Тициан - Александр Махов

Внимание, уделенное вопросу о подлинной дате рождения мастера, выходит за рамки чистой фактографии и вовсе не вызвано полемическим задором. Сторонникам новой версии очень хочется «омолодить» великого творца и доказать, сколь ранним было его становление как художника, вопреки фактам и здравому смыслу. Если согласиться с ними, то непонятно, каким образом мог недавно спустившийся с гор юноша расписывать фресками Немецкое подворье на равных с самим Джорджоне. Да и заказчик, а им был сенат республики, за чей счет оплачивалась работа живописцев, скорее бы остановил свой выбор на ком-нибудь из уже обретших известность в городе художников, — а таких было немало, — чем на неискушенном юнце, который недавно объявился в художественных кругах. Неужели еще более ранние работы Тициана, мастерски выполненные им по заказу известных олигархических семейств Барбариго, Пезаро, Морозини, например блистательный «Мужской портрет», были созданы кистью пятнадцатилетнего подростка? И последнее, что хотелось бы отметить. Могли ли аристократические друзья покойного Джорджоне довериться новичку из глухой провинции, поручив ему дописать незаконченную «Спящую Венеру» и другие картины? С этим трудно согласиться, а потому будем все же придерживаться старых проверенных источников.

О детстве Тициана не известно почти ничего, кроме дошедших до нас отдельных отрывочных сведений, которые нередко являются плодом фантазии местных историков и биографов. Но кое-что полезное в них можно почерпнуть, особенно о среде, в которой рос будущий художник.

Он родился и вырос в дружной трудовой семье, где каждый занимался своим делом. К дому почти вплотную подходил лес, и дети в погожее время проводили там дни напролет. Мальчикам вменялось в обязанность с каждой прогулки приносить вязанку хвороста, а девочки собирали травы и растения, из которых затем выжимались соки для окраски домотканого полотна. Братьев особенно привлекала кузница на соседней Арсенальной площади, где в печи не угасало пламя, молоты дружно стучали о наковальню, а от раскаленных добела металлических болванок веером разлетались искры. Там ковались острые мечи и пики. А какие прочные латы, кольчуги, щиты и шлемы изготовлялись местными умельцами!

У мессира Грегорио во владении были обширные лесные массивы в горах, поросших елями, соснами, дубом, буком и другими ценными древесными породами. В конце сентября наступала пора лесоповала. Обычно вся округа от мала до велика спускалась к полноводной реке Пьяве поглазеть на впечатляющее зрелище. Там лесорубы сооружали из очищенных от сучьев стволов мощные плоты и спускали их на воду. Река сопротивлялась такому вторжению, рычала, выталкивая плоты на каменистый берег и стараясь сокрушить любое препятствие на своем пути к Адриатике. Но еще больший треск и грохот стоял во время таяния снежных лавин и весеннего ледохода, когда образовывались заторы и мощное эхо сотрясало горные ущелья. Общение со стихией закаляло характер подростка, приучало к самостоятельности и преодолению трудностей.

По воскресным дням вся семья во главе с отцом чинно шла на литургию в церковь, где занимала закрепленные за ней места. Почетное место принадлежало старейшине рода деду Конте. Взрослые следили, чтобы дети четко соблюдали все обряды и сидели смирно. Небольшая приходская церковь была скромна и не поражала своим убранством. Позднее в третьем правом приделе перестроенной церкви появится небольшое изображение Мадонны с младенцем и святыми работы Тициана. Но именно эта церковь с ее остроконечной колокольней, взметнувшейся ввысь, дала название самому городку (pieve от лат. plebs — так в Средневековье называлась главная церковь большого сельского прихода).

Родители рано заметили склонность к рисованию обоих сыновей, особенно младшего. Правда, отец полагал, что оба мальчика продолжат традиции рода Вечеллио, став нотариусами или адвокатами. Но младший сын настолько пристрастился к рисованию, что готов был часами заниматься любимым делом. В основном это были заснеженные пики Альп, освещенные первыми лучами солнца, леса и речные долины, на всю жизнь запечатлевшиеся в памяти будущего художника. Но однажды после мессы на побеленной стене дома он нарисовал Мадонну, используя растительные краски, которых было предостаточно в домашней красильне. Все домочадцы без труда узнали в запечатленном образе черты Лючии. Мать была растрогана до слез рисунком сына, нутром почувствовав, каково его истинное предназначение.

Согласно биографам, именно слово матери оказалось тогда решающим. Наперекор семейным традициям Лючия настояла на отправке Тициана вместе со старшим братом на учение в Венецию. Позднее в один из приездов домой на побывку в знак сыновней благодарности за дальновидное решение Тициан напишет ее портрет маслом на доске, о котором упоминает биограф Ридольфи: «В портрете своей матери Тициан обессмертил ее образ». Картина долгое время хранилась в частной коллекции в Вероне, а затем ее следы были утеряны, как это случилось со многими ранними работами художника.

Остается тайной возникшая у Тициана тяга к рисованию, поскольку в роду Вечеллио художников не было, да и в округе жили люди, никогда не помышлявшие об искусстве, а думавшие в основном о хлебе насущном, который доставался им в поте лица на землях горного Кадора с его суровым климатом. Интерес к живописи здесь проявится лишь после того, как их земляк докажет, что можно прославиться и стать богатым с помощью кисти и красок. Вот тогда к Тициану в Венецию потянутся многие отпрыски рода Вечеллио, обуреваемые жаждой славы и денег. Кое-кто из них со временем станет художником, и неплохим. Но никому, даже брату Франческо, сыну Орацио или племяннику Марко, так и не удастся приблизиться к Тициану, оставаясь в тени его славы, и не более того.

Известно, что в Пьеве ди Кадоре одно время проживал художник Антонио Россо (1450–1510), учившийся в мастерской братьев Виварини на Мурано. От него осталась всего одна картина (Париж, музей Жакмар-Андре). Можно, однако, предположить, что от него любознательный мальчик получил первые сведения о чудодейственных свойствах красок. Как бы то ни было, Тициан начал проявлять себя как художник в раннем возрасте. Пораженные его талантом родители приняли окончательное решение. У нас нет точных сведений, как и в каком году это случилось, но оба подростка оказались в Венеции в доме у родственников отца или матери.

Великолепие дворцов и шумная многолюдность Венеции поразили воображение братьев, выросших в первозданной тишине горного края. На первых порах им пришлось столкнуться с немалыми трудностями. Поначалу нелегко было понимать венецианцев, говорящих на своем языке, столь отличном от говора жителей Кадора с их плавной размеренной речью. Надо было привыкнуть к влажному климату, к запутанному лабиринту улочек и к непривычной местной кухне с преобладанием в ней рыбы и «даров моря», равно как и различных макарон, завезенных в свое время из Китая знаменитым венецианцем Марко Поло.