ФАНТАСТИКА. 1966. Выпуск 2 - В. Фирсов

— Как вы, Олег Николаевич? — невнятно спросил он.

— Жив, — прошелестел в шлемофоне голос Миронова.

Вездеход шевельнулся и сполз с осыпи. “Вперед, только вперед, — подумал Чередниченко. — Все равно пройдем”.

Он знал, что машина может пройти везде. Для нее недоступны только вертикальные стены. Он посмотрел на часы. Через несколько минут Лебединский выйдет из купола. Пора посылать ракетограмму.

Но послать ее не удалось. Легкие трубы, в которых хранились ракеты, оказались сплющенными, когда машина опрокинулась.

Все, что произошло в продолжение следующего часа, было заполнено сумасшедшим соревнованием с секундной стрелкой.

Машина бросалась на штурм каменных громад, как ледокол на торосы. Ее швыряло по застывшим волнам каменного моря, она карабкалась, скатывалась, прыгала, скользила. В первые же четверть часа с двух ее ног были сорваны гусеницы.

От тяжелых ударов вышли из строя приборы. Напрасно Чередниченко бросал взгляды на индикатор, сообщавший о появлении в зоне радиовидимости спутников связи — индикатор не загорался, хотя за это время спутники два раза, не меньше, прошли над вездеходом. Несколько раз рывки были такими сильными, что пристежные ремни едва не раздавили Степану грудную клетку. Вдобавок что-то произошло с системой терморегулирования, и в скафандре начала подниматься температура. Пришлось выключить обогрев совсем.

Во время коротких остановок, когда машина, одолев очередное препятствие, на секунду замирала перед новым броском, Степан бросал быстрый взгляд на черное небо, выискивая путеводный Денеб. Далекая равнодушная звезда смотрела из невообразимой дали немигающим холодным взором. До нее было так же далеко, как и в первый миг этой сумасшедшей гонки. Но Чередниченко знал, что это впечатление обманчиво и дорога должна быть уже близко.

Она действительно была близко. До нее оставалось меньше двух километров, когда рука Чередниченко дрогнула и “кузнечик”, сорвавшись с края широкой трещины, медленно рухнул вниз, чтобы больше уже не двигаться.

Самым трудным было заставить себя следить за циферблатом. Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Где-то внутри черепной коробки глухо бормотал голос начальника Станции — о чем-то напоминал, требовал, приказывал. Звон в шах не мог заглушить этих слов, но вникнуть в их смысл никак не удавалось.

Одно Лебединский ясно представлял себе: если он потеряет сознание, ему конец. Поэтому чудовищным усилием воли инженер заставил себя считать секунды на большом циферблате, который висел перед его глазами. Он уже не помнил, для чего это нужно, но упорно считал и считал.

Пожалуй, все было бы хорошо, если бы не этот надоедливый голос. Надо было немедленно что-то вспомнить, но голос мешал сосредоточиться. С огромным трудом Лебединский нажал кнопку у пояса, чтобы выключить голос, но тот не умолкал. Лебединский хотел удивиться, но это было ему не по силам. Тем не менее он вспомнил про существование радиостанции. Свесившись с кресла, он почти лег на пульт, шаря перчаткой по кнопкам. Голос взревел с чудовищной силой.

Пришлось прислушаться.

— Федор Ильич, вам пора выходить. Почему вы молчите? Прошу ответить, слышите ли вы меня. Сейчас над вами спутник. Отвечайте, Федор Ильич. Включите подачу кислорода, закройте гермошлем и вставайте.

Голос профессора гремел под куполом, врывался в мозг.

Он напоминал, требовал, приказывал. И Лебединский понял, что обязательно должен встать.

После нескольких попыток ему удалось оторваться от кресла. Но он тут же упал на пол.

Боль от удара вернула его к действительности. Не вставая, он повернул вентиль и почувствовал, как бодрящая струя кислорода вливается в легкие. Он захлопнул гермошлем, чтобы не потерять ни одного кубика драгоценного газа, затем поднялся на четвереньки и посмотрел на часы.

— Иду, — сказал он и встал. — Давайте завесу.

Через полторы секунды эти слова были услышаны на Земле, и невидимые потоки энергии помчались через черное пространство. На Станции профессор Смольный нажал кнопку контрольного секундомера. С этого момента все подчинялось бегу его стрелки, отмерявшей минуты жизни Лебединского — может быть, последние минуты.

Поворотом рубильника Лебединский включил прожекторы на куполе, и слепящий свет залил кратер. Теперь можно было выходить.

Но напрасно нажимал он на дверь шлюзовой камеры. Она не поддавалась. Он быстро проверил, открыты ли запоры, взглянул на манометр. Все было в порядке, но дверь не открывалась. Его охватил страх. Он с разбегу ударил дверь плечом, рискуя повредить скафандр. Она даже не вздрогнула. В отчаянии Лебединский оглядел тесный купол, ища что-нибудь тяжелое, чем можно было бы высадить проклятую дверь. Наверное, он даже застонал, потому что Смольный сразу спросил его, в чем дело.

Голос начальника Станции заставил его взять себя в руки.

— Все в порядке, — сказал он. — Сейчас я открою шлюз.

Он еще раз взглянул на приборы. В чем же дело? Что он мог упустить из виду? На мгновение ему пришла в голову дикая мысль, что это взбунтовавшиеся роботы держат дверь с той стороны. Но сигнализация показывала, что наружная дверь закрыта, а стоящий в шлюзе скалолаз был надежно экранирован непроницаемыми стенами от радиоприказов “бегемота”.

Он прекрасно помнил, что несколько часов назад дверь закрывалась совершенно свободно. Что могло произойти за это время?

Автоматическая блокировка не позволяла открыть дверь, если снаружи и внутри была разность давлений. Но манометр показывал, что в шлюзовой камере нормальное давление.

И тут он понял, в чем дело. Уже много часов он находился в замкнутом объеме, где запас воздуха не пополнялся. Он знал, что легкие человека при каждом вдохе поглощают до четырех процентов попавшего в них кислорода и превращают его в углекислый газ, который исправно действующие регенераторы бесперебойно удаляют. Ясно, что давление под куполом упало — упало совсем немного, на два-три процента, но этого было достаточно, чтобы создать давление на дверь в несколько сотен килограммов.

Он быстро уравнял давление в шлюзе. Дверь открылась.

Через полминуты из наружных дверей под лучи прожекторов выкатился робот-скалолаз. Слева, в ста метрах от купола, начиналась дорога к Станции. Робот свернул направо — туда, где суетились остальные машины.

“Это конец”, — подумал Лебединский. Его охватило полное безразличие. Стоило столько мучиться. Но он все-таки доложил начальнику Станции.

— Немедленно возвращайтесь в купол, — сразу приказал Смольный. — В аптечке есть снотворное. Примите три таблетки, уменьшите подачу кислорода, ложитесь и ждите вездеход.