Время жестоких чудес - Артем Лунин

– На самом деле готовил Макс.

– Не удивляйся, – усмехнулся парень, – здесь мы быстро стали мастерами на все руки. Кати, конечно, готовит лучше всех, но сегодня моя очередь…

У Алека был полон рот вопросов, но не было сил их задавать. Катрин заметила его состояние:

– Ты отдыхай. У нас еще будет время наговориться.

Много времени…

Вечером Макшем пришел один, и Алек между бульоном и киселем попытался выпытать у него о жизни Избавленных. Но все, чего он смог добиться, это неопределенного высказывания, что и здесь можно жить. Макшем, видимо, был страстным охотником, все его рассказы сводились к здешним дремучим лесам и живности в них. То, что леса граничат с тем Лесом, Избавленного не особо беспокоило.

Джонатам сидел на крыше, набивая трубку. Отсюда была хорошо видна гора Лаг-Аргаран, Лежащий Барс, на закате действительно похожая на горного зверя. Но парень не смотрел на гору, его бездумный взгляд был прикован к новому дому.

Когда месяц назад собирали этот дом, строители прошли очищение постом, огнем и водой. Старшим был дядя Кай.

Избавленные нечасто видят посторонних людей. Иногда приходят родственники, но чаще всего об их существовании просто забывают. Словно ты умер. Нет, хуже – исчез, как будто тебя никогда и не было.

Строили очень быстро, но добротно, из приготовленных три года назад лиственных бревен. Через неделю дом был закончен. Кай вместе с остальными прошел повторное очищение, поклонился пастырям и ушел.

Так и не взглянув в сторону племянника…

Джо пошарил по карманам, трутницы не нашел и осторожно тронул Узор. По крошкам джега пробежали быстрые искры. Джо выпустил клуб дыма.

– Макс!

Старший Избавленный поднял голову.

– Давай сюда. Закат красивый.

Макшем вскарабкался по углу и уселся рядом. Достал трутницу, создал огонь. Они курили и молчали, пока солнце падало за горизонт.

– Что-то сегодня небо красно… – пробормотал Джонатам. – Дурная примета.

– Ерунда. Суеверие.

– Ну и как наш новичок?

– Осваивается. Уже ходить начал.

– Рано.

– Странный он какой-то.

– Еще бы. Хорошо еще не такой странный, как Липка.

Макшему стало не по себе, как всегда, когда кто-то упоминал Старика. Экзорцизм спасает душу, но не всегда – разум.

– Скоро Барсов день, – поспешил сменить он тему. Избавленные не праздновали обычные праздники, только Новый год. Барсов праздник был придумкой Кати. В этот день они ходили в ходж, пекли картошку в углях, жгли можжевельник, отгоняющий зло, купались в последний раз.

Прознай пастыри о Дне Барса, Избавленным не поздоровилось бы. Но недавние дети полагали, что ничего плохого в собственном празднике нет…

Этой ночью Александр проснулся от странного чувства, что в доме кто-то есть. Он не шевелился и не открывал глаз, старательно успокаивая ауру, и прислушивался.

Шелестели листья за окном, больше не доносилось ни звука. Александр потянулся и сел, делая вид, словно только что проснулся. Лунные прямоугольники лежали на полу, в доме было светло.

Никого…

Александр перевернулся на другой бок и незаметно задремал.

Патэ Киош открыл глаза, некоторое время лежал, глядя в разукрашенный фресками потолок помещения. Нет, не может быть. Показалось.

Изучая жизнь великих, следует обратить особое внимание на их раннее окружение, на родные места, на людей, с которыми они росли.

В пяти верстах от чертога стоял, по имперским меркам, небольшой поселок, а по радонским – большой город Дорнох, славный своими расовыми полями, служившими объектом зависти всего племени радоничей и восхищения имперских пастырей. Патэ Киош несколько раз писал и в Танор, и в Кайв об «изумительной ирригационной системе древних». Речной прилив оставлял на полях плодородный ил, и селяне причесывали поля, чистили каналы и трубы, мусороуловители, собирали ракушки, водоросли, плавник. Плавник потом сносился в кучи и долго сох, когда набиралась приличная куча, его торжественно сжигали на деревенской площади. В стародавние времена на костре спалили бы какую-нибудь домашнюю живность, но Империя к подобному относилась неодобрительно, и теперь лишь упорствующие в старых обычаях иногда исподтишка подбрасывали каких-нибудь худосочных кур и поросят…

Еще в Дорнохе были отличные мастера по плетению из расовой соломы. Коврики и целые ковры-гобелены, игрушки и шкатулки, корзины, сумки и мешочная ткань, веревки и канаты… Да мало ли чего можно делать из самого простого материала! Изделия из соломы непременно входили в мужской откуп и в приданое, их дарили на рождения и оставляли в некрополисах в дар мертвым.

Сейчас в Дорнохе царило сонное ленивое затишье. Люди лениво занимались огородными работами, лениво ходили друг к другу в гости, лениво смаковали в шинке пиво и подробности недавних событий…

Староста прошел злой, как василиск в самый жаркий полдень, даже не ответил на поклоны двух беседующих через забор соседей. Нетрудно было догадаться, что разозлило его.

Александр Араган Дораж. Мальчишка, которого следовало бы похоронить заживо в священной роще, отдать духам леса… Но Церковь не признает жертвоприношений и казней, по крайней мере открыто, и Алек остался жив. И на Дорнох могла пасть беда его Греха.

Серхо Латтен, невысокий толстоватый мужчина с потным лицом, шевельнул пальцами, создавая в трутнице огонь, закурил, рубанул ладонью дым:

– И не говори, что это убыток. Сколько помню, Араган вел себя совершенно по-соплюнски, и не скажешь, что потомок… – На этих словах он опасливо понизил голос. – Учил сосунка редко, и хворостиной, не ремнем, всякие поблажки давал. Вот мой пацан уже мозоль на том самом месте заработал, потому что я не слюнтяй, воспитываю из него настоящего мужика.

Кандидат в «настоящие мужики» исподлобья посмотрел на отца, что было трудно при его росте. Старший дотянулся и отвесил сыну подзатыльник, отправил в огород.

– А ведь мой-то шкет разгуливал с этим самым Доражом, – доверительно сообщил он соседу страшную тайну, которую знал весь Дорнох.

Дэн и Алек дружили с сопливого детства. Церковь поощряла смешанные браки, и Серхо Латтен взял в жены женщину с равнин. Молодая дежи умерла, когда сыну было три года, отец покручинился недолго и скоро женился снова. Даниэл – отверженный полукровка, Александр – призванный в Школу. Их дружба была предопределена судьбой…

– Как бы чего не вышло… Надо будет показать его пастырю, как вернется. – Голос у Серхо был зычный. Даниэл тронул ягоды картошки. Болтают, ядовитые… Они с Алеком пулялись этими самыми ягодами, ходили купаться в затоне, ловили рыбу и раков. Когда Даниэл приносил домой улов, отец ему не выговаривал за дружбу «с этим самым Доражом». А сейчас делает вид, что такой семьи в Дорнохе вовсе нет, или отзывается о ней в запрещенных Книгой словах.