Сержант милиции - Иван Георгиевич Лазутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Князь заметил, что женщина оставила свои вещи неизвестному пассажиру, он вмиг оживился, глаза его сузились.
— Слушай, Серый, — тихо, по внушительно заговорил он, — я займу старикана, а ты прихвати чемоданчик. Только без шума. Вопросы есть?
Серый молча покачал головой.
Рядом со стариком на дубовом диване были свободные места. Князь сел на диван, а Серый, нагнувшись, стал расшнуровывать ботинок.
— Далече едем, дедунь? — весело спросил Князь.
Своим обликом, кряжистой фигурой старик походил на вывороченный вешней водой корень срубленного старого дуба. Века могуче сидел он в земле, но подмыла вода крутой берег, сграбастала, поднатужилась и одним духом вытолкнула тысячелетнее корневище своей упругой грудью на песчаную отмель. Вытолкнула, а сама тут же схлынула, ушла. Солнце подсушило мореную кору, а ветер, как гребешком, расчесал налипшую на нее седовато-серую водянистую траву. Пропитанный подземными солями, настоянный на бражных черноземных соках, корень затаил в себе немую свинцовую силищу.
Большие, узловатые, с почти негнущимися пальцами руки старика держали свернутую из газеты самокрутку, отчего сила в его руках обозначалась еще резче: уж слишком контрастны были клешнястые пальцы и самокрутка.
Поняв, что обращаются к нему, старик настороженно поднял (он сидел с опущенной головой и полудремал) свои кудлатые седеющие брови и посмотрел на Князя ясными серыми глазами. Никак не сочетались эти по-детски светлые глаза с прокопченным и обветренным лицом, изборожденным глубокими морщинами. Глаза на этом лице казались чужими, а потому и улыбались они как-то неуверенно и робко, не так, как улыбались губы — твердо, наверняка.
Но замешательство старика продолжалось недолго. Ответная широкая и задушевная улыбка незнакомого парня, его интеллигентная внешность сразу подкупили.
— Неужто разбудил? — извинительно спросил Князь.
— Да нет, так что-то, разморило вроде бы.
— Куда едем-то?
Старику вдруг почему-то особенно захотелось поговорить. Артельный по своей натуре, он истосковался по хорошей, душевной беседе. За весь день еще ни с кем не перекинулся словом.
— Домой, на Урал, — охотно ответил старик, забирая в ладонь лопатистую серую бороду. Он очень не хотел, чтобы разговор на этом оборвался, и ждал, чтобы его спросили еще о чем-нибудь.
— Да что ты?! Неужели уралец? — удивился Князь.
— Он самый и есть. Из Горноуральска, — с гордостью ответил старик, самым искренним образом, всей своей большой и трудной жизнью уверовавший, что настоящие люди живут прежде всего на Урале.
— Вот здорово! — Князь расплылся в улыбке и развел руками. — А у меня там братень работает. На центральной улице живет. Как ее... Фу ты, черт! Неужели забыл?
— Пролетарская? — оживился еще больше старик, искренне обрадованный тем, что встретил в Москве чуть ли не земляка...
— Да, да, Пролетарская! Пролетарская! Вот память. А ведь прошлое лето гостил в вашем городе. Хорош городок! Может, там где и видались, да разве знали, что вот здесь судьба сведет? Ну, как живете в своих краях? Люблю уральцев. Честно говорю. Сильный народ!
Польщенный дед хотел было пуститься в воспоминания, но, заметив, как неизвестный взял чемодан, оставленный ему, деду, на сохранение, словно поперхнулся:
— Держите! Чемодан!.. Украли чемодан!.. Держите!
Серый спокойно, даже не оглянувшись на этот крик, не сворачивая в сторону и не замедляя шага, подошел к милиционеру, стоявшему у выхода, и опустил рядом с ним чемодан.
Вытирая платком лоб, он сказал:
— Товарищ старший сержант, это чемодан гражданки, которая потеряла ребенка. Она сейчас сама не в себе. В горе бросила свои вещи первому попавшемуся пассажиру. Народ всякий бывает, сами знаете. Пусть он лучше побудет при вас.
В ту самую минуту, когда Серый подошел к милиционеру, в зал вбежала женщина с глазами, полными ужаса. Ее серые губы пересохли, лицо было бледным. Глотая воздух, она бросилась к сержанту.
— Гражданка, — обратился к ней Серый, — почему вы доверяете вещи кому попало?
Но женщине было не до вещей.
— Товарищ милиционер, я потеряла дочку, помогите мне, помогите, ради бога!
Сержант, как видно, был впечатлительным человеком и новичком в органах милиции. Он забыл, что передачу чемодана в подобном случае следовало оформить специальным актом, и видел перед собой только мать, потерявшую ребенка.
— Гражданка, — сказал он, — не волнуйтесь, пройдемте со мной, ваша дочь найдется. — Взяв чемодан, сержант направился к выходу.
Серый стоял, пока милиционер и женщина не вышли из зала. Когда же те скрылись, он подошел к старику:
— Ты чего раскудахтался, деревенщина?
— Да нешто я со зла? — стал оправдываться старик, но Серый его оборвал:
— Знаем мы вас, охранничков. Береги свой сидор, а на чужой не зарься.
Что-то наивно-виноватое проступало в лице уральца.
— Насчет моего сумления ты, парень, эт-та... меня не обессудь. Думал, шпана потащила чемодан.
Как и во всяком деле, связанном с риском и опасностью, у воров есть своя этика и своя тактика. Обычно средний вор, если его только заподозрили, немедленно покидает опасное место и выбирает другое. Мелкий воришка иногда не учитывает этого золотого правила своей профессии и продолжает шкодить в третий и в четвертый раз на одном и том же месте. Этой слабостью особенно страдают карманные воры.
Но есть и еще одна категория воров — это вор высшего класса, вор, рискующий принципиально. К этой породе относил себя и Князь. Он считал, что, кроме смекалки и смелости, вор должен владеть мастерством актера.
Сейчас Князь был раздражен и злился на себя. Он понимал, что Серый «сработал чисто», а чемодан оказался упущенным по его вине: он не сумел заговорить старика. Судя по тому, что на пальцах женщины блестели золотые кольца и перстень, а чемодан был заграничный и кожаный, Князь предполагал, что в нем находились ценности и, возможно, деньги, которые, как правило, в камеру хранения не сдают.
С похмелья у Князя болела голова, во рту ощущался неприятный осадок табака и водочного перегара. Его слегка подташнивало. Обшарив карманы, он нашел всего-навсего три измятых, засаленных рубля и несколько монет.
А нужно было опохмелиться, позавтракать и купить папирос. Лицо старика Князю вдруг показалось неприятным. Испытывая чувство голодного человека, у которого прямо изо рта вырвали кусок хлеба, он ненавистным взглядом покосился на
