в месяц она приезжала, и мы встречались. Делился с ней своей зарплатой.

К весне стало известно, что отца переводят из Евпатории в Ленинград на должность Ученого секретаря Военно-исторического музея артиллерии МО СССР. Должны были вернуться все, в том числе Саша, Володя и Люся.

Экзамены за 4-й семестр были сданы успешно.

В июне поездом из Симферополя вся наша семья прибыла в Ленинград. Все, кроме отца и мамы, оказались здесь впервые.

Поселились на маленькой улице Воскова, на Петроградской стороне, рядом с ул. Кропоткина, где жила семья Алексеевых, знакомая отцу еще с 20-х годов. До этого я у них бывал.

По приезде, разместив свои вещи, пошли в гости к Алексеевым. Это была учительская семья. В единственной, 16-тиметровой, комнате жили и старая учительница, уже на пенсии, Елизавета Михайловна, которая в 20-е годы работала под руководством Н.К.Крупской по созданию детских коммун, и Мария Сергеевна, учитель младших классов, 48-ми лет, которая вынуждена была лежать, прикованная к койке после операции на спинном мозге, и ее дочь Мариичка, закончившая десятилетку. Мария Сергеевна давала уроки на дому. Жили скромно, но в холодильнике у них всегда хранились банки с консервами. На черный день. Это был блокадный синдром, свойственный всем пережившим голод. До войны у них была квартира на Кировском проспекте, но их дом разбомбили немцы. Мария Сергеевна в 20-30-е годы дружила с нашей родной мамой, училась с ней в одной группе в Герценовском педагогическом институте, очень переживала ее смерть в 1946-м году. Когда-то именно в этой семье и познакомились мои родители.