След черной рыбы - Георгий Вайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это уже близко. Будем считать, что вы — благословение, данное в пятницу. Кстати, сегодня пятница. Вы учились в Москве?
— Не угадали. Я окончила Медицинский институт почти рядом с вами. В Ташкенте.
— Чего так далеко уехали и вернулись?
Она улыбнулась одними глазами:
— Да были разные события и обстоятельства… А кроме того у нас везде люди живут одинаково!
— Вы, как я понимаю, местная?
Анна кивнула:
— Да. Могу смело писать в анкете: родилась и умерла здесь… — Она махнула рукой. — Как сейчас принято говорить, я женщина с неустроенной личной жизнью…
Тура засмеялся:
— Ой-ой-ой! Что это вы так трагически?
— А-а! Женщина, которая до двадцати семи лет не успела это сделать, не живет, а зарабатывает себе пенсию…
— Вы здесь с родителями живете?
— Нет, — покачала Анна головой. — Я — одна. Мама умерла, отец уехал в Мары работать и не вернулся. Меня воспитал дядя. Он живет здесь недалеко.
В это время в подвыпившей компании неподалеку вспыхнул какой-то спор. Двое вскочили в намерении тут же немедленно вцепиться друг другу в глотку. Закричали пьяные женщины.
Тура хотел вмешаться, Анна остановила его:
— Не надо. Это — милиционеры. Сынки уважаемых родителей. Это их любимый способ обратить внимание на себя…
Официант принес тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.
— Нет никаких овощей? — спросил Тура.
— Откуда они здесь возьмутся? — Он положил вилки и хотел удалиться, но Тура, сноровисто осмотревший вилки, тут же вернул его. — Мы просили свободные вилки. Этими же кто-то ел! Верни ему!
Официант унес вилки. По дороге он пожаловался все той же пьяной компании:
— Вилки, видишь ли, ему не нравятся…
Мириш Баларгимов подмигнул сидевшему рядом эстраднику, а официанту сказал многозначительно:
— Поменяй! Надо его уважить…
Официант сменил вилки.
— Шашлык жесткий, переперченный, острый, похожий скорее на любовь, на неразделенную любовь, — заметил Саматов.
Они выпили.
Тем временем оркестр грянул что-то уже совсем неприличное. «Золотая молодежь» из милиции хотела развлечься.
Друг Мириша Баларгимова — эстрадник, — не первой молодости, ничем не примечательный мужичок, заметно поддатый, принялся исполнять сольный танец.
Саматов и Анна не сразу заметили, как он приблизился к их столику. Теперь он танцевал почти рядом с ними. Жесты и па его были явно непристойны. Танцор искал скандала. Компания Мириша одобрительно следила за ним. В конце «танца» эстрадник как бы случайно сбросил со стола посуду. За что и был тут же наказан.
Опыт, приобретенный Турой в результате долгого пребывания в тюрьме, пригодился.
Секунда — и Саматов уже держал танцора крепкими, привыкшими к схватке руками.
Музыка смолкла.
Еще момент — и Тура мог свернуть обидчику шею. Но законопослушный гражданин уже брал в нем верх, Саматов тряхнул его с силой.
Этого оказалось достаточно. Эстрадник протрезвел. Подняв руки и бормоча извинения, двинулся прочь.
Ужин был испорчен. Тура и Анна поднялись.
— У меня предложение, — сказала Мурадова, — перенести наш ужин на другую дату и в другое место.
— Может быть…
Саматов оставил на столе деньги и вслед за Анной направился к выходу.
Все молчали, глядя, как они покидают ресторан.
У стола, где сидела компания Мириша, Саматов неожиданно остановился и на блатной манер отбил колено чечетки.
Анна обернулась, удивленно следила за ним.
Закончив па, Тура, так же ни на кого не глядя, спокойно, вместе с Анной, вышел из зала.
Предвечерние сумерки над морем разрезала сигнальная ракета, это шеф браконьерского Берега Баларгимов подал сигнал лодкам причаливать. Ракета ненадолго осветила пустынную прибрежную полосу, метеостанцию и рассыпавшиеся по песку сараи-»козлятники».
И снова прибытию лодок предшествовал далекий приближающийся рев моторов, словно в море разгонялся реактивный авиалайнер.
Браконьерское предприятие работало круглосуточно.
Залаяли собаки. Двое рыбаков потащили весы к месту взвешивания рыбы, поодаль, как и раньше, смирно жались оптовики-покупатели, перекупщики.
Прибывавшие лодки были загружены рыбой. Браконьеры глушили моторы, подходили к берегу.
Однако, оказалось, на этот раз за браконьерами следили.
Инспектор Рыбоохраны Сергей Пухов — рыжеволосый, в брезентовой робе, наблюдал в бинокль за происходящим. Потом он притянул ближе висевший у него на груди фотоаппарат с телеобъективом.
Теперь каждый щелчок затвора фиксировал на пленке происходящее. Стоп-кадры следовали друг за другом. Щелчок — и номер автомашины… Открытый для погрузки багажник… Человек с осетровыми рыбами рядом с машиной… Лодки… Лицо браконьера… Еще… Еще…
Он фотографировал, когда совсем рядом внезапно раздался чей-то голос:
— Вот он! А тебя предупреждали, Пухов!..
Пухов обернулся, но тяжелый сухой щелчок выстрела опередил его.
Инспектор упал сразу и уже не видел, как чьи-то руки подобрали бинокль, фотоаппарат…
Было еще рано.
Но Тура не спал. Он лежал без сна и снова переживал события многолетней давности: как наяву видел перед собой жену, слышал их последний ночной разговор.
— Может, все-таки уедем, Тура? — попросила жена. Утром она и сын должны уехать.. — Если не хочешь жить с моими стариками, можем идти работать по лимиту. Там сразу комнату дают. Я никакой работы не боюсь. Мы с тобой еще молодые, представляешь, как здорово — нам судьба еще одну жизнь предлагает… Я боюсь, Тура! Ты знаешь, я никогда не боялась, но сейчас мне страшно!
— Нет, Наденька! Ну, кто я там? «Бабай», «чурка»… Я умру от тоски…
— Без тебя мы не поедем! Или вместе, или никто!..
— Нет, ты поедешь! — крикнул он.
Неожиданно раздался стук. Стучали в дверь. Громко и требовательно.
Тура поднялся. Не сразу сообразив, где он, накинул халат, подошел к дверям.
— Товарищ подполковник! У нас ЧП, товарищ подполковник!
Тура открыл дверь.
Это был дежурный по милиции — долговязый веснушчатый лейтенант Веденеев.
— Инспектора Рыбнадзора убили! Пухова!
Труп Пухова лежал на песке. С него уже была снята одежда. Сильный, с белыми большими ногами человек. Чуть поодаль стоял брошенный мотоцикл с коляской.
Кроме Туры на месте происшествия были его оперативные сотрудники — и подвижный Хаджинур Орезов, и медлительный, тяжелый, с брюшком Бураков. Они помогали Анне Мурадовой. Легкая, в желтой импортной курточке, Мурадова проводила осмотр трупа.
Она прощупывала голову убитого, диктовала следователю:
— В задней части головы имеются два отверстия, предположительно, оставленные выстрелами из огнестрельного оружия… — Жесткие черные прядки падали ей на глаза, Мурадова то и дело откидывала их.
Следователь прокуратуры писал протокол, то и дело оглядываясь на труп, сверяясь с мнением Мурадовой.
Подошел Орезов, поманил Туру на берег. В песке валялась гильза. Тура присмотрелся и нашел еще одну, и рядом — старый металлический рыболовный крючок.
Рассвет был пасмурный, тяжелый. К тому же пошел дождь. Труп Пухова накрыли брезентом. Следственно-оперативная группа потянулась к видневшейся вдали метеостанции — грузным, осевшим по пояс в песок, домам, иссеченным зимними дождями, искромсанным ветром, оплавленным нещадным солнцем каменным баракам.
На фронтоне одного из них виднелись выложенные кирпичами слова «БАНК» и остатки выведенного густой масляной краской призыва:
«Все на выборы в Верховный Совет СССР!»
С визгом раскачивалась на ржавых петлях дверь.
— Давайте сюда, товарищ подполковник! — позвал Орезов.
Тура подождал. К нему приблизился громадный лысый казах — Адыл, проговорил заплетающимся языком:
— Зачем ты приходил сюда… Ты — кто? Ты — чужой! Ничего не узнаешь! Ничего!..
Его тянула сзади за телогрейку женщина, наглухо замотанная платком — только быстрые глаза были видны сквозь щель, повторяя настойчиво-вкрадчиво:
— Спать, спать, спать тебе надо…
Еще цеплялся маленький старик-карлик Бокасса с черными усами.
— Молчи, молчи…
С ними был еще мальчишка. На шее у него висел маленький магнитофончик-»вокмен».
— Подойдите, — сказал Тура женщине.
Она отпустила Адыла, неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился.
— Вы здесь работаете? — спросил Саматов.
— Да, уборщица я, — донеслось из-за тряпичного забрала.
— А это ваш муж? — он разглядел, в сущности, еще молодое, симпатичное лицо.
— Нет. Моего мужа нет дома…
— А этот? — Тура показал на казаха.
— А это? Он так… сосед… Вы не думайте, он человек хороший… — она слегка улыбнулась.
— А что же он пьяный с утра?
— Жалко ему очень… его… того… Рыжего… — и ее черные влажные глаза исчезли из амбразуры темного платка.
— Как же! Конечно, жалко! Браконьеры, сволочи! Вам всегда жалко мертвого рыбинспектора!.. — Это подошел Кадыров. — Это я, как начальник Рыбоинспекции, которого вы чуть не сожгли, могу лично подтвердить!