Из ворон в страусы и обратно - Анна Яковлева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Юлия Валентиновна, по-моему, тут какая-то ошибка.
– Какая ошибка, Кива? – Варенцова смотрела с досадой.
– Видите, какая у меня ткань.
– Ну?
– И смотрите, какая модель. – Нилка повела глазами в сторону Тамары-Наоми.
На дне старческих выцветших глаз появился укор.
– Вечно ты, Кива, голову морочишь.
– Юлия Валентиновна, пожалуйста, придумайте что-нибудь, – взмолилась Нилка.
– Ну, вон, поменяйся с Плашко. Ей все равно, кому брюки шить.
– Юлия Валентиновна, – продолжала хныкать Нилка, – а давайте вы ей сами скажете, а то она упрется, если я попрошу.
Варенцова обреченно вздохнула:
– Кива, у тебя цыган в роду не было? Цыган-альбиносов, – добавила она, окинув взглядом Нилкины соломенные волосенки.
– Да, – не стала отрицать родство Нилка, – и цыгане, и альбиносы, только вы сами скажите Плашко.…Едва модели отбыли восвояси, участницы конкурса сбились в табун.
Эмоции выплеснулись наружу, все заговорили разом, поднялся немыслимый гвалт.
– Нет, вы видели?
– Девчонки, вы видели, – закатывала глаза Ирина, – какой плащ у моей модельки!
– А какие у моей ботильоны!
– А кожа какая! Видели, какая у всех у них кожа?
– А макияж?
– Прозрачный, – со знанием дела вставила Наташка. Ей косметика почти не требовалась, и она щеголяла этим.
В черепной коробке у Нилы теснились образы, и, ведомая ими, она тихо покинула актовый зал.
Модель, на которую Нилка обменяла Тамару, – Эльза – была голубоглазой шатенкой с нейтральным оттенком кожи, и розово-голубой ситец ей сказочно шел.
Боясь расплескать по пути вдохновение, Нила припустила в общежитие, где ее ждали альбом, полумягкий «Кохинор» – приз победительницы конкурса эскизов – и ластик.
Через несколько минут Нилка уже водила карандашом по чистому листу.
Стремительные линии ложились одна за другой, Нила так увлеклась, что даже не заметила появления соседки.
Из-под грифеля выходило свободное платье, отрезное по талии, на застежке из воздушных петель и обтянутых тканью пуговок (не забыть перед обтяжкой замочить ситец). Пустить сутаж по подолу и вырезу? Двух цветов. Красный и синий. Такое платье можно носить с джинсовой курткой или вязаной крючком манишкой.
Как ни экономила бумагу, листов в альбоме не хватило. Отложив рисунки, Нила достала из сумки кошелек, пересчитала деньги. Если купить альбом, то о сутаже можно забыть.
Просить денег у бабушки язык не поворачивался. Может, плюнуть на все и заработать?
Словно отвечая на Нилкин мысленный запрос, судьба ответила стуком в дверь.
Осторожно просунув голову, в комнату заглянула Ира:
– Нил, придумай фасон, а?
Бросив на визитершу задумчивый взгляд, Нила вернулась к рисунку. В голове завертелись меркантильные мыслишки: у Ирки денег нет, взять с нее нечего. Такая же голытьба, как она сама. Надо подождать солидного клиента.
– Нет, Ир, ты извини, – приняла решение Нила. Рука была твердой, и линии получались четкими, прорисованными, – не хочу рисковать. Старуха узнает – эскиз не зачтет ни мне, ни тебе. Так что не проси.
Ставшая свидетелем этого разговора, Наташка не удержалась от комментария:
– Ломается, цену набивает.
– Не твое дело, – даже не повернув голову в сторону подстрекательницы, бросила Нилка.
Чувствуя поддержку, Ирка попробовала зайти с другой стороны:
– Нил, ну, может, посмотришь. У меня задание – юбка из трикотажа. Я вот тут набросала.
Трикотаж Нилка обожала. Косые кокетки, воланы и фантазийные драпировки – м-м-м…
Ирка все-таки ввинтилась в комнату, с просительным видом просочилась к кушетке, на которой полулежала Нила, и протянула альбом с набросками.
Соблазн был велик, но Нила точно знала, что если она хоть одним глазком заглянет в Иркины рисунки, то уже не отделается. Рисунки засядут в голове, как в окопе, и будут мучить, пока не родится фасон. А если фасон не родится сразу, то она зациклится и превратится в маньячку. Нельзя объять необъятное, как говорит отец и учитель Волк.
– Ир, нет, – Нила мягко отвела Иркину руку, – я правда не могу.
Нилка рисковала: не было никакой уверенности, что еще кто-то из девчонок попросит о помощи.
…Риск оказался оправданным. Стоящий клиент появился в столовой.
Поминутно оглядываясь, чтобы не засветиться перед Варенцовой, к Нилке подсела Настя Плашко и заговорщицки прошептала:
– Помоги, а?
Едва не взвизгнув от радости, Нилка быстро опустила глаза в капустный салат, а сама принялась копаться в памяти, вспоминая, кто у Насти родители. Кажется, мать учительница, а отец… Вспомнить, кто отец у Плашко, Нила не успела. Словно отвечая на ее муки, Настя прошептала:
– Я заплачу.
– Что у тебя? – Погасив веселые искорки, Нила посмотрела на однокурсницу.
От волнения Настя стала слегка заикаться:
– У меня б-брюки из вельвета крупного р-руб-ца. Я не знаю, что делать с к-карманами. Они вообще нужны? Если н-нужны, то какие?
– Сделай один крупный, только опусти пониже, тогда он станет отвлекающей деталью.
– Посмотришь эскизы? – Настя наклонилась над портфелем, и Нила дернулась, как от удара током:
– Не вздумай! Встретимся через час в библиотеке, – сосредоточенно глядя в тарелку, прошипела она.
– Сколько?
– Купишь мне сутажной ленты, – подумав, попросила Нилка, – и сахару.
Она так и не вспомнила, кто отец у Плашко, и решила не заламывать.…Нилка обшарила все углы и закоулки на их с Бабич двенадцати квадратах – ее эскизы как сквозь землю провалились. Если это происки вражины Наташки, то большей глупости придумать трудно, ползая по комнате и заглядывая под кушетки, думала она. Вот бы поймать эту ворюгу и засудить! Эскизы – ее, Неонилы Кива, интеллектуальная собственность – это раз.
Комната уже напоминала жилище, в которое прямой наводкой угодила бомба. Осмотрев место схватки в последний раз, Нилка села и задумалась.
Восстановить эскизы не составит труда – это два. Времени жалко, но назло этой стерве она сделает еще лучше, чем в первый раз: нет предела совершенству, как говорит Волк.
Свои эскизы Нила обнаружила совершенно неожиданно и там, где меньше всего ожидала – в туалете, куда побежала, просидев над рисунком три часа.
Ее детище висело на гвозде вместе с туалетной бумагой.
Совершенно не справляясь с собой, Нилка разревелась, хотя ревой не была, скорее наоборот – могла довести до слез кого угодно. Воспитание, полученное в родном доме, было сродни тюремному: не верь, не бойся, не проси.
Утерев рукавом слезы, Нила сняла с гвоздя листы. Ощущение было странное, будто умер кто-то. Однако, взглянув на эскизы, Нила порадовалась за себя: второй вариант на самом деле вышел удачнее.
– Ну, держись, гадина, – пригрозила в пространство Нилка.