Бавыкинский дневник. Воспоминания двадцатого века - Мария Кротова

Отдала Вите 3 пары починенных брюк.

Несколько лет в школе №40 я была секретарём парторганизации. Очень неприятная работа. За всё, что происходит в школе, я отвечала перед райкомом партии, имела много обязанностей, но при этом никаких прав. Тратила массу времени на заседания партбюро (два раза в месяц), партсобрания (раз в месяц), учёбу секретарей (накачивание – раз в месяц) + составление и перепечатку решений, протоколов, планов + работа пропагандистом (руководство семинаром учителей) и + бесконечность. Каждый раз после очередного инструктажа в райкоме («вы должны, вы обязаны») голова кругом шла. Потом привыкла, многое не делала.

Очень удручали всякие официальные установки, по которым приходилось делать доклады. Часто должна была отстаивать вещи, которые сама считала глупостью, но партийная дисциплина обязывала. Например: мне приходилось доказывать, убеждать, что существовавшее несколько лет одиннадцатилетнее обучение в средней школе очень своевременно и нужно. Вите пришлось учиться одиннадцать лет (потерял год), а потом это отменили, и я в тех же аудиториях выступала с докладами и доказывала, что одиннадцатый год не оправдал надежд. Надо было доказывать необходимость раздельного обучения (мальчики и девочки в разных школах), а потом ещё большую необходимость соединения их в совместных школах. А уж когда приходилось выносить решения о культе Сталина или ошибках Хрущева – тут и говорить нечего.

Долгие годы прошли с тех пор, как я стала членом партии. Вступала в кандидаты в 1944 году, в члены приняли – в 1945. Сейчас, когда я уже «старая коммунистка», после всех «культов», «ошибок», «разоблачений» и «реабилитаций» мне бывает тяжело сознавать, что я несу какую-то долю вины за всё, что происходило в стране. Может быть, то, что рядовые коммунисты, к которым я относилась, ничего не знали, слишком верили всему, как-то меня оправдывает? Не знаю. Идти в райком и сдавать партбилет? Верный способ получить инфаркт и опорочить всех членов семьи, а уж когда я осталась без Гани – и говорить нечего. Трудно вступить в партию, но добровольно выйти из неё – невозможно.

Два года назад меня чуть не исключили из партии. При этом я сохраняла полное спокойствие, но чувствовала себя ужасно, хотя – казалось бы – зачем мне сейчас этот партбилет? Наверное, сила шаблона, традиции, привычка берёт верх над логикой.

Пожалуй, стоит «для потомков» коротко написать, за что же такую твердокаменную коммунистку собрались исключать из партии. После ухода на пенсию я, естественно, снялась с учёта в школе и встала на учёт в парторганизации ЖЭК-1 (то есть в жилуправлении по месту жительства). По сравнению с большинством числящихся в этой организации членов партии я была ещё молодая и здоровая + учительница + опыт работы, поэтому меня быстренько сделали сначала редактором стенгазеты, а потом заместителем секретаря бюро по идеологической работе. Я честно и добросовестно изображала деятельность: ко всем праздникам выпускала стенгазеты, проводила лекции, составляла планы, протоколы, решения и т. д.

Потом я стала постоянно жить в деревне, не стала ездить на партсобрания, взносы за меня часто платила Ира – со скандалом. В бюро были старые, ортодоксальные «парт. тёти Моти» и «парт. тёти Авдотьи». Они вечно ссорились друг с другом, ругались даже матом, каждая хотела неограниченной власти в бюро. То, что я оторвалась от парторганизации, бесило их. Они распустили сплетни, что я живу как помещица, что у меня корова, поросёнок и т.д., что я всё продаю на рынке.

Они стали требовать, чтобы я снялась с учёта или приезжала на партсобрания и политучебу. Наконец, потребовали, чтобы я пришла на партбюро. Там секретарь Репина произнесла речь, где чуть ли не назвала меня врагом народа и проехалась по адресу моего мужа. Стали голосовать – кто за исключение. Ждали, что я буду плакать, умолять не исключать, но не дождались. Потом один более рассудительный старик высказался в том смысле, что исключение в райкоме не утвердят, так как у меня никогда не было взысканий, а я активно работала в партии. В общем, постановили вынести строгий выговор с предупреждением.

Я заявила, что ни на партсобрание, ни в райком я не явлюсь, так как не хочу прежде времени умирать от инфаркта, как уже в течение года умерли наш бывший секретарь Григорьев (его эти бабы довели) и бывшая редактор стенгазеты Лукшанская Мария Карповна (её увезли в больницу прямо после бюро, она так и не оправилась). Ещё я добавила, что не обязательно иметь партбилет, чтобы быть коммунистом. После этого гордо вышла и побежала в кино, где меня ждали.

Теперь у меня принимают членские взносы сразу за полгода и без скандалов. А моя совесть чиста: я искренне уверена, что работая на земле, гораздо больше приношу пользы обществу, чем изображая «бурную деятельность» в ЖЭК'е.

Кстати: мой отец вступил в партию в тридцатые годы, долго был кандидатом (поскольку был служащим, то есть не имел рабочей закваски). Он был убеждённейшим членом партии, ездил уполномоченным «погоняльщиком» по колхозам на заготовки и т. п. Всегда вёл семинары по истории партии, философии, посещал лекции по международному положению и сам их читал. Моя мама вступила в члены партии уже лет в 60 (точно не помню), чтобы быть ближе к папе, которого очень любила, но активно никогда не проявляла себя, а работала по профсоюзной линии.

Может быть, моих внуков-правнуков заинтересует, не вступила ли я в партию ради карьеры? Увы, я её так и не сделала. Я не любила административную работу, не любила командовать (кроме как в своей семье – есть такой грех). Не могу сказать, что не была тщеславной – как, очевидно, все люди, но моё тщеславие было в другом: организовать урок, утренник, сбор так, чтобы ребятам это понравилось. И потом – мне нравилось выступать с докладом и чтобы было не шаблонно, не официально. Это мне часто удавалось. Господи! Сколько же докладов я делала (и лекций). Особенно за шесть последних лет работы завучем.

Я была членом «Общества распространения знаний», раза два в месяц получала путёвку и ездила с лекциями на педагогические темы – то на родительские собрания в школы (в Матвеевку, Очаково, Востряково), то куда-нибудь на кирпичный завод и даже… в отделение милиции. Представьте: в «красном уголке» милиции сидят в форме человек 30 милиционеров, а я им читаю лекцию о культуре поведения! Начала, между прочим, с того, как заснула в вагоне метро, доехала до «Киевской» (конечной), а милиционер входит в вагон и говорит мне: «Бабка, приехали, выходи!». А я считала, что уж на «бабку» никак не похожа.

Обычно после моих выступлений родители задавали много вопросов, а когда я выступала на совещаниях завучей или учительских конференциях, то мне всегда много хлопали. Почему хлопали? Потому, вероятно, что я никогда не выступала по написанному. Если и была в руках бумажка с планом, я в неё забывала посмотреть. Потом я сама увлекалась и заражала других. И старалась сказать только своё.

Самые удачные выступления:

1. На Всесоюзной конференции по внеклассной работе. Она была в музее Пушкина на Кропоткинской. Я рассказывала об олимпиаде по русскому языку. Мне дали десять минут, но зал кричал, чтобы продлили, и я говорила минут сорок, кое-что повторяла, чтобы успели записать. В перерыве (я сидела в президиуме) многие ко мне подходили, жали руку и благодарили.

2. На встрече в библиотеке с писателем Тендряковым, когда все его восхваляли, а меня взяло зло, я выступила последняя и изругала его (культурно) за то, что у него все учителя в книгах аморальны, слабохарактерны и вообще несимпатичны. В заключительном слове Тендряков одну меня только и упоминал и поблагодарил. После этой встречи ко мне в гардеробе подошла совершенно незнакомая учительница и сказала, что помнит, как я выступала лет десять назад (!) на партактиве.

Зато я помню, как мне предложили выступить на партконференции и в РОНО потребовали напечатать текст для утверждения в райкоме партии. Когда я в райкоме сказала, что по бумажке выступать не умею, они на конференции просто не дали мне слова для выступления. Вот так. Интересно, всегда ли в будущие времена у нас будут все со школьного до пенсионного возраста выступать по бумажке? А те, кто без бумажки, текст вызубривают. Просто ужасно.

Нашла библиотечную книжку

6.12.82

Событие: я нашла библиотечную книжку, которую с лета не могли найти ни Ганя, ни Саша, а у меня руки не доходили поискать как следует. Это «Белый пудель» Куприна. Уж Витя привёз «Пуделя» из Сашиных книг в Москве, чтобы его сдать, но мне было жалко отдавать книжку с чудными иллюстрациями Монахова. Решила всё перевернуть. Начала со стопки папок на полке возле окна, в ней и лежала эта книжечка. А ведь эту стопку перебирали.