Клеопатра - Карин Эссекс

— Нас было в десять раз больше, чем взбунтовавшихся рабов. Мы окружили их в горах Лукании. Красе предложил им сдаться, но они бросились на наши ряды, готовые сражаться и умирать, как гладиаторы.

Он перевел дыхание и продолжил:

— Тогда я и увидел его. Спартак был высокий, как титан, и бесстрашный, как Посейдон. Его грудь вздымалась, словно утес, а руки были сильными и крепкими, точно у Зевса. Этот демон пришпилил двоих моих солдат к скале. Он толкнул одного на другого и пронзил их одним ударом меча.

Царевна слушала рассказ, затаив дыхание.

— Трое моих людей набросились на него и поразили в грудь и под колени. Но чудовище продолжило сражаться, разя мечом моих солдат, хотя уже не могло сдвинуться с места.

Римлянин приподнял край тоги и показал зрителям старый шрам на бедре, который белел рваной молнией на загорелой обветренной коже.

— Сюда он ранил меня, — пояснил он с достоинством.

Воспоминания вдохновили рассказчика, и он, разгорячившись, поведал конец этой истории — как храбрый Спартак отказался сдаваться, как он продолжал биться, проливая благородную римскую кровь. Как римский центурион, не уступавший отважному рабу в силе и росте, сразил Спартака одним могучим ударом, разрубив его от горла до паха. Посол взмахнул рукой, показывая сокрушительность этого последнего удара, и замер перед Клеопатрой, словно салютуя ей мечом.

— Вот так, моя царевна, и погиб твой Спартак.

Клеопатра перевела дыхание. В зале воцарилась тишина. Потом Теа жестом приказала рабам обмахивать ее опахалами. Авлет вздохнул. Береника скучающе заерзала в кресле. Все молчали.

— Расскажи еще раз! — воскликнула Клеопатра, вскакивая с места.

Девочка задела головой за деревянную кобру на спинке трона и сбила на бок свою корону.

Хармиона, которая простояла все это время, не шелохнувшись, жестом велела воспитаннице сесть обратно. Одно дело, когда царевна восхищалась необузданной фантазией Гомера, и совсем другое — слушать враки о невероятной силе какого-то раба от человека, якобы видевшего все своими глазами.

— Господин, — начала она, — едва ли можно с уверенностью сказать, что этот раб и был Спартаком. Ведь его соратники никогда бы не выдали своего вождя, даже увидев его мертвым.

— Конечно, они все отрицали. Но мы-то сразу поняли. Спартака выдала его мощь.

Было заметно, что вопрос смутил посла.

— Отец, — нетерпеливо вмешалась Клеопатра, — можно, наш гость еще раз повторит свой рассказ? Ну пожалуйста!

Царь милостиво кивнул. И римлянин начал заново, на этот раз по очереди выступая в ролях всех участников — отважного центуриона, восставших рабов и самого Спартака. Под конец он театрально рухнул у ног царевны, распростершись на каменной мозаике пола, которая изображала Диониса.

— Жаль, что я не встретилась со Спартаком лицом к лицу, — сказала Клеопатра отцу, пока слуги помогали гостю подняться и расправить складки одеяния.

Римлянину поднесли чашу с вином, к которой он с жадностью припал.

— Неужели, царевна?

— Да, — серьезно, насколько это возможно для ребенка ее возраста, ответила Клеопатра и сдвинула брови. — Я бы научила его осторожности. Разве он не знал, что Рим нельзя победить?

Береника, которой надоело молча томиться, зло одернула сестру:

— Это почему еще? Что такого в Риме?

— Потому что Спартака поймали и убили. Вот почему, — ответила девочка. — Никто не может победить Рим. Так говорил отец.

— Но свобода значит больше, чем жизнь, — заметила Теа. — Я всегда так считала.

И со значением посмотрела на Авлета.

— Оставим эти вопросы философам, — примирительно промолвил царь, желая сменить тему. — Мне придется отправить вас на учебу в Мусейон. Раз уж тебе так понравился Спартак, скажи, что бы ты сделала, если бы он поднял восстание против нас?

— Я поступила бы так, как римляне, — ответила Клеопатра, к радости Авлета. А сама подумала, что они со Спартаком полюбили бы друг друга и основали бы собственное государство. — Так велит мой долг.

Царь обратился с тем же вопросом к Беренике:

— А ты, дочь моя?

— Я освободила бы греческого раба Спартака и прибила бы к крестам римлян, — усмехнулась она.

Черные глаза Авлета гневно сверкнули.

— Отправляйся в свою комнату, царевна Береника. Ты проявила неуважение к гостю и опозорила корону.

Клеопатра возликовала: отцовское недовольство обрушилось не на нее! Царь выпятил нижнюю губу, будто набрал полный рот воды.

— Два дня посидишь без еды. Ступай. А ты, наставник Мелеагр, пойдешь с нею и объяснишь, что думать надо головой, а не злым языком.

Береника гордо вышла из зала, даже не взглянув в сторону римлянина. Обиженный евнух направился следом за царевной. Клеопатра тихо злорадствовала. Она молилась про себя, чтобы отец выдал Беренику замуж за какого-нибудь противного чужеземца, который заставит ее бросить оружие и заняться воспитанием детей. А еще ей придется учить незнакомый язык, что Береника ненавидела больше всего на свете.

— Прошу простить мою дочь, — извинился Авлет. — Она сама не знает, что говорит. Боюсь, бедняжка страдает умственным расстройством.

— Горячая девушка, — заметил римлянин. — Чудесная! И очень красивая, если ты простишь мне мою смелость, владыка.

Царь замолчал и некоторое время пристально вглядывался в собеседника.

— Ты слышал когда-нибудь зов Муз? — спросил наконец он.

— Муз? — удивился гость.

И сосредоточенно нахмурился, словно ученик на трудном экзамене.

— Мне, как и Гесиоду, не дают покоя эти волшебные повелительницы. Особенно Эвтерпа. Богиня флейты преследует меня повсюду, даже во сне, увлекая меня в чудесный мир музыки. Она безжалостна и неутомима. Я — раб ее.

Тяжко вздохнув, Авлет склонил голову и уронил руки на колени. Темные кудри закрыли его лицо. Он отвел их рукой и промолвил:

— Вторая госпожа моей души — Терпсихора. Я люблю танцевать. По рождению я царь, а по призванию — артист. Меня тянет в разные стороны, страсти разрывают меня.

Римлянин слыхал, что царь Авлет немного не в себе, что иногда он неожиданно пускается в пляс или начинает петь, но и подумать не мог, что этот спектакль случится прямо на его глазах.

— Ты бы хотел, чтобы я сыграл на флейте? — промурлыкал Авлет, словно предлагая гостю не послушать его игру, а возлечь с юной девственницей.

— Да, отец! — захлопала в ладошки Клеопатра. — Пожалуйста, сыграй нам!

— Тебе пора на учебу, Клеопатра, — вмешалась Теа. — Мелеагр будет ждать тебя.

Царица бросила томный взгляд на посла и, раздвинув сочные алые губы, сверкнула великолепной улыбкой.

— Наш государь — великий музыкант, — промолвила Теа.

Авлет зарделся от ее похвалы. «Нет, — подумала Клеопатра, — она похвалила не мужа, а царя! И одновременно отвлекла внимание римлянина на себя. Она не в силах смотреть на мое счастье, а у меня нет власти просто выгнать ее из зала».

— Ты так добра, любовь моя, — проворковал Авлет и скромно добавил: — Моя семья потворствует моим капризам.

Они уже не раз разыгрывали этот спектакль перед гостями дворца.

— Разве Клеопатра не должна отправиться к своей сестре и Мелеагру? — осведомилась Теа у Хармионы. — Сегодня дети слишком долго находились в главном зале.

Не успела Хармиона проронить и слова, как вмешалась Клеопатра:

— Госпожа, разве я не получу здесь более важный урок? Наш гость — друг и доверенный человек великого римского полководца.

— Девочка права, — улыбнулся царь. — Мелеагр возносит гимны мертвому прошлому. А наш гость — живой свидетель настоящего.

«Победа, — подумала царевна. — Пусть маленькая, но победа».

Один из рабов принес флейту Авлета. Он держал эбонитовую трубочку с инкрустацией из слоновой кости и золочеными клавишами, словно священную реликвию.

— Жестокая госпожа, — воззвал Авлет к своей музе, — божественная и прихотливая Грация, осени меня своим даром, дабы я мог потешить Диониса своей игрой.

Царь прижал руку к груди и закрыл глаза. А потом начал описывать явившееся ему видение.

— Ах, вот она, витает перед моим взором и завлекает в волшебный мир. И в каждое мгновение может покинуть меня. Непостоянная возлюбленная! Останься, госпожа моя! Не улетай. Побудь со мной еще немного, чтобы я мог воздать хвалу Дионису и развлечь моего гостя.

Набрав в грудь побольше воздуха, Авлет извлек из флейты первый звук проникновенной мелодии, моля богов даровать ему свое расположение.

Выводя высокие ноты, царь закрывал глаза, трепеща ресницами, и сжимался в кресле. И расслаблялся, выпячивая огромный живот, когда заставлял флейту петь низким голосом.

Клеопатра мечтательно покачивалась в такт музыке. В эти минуты она любила отца еще сильнее обычного. Сердце девочки переполняла благодарность за все, что он сделал для нее.