Мечта должна летать - Наталия Зорра

– Тара, не сердись, – примирительный тон Марты совсем меня не успокаивал. – Я ничего плохого не хотела о тебе сказать или задеть тебя…

– Может и не хотела, – я смотрела в окно машины.

– Извини…

– К тому же, я не думаю, что переспать в первый раз с парнем на заднем сидении чужого автомобиля или лишиться девственности под кустом, когда бойфренд даже одеяло не подстелет или куртку свою побоится испачкать, так уж романтично или предел мечтаний девушки, – злилась я. – И только потому, что все подружки уже имеют такой опыт. Не думаю…

– Ты – права, – грустно сказала мадмуазель Прежан.

– А знаешь, ты тоже права, я, действительно боюсь мужчин. Точнее, я очень люблю благородных, сильных, умных, смелых – в общем, то, что мужчины собой олицетворяют, – уже спокойнее говорила я. – Но, как бы тебе сказать… Только верхнюю часть… всё, что выше пояса… сердце, разум, чувства. А нижняя часть мужчин меня пугает. Есть даже какое-то психическое заболевание, когда девушка или женщина боится обнажённого мужчины.

– Нижняя часть мужчины, точнее, её середина – это самое большое наслаждение для женщины, – томно произнесла Марта. – Особенно если прибор подходящего размера…

– К чему «подходящего»? – хмыкнула я.

– Ха, Тара! А ты, оказывается, можешь говорить пошлости! – засмеялась мадмуазель Прежан.

– А на счёт размера… Можно иметь скрипку Страдивари, но не уметь на ней играть!

– Ха! Вот, это в самую точку! – щёлкнула пальцами Марта. – А если серьёзно, то ты очень симпатичная, можно сказать, красивая, одеваешься вроде вполне прилично… Почему без парня?

– Дался тебе мой парень! – махнула я рукой. – Есть он у меня или нет – какая разница? Кто нравился мне, тому не нравилась я. Вот и всё. А секс без любви не для меня.

– Что, ждёшь своего единственного?

– Никого я не жду – уже все «жданики поела», – я убрала прядь волос со щёки.

– Что поела? – приподняла бровь девушка.

– «Жданики».

– А-а, – засмеялась мадмуазель Прежан. – Поняла. Слушай, Тара, давай я тебя с кем-нибудь познакомлю. У меня много знакомых холостых мужчин…

– Не сомневаюсь. Но нет, не хочу.

– Почему? Чего ты боишься? Тебя, ни в постель, ни к алтарю никто не тянет, – Марта посигналила привратнику, чтобы он открыл ворота. – Свидания – это же весело!

– Свидание? – я проследила глазами за открывающимися воротами. – Не хочу. На свидании мужчина на что-то надеется… Зачем давать обманчивые надежды? Нельзя смеяться над чужими чувствами!

– Мрачная у тебя философия, Тара! Хотя, надо признать, верная, – мадмуазель Прежан кокетливо махнула рукой привратнику, а он заулыбался, шутливо козырнув рукой. – Всё забываю спросить. Эта жаба – Маккалистер к тебе не цепляется?

– Нет.

– А по-честному?

– Да, говорю же: «нет».

– И руками не балуется? – девушка остановила машину, заглушила двигатель.

– Нет.

– Удивительно, – не поверила она. – Он мимо не пройдёт, чтобы за что-нибудь не схватить, козёл.

– Нормальный дядька, – пожала я плечами и толкнула дверь машины. – Зайдём ко мне, чаю хочется.

Мы с Мартой поднялись на второй этаж, не особо беспокоясь о стуке каблучков, поскольку в этой части административного корпуса были только наши с мадмуазель Прежан комнаты, и ещё одной женщины, преподавателя музыки и пения.

Старая дева мисс Мостран преподавала и жила здесь всю жизнь. Одиночество не озлобило её. Свою нерастраченную любовь и ласку она дарила ученикам, которые, хоть и посмеивались над ней, но любили. Никогда я не слышала её жалоб или вздохов по поводу неудавшейся жизни. Музыка и литература были её страстью. Если мисс Мостран рекомендовала книгу, то можно было не сомневаться, что она интересная. Мария Каллас и Лучано Паваротти – фавориты её музыкального вкуса, а портрет Роберта Бернса красовался на её ночном столике, рядом с книгой его стихов и таблетками со снотворным.

Я открыла дверь, пропуская Марту в комнату, и включила свет. Мадмуазель Прежан налила в чайник воды и потянулась на полочку за чашками. Я поставила на стол коробку с печеньем.

– У меня ещё кусочек шоколада остался. Хочешь? – я открыла дверцу холодильника и достала начатую плитку шоколада.

– Что это? Фотоальбом? – девушка держала в руках толстую книгу в золотистом переплёте.

– Да.

– Можно посмотреть? – Марта перевернула несколько пластиковых листов с прозрачными кармашками для фотографий. – Какой красивый парень! Кто это?

– Где?

– Вот! – она показала пальцем на одно из изображений.

– Это Итон – парень Келли, – я разливала по чашкам чай.

– А девушка рядом? Это и есть Келли?

– Да.

– Хорошенькая. Она выглядит такой счастливой! – мадмуазель Прежан стала размешивать в чашке сахар – Красивая пара.

– И только.

– Они и сейчас вместе? – Марта посмотрела на меня.

– Да, вроде в Лондоне. По крайней мере, должны были переехать.

– Вы все здесь, на фотке, классно получились. Но парень – картинка!

– Итон – скотина ещё та – злой, жестокий Нарцисс. Одним словом – козёл!

– Почему ты так говоришь о нём?

– Потому что, он избивал Келли, (наверное, и сейчас избивает), дал ей наркотик, и она была под таким кайфом, что мне пришлось скорую вызывать, – воспоминания пробуждали во мне раздражение и жалость одновременно. – Напал на меня, убил Горацио, моего кота. Вот, какой классный парень!

– Даже не верится, что молодой человек с такой ангельской внешностью может делать такие ужасные вещи, – Марта покачала головой.

– Ага, Келли тоже не верила, да, только синяки тональным кремом замазывала, – я отломила кусочек шоколада. – Я помню, как он пришёл к нам в первый день. Чуть ли не приказал мне, как служанке, чай принести, а сам, зная, что зайду, специально занялся любовью с Келли. Ну, не придурок! – я отрезала ломтик лимона. – Лимончика кинуть? Так русские пьют чай, с лимоном.

Марта кивнула, я отрезала ей кружочек цитруса.

– Горацио невзлюбил его сразу, – продолжила я. – Впрочем, ненависть была взаимной. Итон обзывал моего котейку «одноглазым чудовищем» и каждый раз не упускал случая пхнуть его ногой или ударить. А Горацио мстил: то нападёт исподтишка, то укусит за ногу и убежит. А один раз «наделал» Итону в туфли, причём в оба. А туфли дорогущие, итальянские. Представляешь, как Итон разозлился! А потом Горацио исчез. В первый день, я подумала, что загулял мой кот. Но его день нет, два, три… Я давай по району бегать, зову, «кискаю», плачу, объявления расклеила. Пропал кот. А эта скотина только ухмыляется, типа «…от тебя даже одноглазый кот сбежал». И ржёт сволочь! Мы грызёмся, а Келли бедолага носится между нами, как между молотом и наковальней.

Я замолчала.

– А как он на тебя напал? – обеспокоено спросила Марта.

– Перед самым приездом сюда. Я пришла с университета. Келли в отключке. А он голый попёр на меня на кухне. Ну, я ему по морде этюдником заехала и бегом в свою комнату, полицию вызывать. Там и просидела, пока полицейские не стали ломится, – я провела ладонью по лицу.

– Понятно, – мадмуазель Прежан принялась мять в руках фольгу из-под шоколада. – Как сюжет фильма.

– Да уж, – усмехнулась я.

– Неужели ты так никогда не влюблялась, – решила сменить тему Марта.

– Ты не будешь смеяться? – смутилась я.

– Нет, рассказывай.

– Я, как мне кажется, люблю одного человека. Но не знаю, ни его имени, ни где живёт, ни чем занимается. Я даже лица его толком не видела…

Лицо Марты приняло удивлённое выражение.

– Да, да, я сама понимаю, что это звучит как бред. Он купил мою первую картину, в смысле, первую выставленную. Я встретила его в галерее. Он стоял и смотрел на мою «Свободу». Вот она, – я перелистнула насколько страниц фотоальбома. – Это Келли научила меня фотографировать все мои картины…

– Ну, продолжай! – девушка постучала пальцами по столешнице.

– А продолжать нечего… Он говорил о моей картине, абсолютно то, что я хотела передать. Представляешь, он описывал мне мои же чувства. Я чувствовала, что встретила родственную душу…

– Но?

– Но… – протянула я. – У этой родственной души есть тело, тело мужчины, которое рядом с другой женщиной, которая назвала мою картину вульгарной. Вот и всё. Как можно любить вообще ничего не зная, ни лица, ни имени? А помнить только фигуру в пальто и руку в перчатке! Бред! Только поделать ничего нельзя…

Я почувствовала, что слеза скатилась по щеке.

– Ладно, давай спать, – поднялась я из-за стола.

Марта сидела, подперев рукой щеку. Несколько минут она молчала, пока я собирала и споласкивала чашки.

– Ты, в самом деле, не помнишь его лица? – наконец спросила она.

Я покачала головой.

– Но что-то в его внешности ты помнишь? Ты же художник! – воскликнула мадмуазель Прежан. – Я думала, что у художников фотографическая память.

– Помню, что у него серые глаза и тёмные, почти чёрные волосы, которые такими изогнутыми линиями уложены по бокам, – я провела рукой по виску. – Лоб высокий и широкий. Подбородок такой… к которому хочется прикоснуться рукой. Губы тонкие, но выразительные. Когда он говорил, я смотрела, как двигаются его губы… Зубы крупные, мужские. Он показался мне невероятно красивым! А ещё руки! Точнее, руки в чёрных кожаных перчатках… и блеск этой кожи.