Сценарий счастья - Эрик Сигал

Мама, напротив, не стала созывать семейный совет, чтобы объявить, что отныне будет совмещать обязанности хозяйки дома и добытчика.

Поскольку муж; «засиживался» допоздна, она поднималась спозаранку, готовила нам завтрак, делала бутерброды в школу, отвозила нас на занятия, после чего сама ехала в клинику, где раньше служила старшей медсестрой. Теперь из-за того, что ей требовался гибкий график, она низвела себя до роли «кочующей» сестры на подменах и выходила то в одно отделение, то в другое — в зависимости от того, где в этот день ощущалась нехватка рук.

Это свидетельствовало о ее разносторонних способностях, а также о большой жизнестойкости. В обмен на несколько свободных часов в дневное время, которые уходили на то, чтобы развезти нас из школы по многочисленным друзьям, зубным врачам, а самое главное — доставить меня на музыку, она возвращалась в больницу вечером и отрабатывала еще несколько часов. Увы, сверхурочной работой это не считалось.

Мама заботилась о нас всех, но кто заботился о ней ? Она вечно казалась усталой, вокруг глаз залегли глубокие черные тени.

Ни о чем я так не мечтал, как поскорее вырасти и снять с нее часть нагрузки. Чаз поначалу был слишком мал, чтобы понимать, что происходит. И я всеми силами старался оберегать его. Что означало свести до минимума его общение с отцом.

В десять лет я вызвался бросить школу и поискать работу, чтобы частично избавить маму от забот. Она посмеялась. Мама с благодарностью восприняла мой порыв и одновременно была им глубоко тронута. Однако объяснила, что по закону все дети должны учиться по крайней мере до шестнадцати лет. А кроме того, она надеется, что после школы я пойду в колледж:.

— Ну тогда хотя бы научи меня готовить ужин! Все-таки тебе полегче станет!

Мама нагнулась и крепко меня обняла.

Меньше чем через год мне было доверено это ответственное дело.

После моего дебюта отец весело похвалил:

— А шеф-повар у нас молодец!

От этих слов меня бросило в дрожь.

Если за ужином отец был «в приподнятом настроении», он принимался пространно допрашивать меня и Чаза о наших делах в школе и общественной работе. Мы оба всячески старались увильнуть. Так мне пришла идея поменяться с отцом ролями и начать расспрашивать его о том, что он написал за прошедший день. Ведь даже если замысел произведения еще не был воплощен на бумаге, он, безусловно, существовал в голове автора — что-то вроде «концепции образов». И отец стал делиться с нами мыслями, которые, по его мнению, заслуживали внимания.

На самом деле через много лет, в колледже, я получил пятерку за сравнительный анализ образов Ахилла и Короля Лира, что фактически было точным воспроизведением одной такой вечерней лекции моего родителя.

Я рад, что мне довелось получить хотя бы поверхностное представление о том, каким вдохновенным педагогом он некогда был. Очень скоро я начал понимать, какой пыткой стал для него добровольный уход от жизни. В то же время, будучи так называемым специалистом по всемирной литературе, он испытывал такое благоговение перед классиками, что практически оставил надежду создать что-нибудь стоящее. А жаль.

Мой брат уже в раннем детстве видел всю нетрадиционность нашего семейного уклада.

— Почему он не ходит на работу, как другие папы?

— Его работа — у него в голове. Неужели не понимаешь?

— Не совсем, — признался Чаз. — Разве головой он что-нибудь зарабатывает?

Этот малявка начинал выводить меня из себя.

— Заткнись и либо займись уроками, либо иди чистить картошку!

— Чего это ты тут раскомандовался ? — возмутился Чаз.

— Тебе еще повезло. — Я решил, что нет смысла объяснять, что я чувствую себя виноватым в том, что невольно заменяю ему отца.

Пока на плите что-то тушилось — а скорее всего, размораживалось, — я улучал полчасика, чтобы посидеть за пианино. Вот уж что действительно доставляло мне удовольствие.

Жаль, что в те годы у меня не было времени заняться спортом. Иногда мне недоставало друзей в потных футболках, которые занимали такое большое место в моей жизни в раннем отрочестве. Некоторым утешением, однако, служило то, что к старшим классам я музицировал на всех мероприятиях и практически был единственным парнем, кто мог составить конкуренцию нашим спортсменам в борьбе за лучших девчонок.

Фортепиано было моей неприступной крепостью, в которой я безраздельно царствовал как самодержный и единовластный монарх. Это был для меня источник неописуемой, почти физической радости.

Ужин в нашем доме обычно проходил очень быстро. Да и много ли нужно времени, чтобы проглотить макароны с сыром ? С последней ложкой, на ходу похвалив меню, отец обычно исчезал, оставляя сыновей прибираться на кухне.

Перемыв посуду, мы с Чазом усаживались за стол, и я помогал ему с математикой.

У него были проблемы в школе, по всей видимости, из-за невнимания и плохого поведения. Его учитель, мистер Портер, как-то отправил родителям записку. Она была перехвачена отцом, который пришел в невероятное возмущение. И решил разобраться лично.

— Чаз, в чем дело ?

— Ни в чем, — стал отнекиваться тот. — Он ко мне просто придирается.

— Ага, — промычал отец, — так я и думал! Очередной высокомерный обыватель. Так-так, придется пойти и приструнить его.

Я изо всех сил пытался его отговорить:

— Папа, папа, не нужно!

— Что такое, Мэтью? — вскинул брови отец. — Я, кажется, еще здесь глава семьи. Вот, чтоб ты знал, прямо завтра пойду и познакомлюсь с этим мистером Портером.

Я не на шутку встревожился и, дождавшись маминого возвращения с дежурства, поделился с ней своими опасениями.

— О господи! — простонала она. Было видно, что она дошла до точки. — Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он это сделал!

— Но как мы его остановим ?

Она не ответила. Позже, когда я сидел у себя за уроками, вдруг появился Чаз. Он уже был в пижаме. Брат сделал мне знак не шуметь и поманил на лестничную площадку.

На темной площадке мы были как двое моряков на плоту после кораблекрушения. До нас доносилась резкая перепалка родителей.

— Ради всего святого, — в негодовании взывала мама, — не порть ребенку жизнь!