Бог пятничного вечера - Чарльз Мартин

Последним по порядку, но не по значимости пунктом стоял вопрос о Коуче Рее. Вообще-то никаким тренером Коуч Рей не был, но мы все его так называли. И он заслужил это пятьюдесятью отданными футболу годами. Начав работать сторожем, Рей пробился в прачечную, а потом попал и в аппаратную. Я познакомился с ним восемь лет назад, будучи еще первокурсником в Сент-Бернаре. Однажды рано утром, когда я сидел в кинозале, Коуч подошел ко мне и, оглянувшись через плечо, прошептал: «Мистер Мэтью, вы не прочитаете мне это письмо? Я не умею…»

Так мы и подружились.

Он первым еще до света встречал меня каждое утро и последним провожал и гасил за мной свет. Рей понимал толк в защите, так что немало фильмов мы просмотрели вместе. В Сент-Бернаре он пробыл тридцать восемь лет и всегда хотел получить работу в колледже, поэтому, когда я спросил, нет ли у них места в тренировочном штабе, такое место нашлось. Потом в последние недели переговоров и с разрешения Коуча Рея, я поинтересовался, можно ли пристроить его в эту организацию. Репутацию Рея знали, так что они согласились удовлетворить мою просьбу, но и мне пришлось пойти на уступки. В предвкушении большого события Рей купил новый костюм в полоску, цилиндр, трость и новые пингвиновские вингтипы[14] с металлическими задниками. Одри сказала, что внешностью он напоминает ей одновременно Грегори Хайнса и Фреда Астера, а походкой – караульного у Могилы неизвестного солдата.

Одри как будто парила: казалось, ее ноги едва касаются земли. На ней было платье телесного цвета, словно коконом облегавшее бедра. Выглядела она сногсшибательно. Древний лифт поднимался неторопливо, приветствуя звоночком каждый этаж, а Вуд рассказывал, как только что встретил знакомую легкоатлетку, перепрыгнувшую с беговой дорожки в кино. Надевая в вестибюле пальто, она спросила, в каком номере Вуд остановился. «Мне нравится, что ты сделал с Мэтью. Я угощу тебя кофе, и мы посмотрим, не захочешь ли ты представлять и меня тоже». Вуд не стал говорить ей, что не просто не пьет кофе, а его выворачивает от одного только его запаха. Одри рассмеялась и взяла меня под руку.

Мы вышли. Оба конференц-зала находились на одном этаже, справа от лифта. Из-за одной двери выплеснулся и оборвался нервный смех, как будто люди в комнате затаили дыхание. Вуд указал на дверь слева.

– Располагайтесь и не торопитесь. Они подождут.

Одри посмотрела на меня – сначала смущенно, потом с подозрением. Я взял ее за руку, и мы вошли. Дверь за нами закрылась. За окном взлетной полосой светился Бродвей, вдалеке мерцали огоньки Центрального парка. Сияющий город раскинулся под нами. Напротив окна расположились диван и два дизайнерских кресла. На столе своей очереди ждали бутылка шампанского в ведерке со льдом и свежая малина. На стеклянном столике лежала коробочка, обернутая голубой фольгой и перевязанная того же цвета ленточкой. Рядом горела свеча.

– И ты сам это все устроил? – удивленно вскинула брови Одри.

– Да.

– На самом деле?

– Правда.

Побывав в сотне раздевалок, я прекрасно знаю, чем там занимаются парни и куда они идут, чтобы заполнить пустоту в душе и обрести себя. По большей части это фальшивка. Пустота, и только. Я стоял и смотрел на нее. Трепещущее пламя свечи. Легкий изгиб ее губ. Тонкая талия. Этой своей красотой, скрытой от всех, она делилась только со мной.

Что бы там ни впаял Господь в мужские сердца, в саму нашу ДНК, но понимание загадки и чуда женщины как сердца, облаченного в физическую красоту, я нашел в своей жене.

Она положила руку на бедро.

– И когда же ты это успел?

– Милая, у меня есть некоторый опыт по части отдачи команд.

Одри обвела взглядом комнату и сложила руки на груди.

– Похоже, тебе действительно удалось меня удивить.

– Хорошо.

Одно из простых житейских удовольствий: Одри нравилось открывать подарки. Особенно развязывать бантики. Вот и сейчас она нетерпеливо постучала по коробочке пальцем.

– Последние пару недель… Нет, если уж откровенно, то даже месяцев и лет, все сводилось ко мне. Прежде чем положение изменится…

Она улыбнулась.

– Прежде чем?

– О’кей… более или менее изменится, я хочу нажать кнопку «пауза».

Она слушала меня вполуха, продолжая постукивать по коробочке. Что ж, подготовленная заранее речь может и подождать.

– Открывай.

В средней школе моего внимания добивались две женщины. Я выбрал только одну.

Я шел на занятия. Учебники в одной руке, футбольный мяч – в другой, в голове – запись пятничного вечернего матча. Была середина сентября; сезон начался, и мы уже победили в трех матчах. Уверенно. Вообще-то мы не проигрывали уже два с половиной года. В пятницу я сделал пять зачетных пасов и закончил игру с хорошими показателями. Обо мне заговорили. Присутствие на каждой игре десятка скаутов стало нормой. Я свернул за угол, к кабинету физики, и тут за спиной раздался знойный голос.

Джинджер Редман была чирлидером[15], президентом театрального кружка, постоянным членом дискуссионной группы и шла третьей по успеваемости в классе. Плюс к этому шесть футов роста, большая часть которых ушла в ноги, и золотисто-каштановые волосы. Суперуспешная, она привыкла везде и всюду получать свое.

Я не знал, что именно толкало Джинджер, но на волю случая она ничего не оставляла. Могу предположить, но это только мое предположение, что ей хотелось заполучить то внимание, что доставалось мне. Наверно, она решила, что быть вместе нам предопределено свыше.

Тут она ошиблась.

– Ты всегда носишь с собой мяч?

– Надо же руки чем-то занять.

Шаг ближе.

– Что, могут до беды довести?

– Только не с мячом.

– Ты и спишь с ним?

– По большей части.

– Лайнус со своим безопасным одеялом[16].

– Вроде того.

– Как-то это убого, а?

– Только если думаешь, что футбол – грех или дефект.

– Футбол – игра. В него играют, чтобы попасть куда получше.

– По крайней мере, в одном мы с тобой сходимся.

– И в чем же?

– В том, что футбол – игра.

– И?..

Я пожал плечами. Хотелось поскорее закончить.

– А ты, оказывается, молчун.

– Это игра, требующая от меня отдавать себя чему-то большему, чем я сам.

– Типа?

– Идее, согласно которой одиннадцать человек могут сделать то, что не может и никогда не сделает один.

Ответ она знала, поэтому и вопрос прозвучал неискренне.

– Квотербек, да?

Я кивнул.

– Некоторые говорят, ты сейчас лучший в стране.

Я промолчал.

– Тебе все равно?

– Мне важно, что могут сделать одиннадцать человек, а не один.

Она сделала шаг и приблизила ко мне лицо.

– Ну, тогда ты просто дурак.

– Ничего не имею против.

Джинджер отвернулась и уже сделала шаг прочь, но ее остановил мой вопрос. Джинджер пыталась это скрыть, но парни вроде меня легко замечают такого рода детали.

– Ты всегда кусаешь ногти?

Она остановилась, не оборачиваясь, и сунула руки в карманы. Я подметил ее изъян, и ей это не понравилось – об этом говорил язык тела. Однако последнее слово Джинджер хотела оставить за собой, девушка посмотрела на мяч, потом на меня.

– Позови меня, когда устанешь держать эту штуку. Я найду твоим рукам занятие интереснее.

За всю школу у нас это был самый длинный разговор.

Одри Майклз и сама занималась спортом. Бегала на восемьсот метров и на милю, работала с ежегодником, готовилась поступать в колледж, считала чирлидеров глупыми девчонками, организовала и вела «Клуб розового сада» и пару раз в начальных и старших классах отнимала у Джинджер первенство в драматическом кружке. Джинджер, разумеется, этого не забыла.

Мы познакомились в спортзале субботним утром после игры. Накануне вечером прошла игра с командой из Валдосты. Жесткая, тяжелая, под дождем. Семь раз я нарывался на блок, сорвал два тачдауна и собрал полную коллекцию пинков и тычков. К началу четвертой четверти я уже едва стоял на ногах. Утром в субботу я кое-как скатился с кровати и поковылял к машине, собираясь поехать в школу. Болело плечо, ныли разбитые до синяков ребра и бедра, икры то и дело сводило судорогой. На груди и спине темнели багровые кровоподтеки. Какой-то парень расцарапал ногтями шею. Мне бы даже гамбургер не позавидовал. Я ввалился в массажную, забрался на стол, и наши тренеры обложили меня льдом. Одри только что закончила свою разминку и лежала на животе на соседнем столе, листая журнал, а массажист трудился над ее подколенным сухожилием.

В какой-то момент девушка оторвалась от журнала, вскинула бровь и чуть заметно усмехнулась.

– А у тебя с чем проблема?

Я взглянул на нее краем глаза. Видеть ее мне доводилось, но мы никогда не разговаривали.

– Со всем. От головы и ниже.

Она сняла с колена пакет со льдом и положила мне на лицо.

– Хныкса.

Я убрал лед и постарался сосредоточиться на снисходительном голосе.

Одри обронила журнал и сунула руку в лежавшую рядом сумочку.