В плену любви - Джой Оутс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Это не Мост Вздохов. Вы не туда попали.
Она, вздрогнула. Голос раздался почти над ее ухом. И имел настолько прямое отношение к тому, о чем она размышляла, что на секунду она подумала, что это плод ее воображения. Но нет, это был Макс ди Анджели собственной персоной. Обернувшись, она увидела его. Среди снующих по мосту людей он стоял к ней так близко, что она почувствовала тепло его тела.
Он был одет просто: летние брюки с чудесным кожаным ремнем и легкая цветная рубашка из шелка с короткими рукавами. Все было неброско и элегантно, что свидетельствовало о положении в обществе.
Она посмотрела ему в лицо, которое еще никогда не видела так близко, и была поражена гладкостью его чуть загорелой кожи, изгибом его улыбающегося рта, естественным блеском черных волос, откинутых со лба. Голубые глаза были чуть приоткрыты, в то время как он настойчиво разглядывал ее.
У нее перехватило дыхание, и грудь пронзило острой непонятной болью. На какой-то момент она забыла, кто он, забыла все, что знала о нем.
Не было ненависти или подозрений, потому что не было прошлого, не было Джоанны, только она сама, стоявшая на мосту в Венеции с самым поразительным и интригующим человеком, о котором девушка может только мечтать в сладостных сновидениях. Солнечные блики плясали по воде, в голубом небе летали голуби, их окружала романтика древнего города.
- Итак, Линнет? - он мягко, вопросительно положил руку на парапет рядом с ее рукой. Пропуская двух полных, одетых в черное, монахинь и группу японских туристов, он придвинулся к ней. Почувствовав его тело рядом со своим, она была потрясена силой его физической реальности. Рядом с ним она полнее осознала свою мягкую женственность. Она чувствовала себя беспомощной и уязвимой, но в то же время ощутила свою женскую силу, ее окатила волна эмоций, каких она никогда не испытывала раньше.
- Какая толпа - приближается лето, - прозаично пробормотал он. - Уйдем отсюда, мы мешаем движению.
Она напряглась, когда он взял ее под локоть, чтобы перевести через мост, но смотрела прямо перед собой, избегая его взгляда, безумно надеясь, что он не заметил той бури, которая бушевала в ней.
Было очевидно, что ее близость не взволновала его, да и почему это должно было случиться? Он пресыщен обществом красивых, обаятельных женщин.
Как он назвал ее во время их последней встречи - миниатюрное существо? Она не интересует его, и как она может позволить себе, даже на короткое время, увлечься человеком такого сорта? Это просто минутные фантазии, навеянные атмосферой Венеции.
Может быть, если твердо повторять себе это все время, то в конце концов можно в это поверить? Она должна убедить себя в этом. Альтернатива немыслима!
Глава 3
Макс настоял на том, чтобы выпить по чашечке кофе в кафе под яркими красными парусиновыми тентами на берегу канала напротив Риальто.
- Я не знала, что вы возвращаетесь сегодня, - сказала Линнет, - синьора Фредди не сказала мне, что вы звонили.
- А я и не звонил, хотя обычно делаю это. Просто образовался пробел в моем расписании, и был подходящий рейс. Тетя Дина сказала мне, что вы повели Косиму в танцевальный класс, и я подумал, что где-нибудь здесь встречу вас.
Линнет старалась не думать ни о его расписании, ни о пробелах в нем. Она старалась не вспоминать те мгновения на мосту Риальто, когда неведомые силы лишили ее дыхания. Это плод моего воображения, не более, настойчиво твердила она себе.
- Кажется, вы много путешествуете по Европе, - заметила она, не сумев скрыть легкой нотки осуждения.
Он холодно улыбнулся.
- Я интернационален в полном смысле этого слова, как и большинство людей моего круга. Ветви нашего генеалогического дерева простираются от Испании до Австрии. Я получил образование во Франции и Германии, в дополнение к тому, что недолго учился в Англии. Не будьте провинциальны, Линнет. Пруд шире, чем вам кажется.
Она задохнулась от возмущения.
- Провинциальна, я? - взорвалась она. - Я сама собиралась учиться в Италии, а что может быть более интернациональным, чем мир музыки?
- Тогда вы должны немного понимать меня, - ответил он невозмутимо. Допивайте кофе и пойдем забирать Косиму.
Линнет хотела заметить, что учиться или работать за границей - это одно, а вращаться в обществе - совсем другое. Где был Макс, когда Джоанна прятала свое разбитое сердце в Верн-Холле?
"О, он катается на лыжах в Валь д'Исере или Сент-Морице, или, если снега уже нет, нет сомнений, что он в Аспене, Колорадо, - озлобленно говорила Джоанна. - Надо быстро бегать, чтобы угнаться за Максом".
Но разумно ли обнаруживать, что ей что-то известно о его жизни, после столь краткого знакомства? И она сказала только:
- Я вижу, что Кэсси скучает, когда вас нет.
Он недовольно взглянул на нее.
- Я тоже. Но ей нельзя путешествовать вместе со мной, это вы должны признать.
- Да, конечно, - неохотно согласилась она; ее щеки горели. Совершенно незачем Кэсси знакомиться с некоторыми сторонами жизни ее отца; и Линнет изумляло, что он не протестует, а признает это открыто.
Легкое изумление отразилось и на его лице: в приподнятой брови и изгибе верхней губы. - Интересно, что вы ходите вокруг да около, и что хотите, правда, безуспешно, сказать мне?.. - холодно поинтересовался он.
Линнет задохнулась от возмущения. Что она хочет сказать? Вечно спешить куда-то, все подчинить своему влечению и одновременно быть родителем?
Даже если потом она сразу же повернется и уйдет и никогда больше его не увидит, может ли она завести об этом разговор с Максом ди Анджели, который стоял и смотрел на нее с таким высокомерием и почти угрозой в уже не голубых глазах. Он посоветует ей заниматься своим делом и не лезть в его жизнь, которая целиком и полностью принадлежит ему. После этого ей останется только умереть на месте от стыда.
- Было бы лучше, если бы вы могли больше времени проводить в Венеции, предположила она, набравшись смелости и ожидая, что на ее голову обрушится его гнев.
Он же просто пожал плечами.
- Это невозможно, - вот все, что он сказал, совершенно ясно и окончательно, и быстро пошел дальше, так что Линнет почти бежала, чтобы не отстать от него. Весь его вид говорил о том, что разговор окончен. Едва они успели дойти до школы танцев, как на улицу высыпали дети.
- Папа! - Кэсси бросилась к отцу и лишь после объятий сказала ему со взрослым упреком:
- Очень нехорошо было с твоей стороны пригласить Линнет в гости, а самому уехать.
- Но я же знал, что ты и тетя Дина будете внимательны к ней, малышка, возразил он.
- Да, конечно, мы хорошо провели время, - Кэсси втиснулась между ними, мы много гуляли и катались на лодке и еще Линнет привезла из Англии чудесные книжки.
- Книжки?
Он вопросительно посмотрел на Линнет поверх головы Кэсси, и она нервно ответила:
- Это мои старые детские книги. Я думала, что Кэсси они понравятся. "Винни-Пух" и еще некоторые.
С минуту она ощущала тяжесть его осуждения. Затем он сказал:
- Очень хорошо, но впредь я хотел бы, чтобы вы спрашивали меня, или, в мое отсутствие, синьору Фредди о том, что читать ребенку.
Это был выговор, спокойно вынесенный, и Линнет чувствовала, что ее лицо опять залилось краской.
О книгах она подумала в последнюю минуту, но была рада тому, что взяла их, когда увидела, как беден здесь выбор детских английских книг.
- У Кэсси мало английских книг, - возразила она в свою защиту.
- Да? - на его лице отразилось легкое недовольство, и ей показалось, что она уловила насмешливую нотку в его ответе:
- Я должен был предусмотреть это. Моя жена почти ничего не читала, кроме журналов мод. Мы должны восполнить этот пробел.
Он разговаривал с ней так, как будто она уже дала согласие остаться. Он воспринимал это как должное, ему и в голову не приходило, что что-то в мире может происходить вразрез с его желаниями. Теоретически она могла уехать, но Линнет чувствовала, что ее покинули воля и способность действовать. Ее растущая привязанность к Кэсси, очарование Венеции и "Кафавориты" поймали ее в свои сети - и он знал, что так и будет, будь он проклят!
Этим вечером, после того, как Кэсси отправилась спать, Линнет ужинала с Максом и Диной в официальной гостиной, высокие окна которой выходили на канал. Снаружи свет люстр из освещенных окон отражался в покачивающейся серебристой воде. Внутри в свете серебряных канделябров сияло полированное дерево, мерцало чудесное венецианское стекло, которое казалось слишком драгоценным, чтобы им пользоваться, сверкала серебряная посуда.
Макс выглядел неотразимо в своем темно-голубом бархатном пиджаке, как всегда безукоризненно сшитом, манжеты его белой батистовой рубашки лишь слегка выглядывали из рукавов на запястьях. В нем были идеально смешаны черты его многочисленных предков. Глаза, возможно, были унаследованы от австрияков, но без ошибки можно было сказать, что чувственный изгиб губ, выразительные руки были чисто итальянскими.