За семью замками. Внутри - Мария Анатольевна Акулова

чувствовать себя еще хуже, повышая ее дискомфорт своими идиотскими моделированиями и постановкой задач, стремление просыпаться каждое утро, чтобы дотянуть до времен, когда можно будет закрыться на семь своих замков, Агату мотивировало.

А попав в эту квартиру, она села тогда еще на другую — убитую — оставшуюся после отца кровать и впервые за долгое-долгое время расплакалась. От облегчения.

С тех пор прошло пять лет, которые кто-то посторонний назвал бы затворничеством, а Агата — спасением.

Здесь никто не видел ее лица. Здесь никто не шумел и не пугал. Здесь ее не настигали панические атаки. Здесь никому ничего не надо было отвечать. Ни перед кем не приходилось чувствовать ответственность. Здесь не надо было по чьей-то приходи выходить в люди и ломать себя. Ломать-ломать-ломать. Бесконечно ломать. Здесь действовали ее правила. И это было невероятно хорошо.

Только вот каждый раз, глядя на себя, Агата снова злилась. Потому что жмотство Сени не позволило решить вопрос со шрамом в те времена, и эту проблему пришлось везти с собой за замки…

А теперь, чтобы решить, нужно будет выходить из квартиры. Много. Часто. Тогда, когда она уже слишком привыкла к своей тишине. Когда узнала, как может быть хорошо и спокойно. Когда ей стало еще страшнее ее покидать.

Поэтому Агата откладывала. Давно и по сто раз все изучила. Понимала, что полностью шрам ей вряд ли уберут, но сделать его куда менее заметным можно. Обещала себе же, что до двадцати пяти все исправит.

Отшлифует, купит какое-то дорогущее вино, откроет бутылку и выпьет разом. Отпразднует событие.

Но сделает это не для того, чтобы снова выйти в человеческое общество. А просто… Чтобы поводов возвращаться в прошлое было меньше. Она очень надеялась, что и просыпаться в холодном поту, вспоминая лицо человека, этот шрам оставившего, станет реже, когда шрам исчезнет.

А теперь…

Ей очень хотелось себя ругать, что зачем-то установила дурацкий дедлайн так далеко. Ведь сейчас в её жизни появился Костя, который рано или поздно попросит фото. С которым рано или поздно они встретятся.

От которого вряд ли получится вечно отгораживаться волосами, как она делала, если приходилось общаться с другими. Который поймет, что повелся на… Ту еще уродину.

И если он действительно будет таким, как Агата его представляла, то скорее всего просто побрезгует. Пусть с лица воды не пить, но не мешок же на голову надевать…

И в этом контексте Агате даже казалось иногда, что Косте совсем неплохо было бы оказаться страшным, как смерть.

Потому что тогда это она разочаруется в нем и пошлет нахер, а не он сделает то же самое с ней, забив по-особенному болезненный гвоздь в крышку гроба Агаты Рамзиной и ее бездарных попыток социализироваться так, как сама считает нужным.

* * *

Приняв быстрый душ, умившись, зайдя на кухню, чтобы сварить себе привычный утренний кофе, Агата вернулась в единственную комнату. Взяла с кровати телефон, покрутила в руках… Перезванивать Сене не собиралась. Да и действительно стоило бы немного поработать. Вчера она предпочла этому разговор с Костей. И с высокой вероятностью сегодня вечером он снова выйдет на связь, а значит перевод зависнет на дополнительный день. Это плохо. Это может закончиться необходимостью коммуницировать с клиентом и объясняться. Доводить не хотелось бы.

Поэтому Агата села за компьютерный стол, открыла крышку ноутбука, ждала, пока загрузится. Поставила чашку, снова посмотрела на мобильный…

Очень не хотелось становиться навязчивой. Надоедать парню. Тем более, что понятия не имела, а как часто вообще нормально переписываться, если вы… По-серьезному флиртуете?

Но и сдерживаться, когда нестерпимо хочется написать, получалось не всегда. Сегодня вот не получилось. Агата открыла переписку, начала печатать.

«Иногда, чтобы спастись, надо стрелять. Тогда зверь остается только во снах».

Знала, что это звучит странно. Что Костя в жизни не поймет контекст. Но ей очень захотелось сказать именно это и именно ему. Возможно, у нее просто свои представления о том, какой должна быть «проработка травмы пострадавшей».

Он прочел сразу. Сразу же ответил.

«?».

Чем вызвал улыбку. Не очень радостную. Просто… А чего еще ждала? Конечно, он заинтересовался. Конечно, теперь запомнит и дожмет. Но не сейчас. Потом когда-то.

«Да так. Мысли вслух. Вечером позвонишь мне?».

Сердце забилось чуть быстрее, пока он читал и печатал ответ.

«Жди».

А потом Агата снова улыбнулась, вздохнула, перевела взгляд на зажегшийся экран.

Конечно, она будет ждать. С огромным нетерпением.

Глава 4

— Костя… Викторович. Ты меня слышишь? — Гаврила посмотрел на шефа требовательно. Насколько это было позволено с учетом их околодружеских, но все же рабочих отношений. Доверительных. Проверенных годами и настоящими медными трубами с водой и огнем.

Когда-то они начинали как два пацана одинаково на побегушках, которых жизнь в определенный момент развела, чтобы свести снова… Когда это очень нужно было Гавриле. Когда Костя… Викторович… Почему-то протянул ему руку. Неожиданно и необъяснимо. Вероятно, не просто так. А чтобы получить потом стопроцентную лояльность. Абсолютную преданность. Потому что добро Гаврила не забывает. Даже от таких говнюков, как Гордеев. Слишком его было мало в жизни, чтобы разбрасываться.

— Слышу, — мужские взгляды встретились. Костины — светлые глаза, голубые, будто куски острого льда, способны были приморозить любого, если Гордеев этого хотел. Но Гаврила достаточно хорошо его знал, чтобы не стушеваться. Сейчас на уме у Кости ничего, способного вызвать опасения, не было. Просто «ушел в телефон». Просто прослушал. Сейчас просто пытался отмотать в голове разговор, чтобы снова вернуться в реальность.

Ту, где сам же и позвал Гаврилу к себе в кабинет, чтобы обсудить последнюю социологию. И «еще один личный вопрос».

— Тогда внимательно слушай, пожалуйста. Ты знатные деньги вбухал сюда, я тебе напомню…

Гаврила приподнял папку с распечатками, которую принес с собой. Такая же кипа была отправлена Косте на почту, но он ее, естественно, не смотрел.

— Не охренел ли ты, друг? Ты мне мамочка, чтобы вычитывать? — Костя огрызнулся для виду, но по факту настраивался