Короли океана - Густав Эмар

– Спасибо, доктор, – с волнением промолвил граф. – Вы добры и верны, как всегда. Трудные выдались роды?

– Я раз двадцать опасался, что бедняжка не вынесет мук и умрет у меня на руках.

– Возможно, для нее это было бы за счастье, – глухо проговорил граф.

– Не говорите так о своей сестре, Людовик, вы же любите ее!

– Да, люблю! Больше жизни! Бедная Санция!.. А этот – трус!

– Нет, всего лишь слабая натура, бессильная и спесивая.

– Он откажет в удовлетворении.

– К сожалению, и такое возможно. Он не посмеет пойти против своих.

– Тем хуже для него. Моя сестра будет отомщена, клянусь.

– Что вы намерены делать?

– Это касается только меня, – отвечал граф тоном, не терпящим возражений.

– Вы не убьете его! – воскликнул врач.

– Убью? – зловеще усмехнувшись, бросил граф. – Полноте! Вы рехнулись, доктор. Разве смерть – это кара? Нет, я хочу, чтобы он мучился долго-долго, всю свою жизнь. Каждый миг страданий его жертвы будет восполнен годами его нескончаемых пыток и мучений.

– Вы ввергаете меня в дрожь, Людовик. Что за зловещий замысел созрел в вашей голове?

– Не спрашивайте, доктор, я не смогу вам ответить. Решение принято. И ничто его уже не изменит.

Доктор Гено печально склонил голову. Он знал эту железную натуру, неукротимую силу этого львиного сердца. Знал он и то, что тут бессильны любые мольбы и заклинания: ибо все они разобьются об эту непоколебимую волю.

Спустя несколько мгновений граф продолжал:

– В каком состоянии теперь моя сестра? – осведомился он.

– Вполне возможно, что она…

– Ее можно без опаски увезти прямо сейчас?

– Без малейшей, только с величайшей осторожностью.

– Это ваша забота, доктор. Помните наш уговор?

– Разумеется!

– Вы по-прежнему готовы оказать мне услугу, которую я от вас жду?

– Располагайте мной, Людовик. Я сделаю все, что обещал. А в случае надобности – и сверх того.

– Спасибо, доктор. Вас здесь больше ничего не держит?

– Больше ничего, вот только нужно хорошо укрыть несчастную от стужи.

– Займитесь же всем необходимым и наденьте маску, чтобы вас ненароком не узнали, – сейчас сюда придут.

Доктор повиновался, а граф меж тем в задумчивости наблюдал за ним.

Когда девушку укутали накидками и одеялами, он подошел к ней, наклонился и поцеловал в лоб, украдкой смахнув слезу со своей щеки.

– Бедная Санция! – прошептал граф. Только это он и смог вымолвить, выражая свою душевную боль; потом, даже не взглянув на младенца, которого ему показывал врач, он дрожащим голосом прибавил: – Уже половина!

И действительно, в это мгновение настенные часы пробили один раз.

Граф взял золотой свисток, висевший на цепочке у него на шее, и свистнул.

В тот же миг все двери распахнулись и в спальню ввалились по меньшей мере человек тридцать. Десятеро из них были вооружены, они охраняли два десятка пленников, чьи руки, были связаны в локтях за спиной, но не очень крепко, чтобы не стеснять движения. Затем вошли еще четверо с носилками – свою ношу они оставили возле кровати. Все эти люди были в масках. Большинство остальных, вооруженных до зубов, разошлось по другим комнатам дома, однако ж они все как один были готовы в случае чего собраться вместе по первому же свистку графа. Те, кому удалось пройти, а вернее, протиснуться в спальню, молча выстроились в ряд вдоль гобелена и стали там как вкопанные.

Обменявшись последними словами со своим врагом, принц де Монлор, мрачный и подавленный, сидел, обхватив голову руками, явно безучастный к тому, что происходило вокруг.

Доктор Гено поднял девушку на руки, бережно переложил на носилки и, поправив на ней накидки так, дабы уберечь ее от холода, уже было хотел распорядиться, чтобы носильщики готовились к отходу, как вдруг граф жестом остановил его.

– Минуту, доктор, с вашего позволения! – попросил он.

С этим словами граф подошел к принцу и слегка тронул его за плечо.

Молодой человек вскинул голову и вопрошающе воззрился на своего врага.

– Господин принц де Монлор, – проговорил граф твердым, четким и внятным голосом, который расслышали даже те, кто находились в соседних помещениях, – пробило половину пятого, и я жду вашего ответа. А чтобы меж нами не было недомолвок, я повторю мою просьбу. Мне угодно, чтобы все знали, что тут произошло, и, как бы там дальше ни обернулось, потом могли засвидетельствовать, что произойдет здесь сейчас.

– Слушаю вас, сударь. Говорите же, прошу! – отвечал молодой принц, поднявшись и отойдя к камину.

– Господин принц де Монлор, – продолжал между тем граф, – не я ли спас вам жизнь два года тому, рискуя своей собственной?

– Истинно так, сударь. Признаю.

– Не я ли, личный ваш враг, не колеблясь подавил свою ненависть и оказал вам у себя в замке самый добрый и радушный прием?

– Совершенно верно, сударь.

– И чем же вы отплатили мне за оказанную услугу? Сейчас скажу, господин принц де Монлор.

– Не стоит, господин граф, – с достоинством отвечал молодой принц. – Раз вы требуете от меня публичного покаяния, что ж, я готов! Я согласен покаяться и сделаю это искренне, от всего сердца. Меня пленили красота и простодушие ангела, которого вы называете своей сестрой, и я презрел законы чести и гостеприимства, забыл о признательности, которой был обязан вам, моему спасителю. Я любил вашу сестру и сделал все, чтобы она ответила мне взаимностью. Единственное, в чем я повинен, признаю и сожалею, так это в невольном преступлении, к которому подтолкнула меня моя страсть, и совладать с нею мне не хватило ни смелости, ни сил. Я уже говорил и скажу еще раз: я готов дать вам любое удовлетворение, которое вы вправе ждать от меня.

– Да, верно, вы говорили это, сударь, – отвечал граф с усмешкой, – однако ж вы отказываетесь дать то единственное удовлетворение, которое я требую от вас!

– Потому что это выше моих сил, сударь. Потому что, хоть вы и столь же знатного рода, как и я, и не менее богаты, нас разделяет неодолимая пропасть – стародавняя родовая вражда.

– Поздновато, по-моему, рассуждать об этом, признайтесь, сударь!

Молодой принц зарделся и понурил голову, не проронив ни слова в ответ.

– Ладно! – продолжал граф. – Стало быть, вы отказываетесь дать моей сестре единственное удовлетворение, способное вернуть ей честь, которую вы у нее отняли. Словом, вы не хотите и не согласны жениться на ней?

– Сударь!

– Хватит увиливать и ходить вокруг да около, сударь! Отвечайте без обиняков, как я вас спрашиваю: только да или нет. Каждый из здесь присутствующих должен узнать из ваших собственных признаний, кто из нас двоих – вы или я – совершил недостойный поступок и бесчестье и, будучи отпрыском благородных кровей, повел себя, как ничтожный мужлан?

– Довольно оскорблений, сударь!..

– Я и не собираюсь вас оскорблять – отмечаю только факты. Мне угодно, чтобы, какой бы ни была моя месть, вы признали мою правоту и мое же право поступить так, как я намерен.

– Я признаю это, сударь. Вас заранее прощает тот, кого вы справедливо считаете своим заклятым врагом. Так что поступайте, как вам будет угодно, а уж я сумею без жалоб искупить злодеяние, в котором вы меня обвиняете.

– Да неужели? – вопросил граф со зловещей ухмылкой.

– Что касается союза, который вы мне предлагаете, – союза, который отвечал бы всем моим желаниям и смыл бы пятно, порочащее мое счастье… так вот, должен сказать, что этот союз, хотя, говоря о нем, у меня разрывается сердце, невозможен, и никакая сила на свете не заставит меня принять его, какими бы последствиями ни обернулся для меня отказ.

Волна гнева прокатилась по рядам грозных призраков, свидетелей этой странной сцены.

Граф вскинул руку – все разом смолкло. Минуты две-три он с мрачным видом мерил комнату неровными шагами. Всякий раз проходя мимо носилок, он бросал долгий взгляд на сестру, спавшую мирным сном, с улыбкой на лице: ей было невдомек, какая ужасная драма разыгрывалась вокруг – сцена, единственной причиной которой была она сама.

Граф, как и принц, не стал надевать маску, поэтому было нетрудно следить за выражениями его лица, бледного и искаженного: на нем, точно в зеркале, отражалась вся буря переменчивых чувств, кипевших в душе графа. В какой-то миг у него на лице появилось выражение столь дикой ярости, что все его подручные, не сводившие с него глаз, содрогнулись от страха, хотя они ни сном ни духом не ведали, что за дьявольская мысль вдруг пронизала его мозг.

Один лишь принц де Монлор сохранял видимое спокойствие и безразличие. Принц знал о непреклонной силе человека, в чьих руках он оказался; знал он и о лютой ненависти, переполнявшей его сердце. Он понимал, что у него не осталось никакой надежды, и потому решил не давать своей воле сломиться перед несгибаемой волей своего врага и не идти на постыдные уступки собственной совести. Он без страха жертвовал своей жизнью, и ему было все равно, каким способом враг предаст его смерти.