Обочина - Борис Давыдов

Чай продолжили пить втроём. Во время чаепития Денис всего боялся: шумно отхлебнуть из бокала, пролить на скатерть… И мечтал лишь, как бы поскорее отсюда сбежать. Тем более Валентина Васильевна, сидя напротив, молча и бесцеремонно разглядывала его. Молчала и Алла.

Пауза излишне затянулась. Убедившись, что хвалёный Денис уступал Михаилу, Валентина Васильевна ради приличия задала ему несколько дежурных вопросов. Как он относится к Алёне? Нравится ли ему его работа? Трудно ли было поступать в институт?

Послушав их вялый разговор, Алла вдруг радостно выпалила:

– Мам, а мы с Дениской пожениться решили.

– Как? – подскочила в кресле Валентина. – Уже?

– Что «уже»? – Алла переглянулись с Денисом. – Если хочешь знать, мы с ним уже со среды муж и жена.

Несколько секунд Валентина Васильевна смотрела на Аллу округлившимися глазами, потом резко поднялась.

– Ну и чёрт с вами, оставайтесь мужем и женой. – И решительным шагом направилась в спальню. «Всё, всё напрасно! Растила, терпела душевные муки с её отцом, а она… с деревенщиной решила свою жизнь связать», – шептала, кусая губы.

Обескураженный Денис проводил её долгим взглядом, потом повернулся к Алле:

– Зачем ты обманула мать?

– А! – махнула она рукой. – Зато теперь нам палки в колёса ставить не будет. Дени-и-сушка, – садясь к нему на колени, ласково прошептала она, – я же для тебя старалась. Ты обиделся? Нет? Ну и хорошо. А сейчас к тебе поедем. Только к матери на минутку заскочу.

Через некоторое время она вышла из материнской спальни и, радостно подпрыгнув, шепнула своему новоявленному жениху:

– Поехали.

Деревня Луговая живописно раскинулась на высоком волжском берегу. Грунтовая дорога, деля её на две стороны, спускалась к Волге.

– Зимой, – рассказывал Денис, – когда река замерзает, по этому спуску возят сено из заволжских лугов. Возят его в основном на лошадях. Сено принадлежит совхозу, а частники со своих делянок перевозят его летом в лодках.

Показав Алле заволжские луга и видневшиеся небольшие озерки, Денис повёл её по улице к своему дому.

Дом Кирилловых, огороженный забором из проволочной сетки, стоял в окружении плодовых деревьев и кустарников. Молодые люди прошли сначала в сад, где среди яблонь пряталась небольшая беседка.

– Это наша летняя чаёвня, – пошутил Денис. Затем указал на смотровую площадку на крыше дома: – А оттуда я разглядываю в бинокль отдыхающих на палубах проходящих мимо теплоходов и на пляже за Волгой.

И сад, и ажурная беседка, и смотровая площадка привели Аллу в восторг. Она непроизвольно сравнила скромный домик, и огород Мишиной матери с этим большим домом и удивилась, как по-разному люди живут.

В просторной кухне Аллу порадовали чистота и порядок. Она подивилась и современному кухонному гарнитуру, газовой плите: «Совсем как в городе». Налево вела застеклённая дверь. Денис скрылся за ней, до этого сказав:

– Отец обещал в три часа вернуться. Наверное, они с матерью помылись в бане и отдыхают.

Вскоре из второй половины дома донёсся негромкий женский голос, невнятные слова, а вслед за этим вошли улыбающиеся Денис с отцом и заметно смущённая женщина – мать Дениса. Увидев обворожительную блондинку в белых обтягивающих брюках, белой маечке и с косой на груди, родители Дениса невольно залюбовались ею.

Алла не могла не заметить этого.

– Добрый день, – поклонившись, тихо произнесла она.

Елизавета Порфирьевна тоже поклонилась:

– Добрый день.

После короткого знакомства, Ананий Фёдорович восторженно выдохнул:

– Вот это кра-а-ля.

– Пап, – осуждающе посмотрел на него Денис, – подбирай выражения.

– Извини, сынок, извини, – пробормотал отец. – Но ты меня ошарашил своей невестой. Хоть предупредил бы загодя, что она такая… – Ананий Фёдорович шагнул к Алле и, взяв своей загрубевшей рукой её руку, приложился к ней губами.

– Прошу простить орденоносца-фронтовика, – с чувством произнёс он. – К тому же я старый строитель, а они народ зубастый. Да ещё и горластый.

– Пап, – мягко перебил его Денис, – Алёне, думаешь, это интересно?

– А я чего? Я ничего, – смутился-таки Ананий Фёдорович, виновато разводя руками.

– Дениска, – с укором произнесла Алла, – ты напрасно думаешь, что мне не интересно слушать твоего отца. Мне, наоборот, такие мужчины очень нравятся. Они честные, искренние и беззлобные.

– Во-о, сын, – поднял палец Ананий Фёдорович. – Слышал, чего Алёнка говорит? А она ведь абсолютно права, хотя и молодая.

– Нет, я не льщу вам, Ананий Фёдорович, – повернулась к нему Алла, – сразу ведь людей видно, какие они: добрые или злые. Вот вы, например, очень добрые с Елизаветой Порфирьевной, по вам сразу видно.

Родители Дениса польщённо переглянулись.

– Спасибо за добрые слова, Алёнка, – поклонился ей в пояс глава семейства. – Ты с сегодняшнего дня в нашей семье будешь любимой дочерью. Рад, Дениска, что повезло тебе с невестой. Дай вам Бог счастья. А мать наша, Елизавета Порфирьевна, думаю, меня поддержит в этом.

– Поддержу, поддержу, – поспешила заверить женщина. – Я тоже заранее вам желаю счастья. – Она, как и её муж, поклонилась в пояс сначала Алле, потом сыну. – А тебе, Алёнка, большущее спасибо за добрые слова о нас.

– Алёнка, – ласково обратился к ней Ананий Фёдорович, – извини меня, конечно, но судя по твоей скромности, ты, верно, в Бога веришь. Или я ошибаюсь?

– Я тоже извиняюсь перед вами, Ананий Фёдорович, но вы ошибаетесь. Я ещё не созрела для этого.

– Всему своё время. Но лично моё мнение такое: кто верит в Бога, тому легче жить. Например, верующий что-то сделал плохое, даже очень плохое, но помолился и очистил душу. Неверующий же после тяжкого деяния ходит с камнем в душе, мучается. Верующий ко всем трудным периодам жизни относится философски, невзгоды принимает с поклоном: «Значит, Богу так угодно». Неверующий в подобных ситуациях начинает паниковать, бросаться в крайности, часто не выдерживает, ломается. Вера в Бога – это благо. Ведь почти каждый из нас любит сказки, потому что у них хороший конец. Пусть сначала главному герою тяжело, но потом у него всё складывается на ять. А всё оттого, что наш герой правильный, честный. А поглубже копнуть – живёт по заповедям Божьим. Так и в жизни. Не делал дурного ближнему, не гневил Бога? Ступай в рай. Ну а грешникам, ясное дело, ад уготован. Алёнка, что ты обо всём этом думаешь?

– Ананий Фёдорович, извините, пожалуйста, ещё раз, но эта тема для меня – тёмный лес.

– Эта тема для большинства тёмный лес. А уж для вас, молодых… Кстати, Алёнка, почему считается, что грех думать о другом человеке плохо? Отвечу. Плохие мысли как на верёвочке ведут к таким же поступкам, тянут в мир зла. Ладно, заговорил я тебя совсем. Проходите-ка лучше с Дениской в переднюю. А мы с матерью пока стол организуем.

Денис провёл Аллу в переднюю (гостиная по-городскому), и она снова удивилась: и её размерами – не менее тридцати квадратных метров, и уютом, идеальной чистотой. В передней стоял сервант, диван, платяной шкаф, стол с шестью стульями, цветной телевизор, на двух окнах висели тюлевые занавески и ночные шторы, стены оклеены обоями с неброским рисунком. Из передней застеклённая дверь вела в спальню. «Наверное, у Дениски тоже уютно в комнате, – подумала Алла. – И как это Елизавета Порфирьевна успевает везде? И в совхозе работает (пусть зоотехником), скотину держит, в огороде порядок. А внешне не сказать, что она усталая, измученная работой. И пятьдесят четыре года ей никак не дашь».

Вскоре на столе появились салаты из свежих огурцов, помидоров, картошка с малосольными огурцами. Елизавета Порфирьевна раздобыла где-то бутылку водки. «Это для вас, молодые, – сказала она, – а мы с отцом лучше самогоночки».

Ананий Фёдорович сел за стол раньше жены, шутливо её поторапливая: «Давай-ка, мать, пошустрее, не томи душу». Затем повернулся к Алле, чтобы продолжить прерванный разговор, уж больно задел за живое её ответ, что не созрела она до веры в Господа. Не то чтобы Ананий сам верил в Бога, нет, просто была у него в характере необходимость – доискиваться до всего непонятного, спорного. Пытливый ум, не отшлифованный научным подходом, сам искал ответы, на которые, похоже, так никогда и не сможет ответить человеческий разум.

– … Нельзя говорить против Бога, это примерно то же самое, что в своё время критиковать режим Сталина. Нельзя нарушать старые устои. Они веками складывались. Станет человек своими сомнениями делиться с одним, другим, и начнёт любая вера давать трещины. Кстати, даже сами слова «религия», «Бог» действуют на человека как змея на крóля. Почему? Испокон века со всех сторон нас подталкивают к Богу. И верующая мать, бабушка, когда с их уст слетали слова вроде: «Господи, сохрани и помилуй нас!» Потом они же, мать или бабушка, берут тебя за руку и ведут в церковь. И если в детстве ты сходил туда несколько раз, считай, уже загипнотизирован религией, ты овца божья в человеческом стаде.