Личное дело - Андрей Кивинов

– Меня никто не разводит. И никаких амбиций я унимать, как ты говоришь, не буду. Арест санкционирует прокурор, в любом случае последнее слово за ним.

– Знаешь, Мариш, как у нас торгаши покупателей дурят? Я с тобой поделюсь секретом профессиональной торговли. Продаю я компьютер за восемьсот, к примеру. Плохо идет, не берут. Тогда я на фасаде магазина аршинными буквами пишу: скидка – сорок процентов! Дешевая распродажа! А потом на ценничке: «Старая цена – полторы, новая – тысяча!» Влет уходит компьютер. За восемьсот не брали, за тонну – на ура. Психология называется. Что скидки, что – кид-ки, в одной букве разница, но зато какая разница! Клиент мне руки целовать готов. Надо же, щедрая душа – сорок процентов скинул. И с чего это вдруг? Так вот я ему и отвечаю – рынок благодарите, последнее слово за ним! Усекаешь? А на самом-то деле это слово только за мной. И что я клиенту преподнесу, то он и схавает. Так и ты прокурору своему – либо одно нагрузишь, либо другое. Только меня за мои фокусы никто не осудит, это бизнес, на таком кидалове все держатся. Не я лоха кину, так кто-нибудь другой. А вот за твои фокусы…

– Все, мне надоело,– Марина захлопнула папку.– Я приду завтра после обеда. Сегодня мне еще надо успеть вызвать и допросить людей.

– Вызовешь, Мариша, успеешь. Олежеку и шавке его только свистни. Галопом, рысью прилетят… Знаешь, что мне больше всего обидно? – сказал Сергей неожиданно смягчившимся голосом. – Я ведь эти годы вспоминал тебя, сны видел, где мы с тобой… Да, по-глупому как-то вышло, может, и не прав я был. Так я уже за это наказан. Может, и получилось бы у нас с тобой, а?

– Не знаю, – почти шепотом ответила растерявшаяся Марина.

– Помнишь, как мы в Павловск катались? Классно ведь было? Не знаю, после этого ничего похожего у меня и близко ни с кем не получалось…

Марину чуть не затрясло от такого лицемерия. Говорить про то, как ему было хорошо с ней, и за три года ни разу не позвонить? Обвинять ее и тут же стелиться скатертью? И хорошо было ему с ней, и самая лучшая она была…

Только выпусти, малыш…

Следственный эксперимент удался на славу.

Если б не сидящий рядом Вадик… Ох, что б она Сереже…

Марина швырнула дело в сумку, ударила по звоночку на стенке, вызывая дежурного. Отвернулась в сторону, к окошку, чтобы никто не увидел покрасневших глаз. Лишь бы тушь не потекла…

Николай Михайлович появился довольно быстро.

– Всё, Марина Александровна?

– Да, – едва слышно ответила она.

– Измайлов, прошу в номер.

Сергей, конечно же, уловил резкую перемену в настроении следователя. Понял, что немножко переиграл. Поднялся со стула, с плохо скрываемой злобой посмотрел на Марину. Уже в дверях притормозил и обернулся:

– До завтра, малыш. Ты на всякий случай помни, что жизнь – штука длинная… Но иногда и короткая.

Тяжелые ботинки без шнурков зашаркали по каменному полу изолятора.

Марина смогла удержаться от рыданий только благодаря все тому же Михайлову. Хотя тот увлекся допросом своего подозреваемого и на нее внимания не обращал.

«Гад! Гад! Гад!.. Посажу к черту!..»

…Ленка накурила в кабинете до умопомрачения, будто кто-то произвел газовую атаку сигаретным дымом.

– Кошмар, ты совсем уже со своим никотином… – Марина сразу ринулась открывать окно.

– За тебя переживала. Ну как? Рассказывай. Марина с минуту стояла у окна. Затем вернулась к столу, бросила сумку с делом.

– Никак. Нормально все. Ленка подперла голову рукой и сочувственно уставилась на подругу.

– Ясно все, Мариш. По лицу все видно. Тушь, кстати, вытри. Ты на меня не обижайся, я ведь желаю тебе только добра и счастья. И зря ты, абсолютно зря надеешься, что, если выпустишь его, он к тебе вернется. Ты ведь этого хочешь, верно? Передо мной-то чего ломаться? Так вот, ты последней дурой будешь, если это сделаешь. Посмотри в зеркальце-то. В кого ты превратилась за три года?! А такая классная девчонка была. Ты, конечно, извини, но сейчас на тебя ни один кобель не покосится. Медуза-Гангрена. Главное, было б из-за кого! Из-за барыги потного!

– Замолчи.

– Я-то замолчу, вообще могу не разговаривать. Ты уже утонула в романтических соплях, живешь будто в Санта-Барбаре. Вернись на землю-то. Иначе до шестидесяти так и будешь принца Сережу ждать. Выкини его из башки. Сажай к черту, другого тебе найдем. Вон, пол-отдела у нас неженатых, пьют, правда, но сейчас все пьют. Приведешь себя в порядок – отбоя от ухажеров не будет.

Марина достала из сумки платочек и зеркальце.

– Не надо мне никаких ухажеров. А здесь, – она кивнула на уголовное дело, торчащее из сумки, – нет состава преступления.

– Ну и дура.

На работе Марина задержалась почти до одиннадцати вечера. В отделе никого не осталось, кроме кемарившего на вахте сержанта. Полчаса назад из ее кабинета вышли потерпевший и свидетель по мошенничеству. Как и предполагал Сергей, они примчались по первому звонку, готовые оказать правосудию любое содействие. Марина по очереди передопросила господ и окончательно убедилась, что господа врут. В общих моментах они, конечно, договорились, но в мелочах… Она отразила мелочи в протоколах, дала расписаться и попрощалась с господами без всяких нравоучений о недопустимости лжи.

Странно, но сейчас Марина чувствовала какую-то необыкновенную легкость, словно тяжелый туман, давивший на сознание последние годы, неожиданно рассеялся после порыва ветра.

Да что, действительно, с ней происходило? И права Ленка – она жила какими-то химерами, глядя в одну-единственную точку и не пытаясь от этой точки оторваться. Кто заколдовал ее? Неужели этот прохвост, сидящий сейчас на нарах, пускай даже по липовому обвинению?

Но, с другой стороны, он таким раньше не был. Не был ведь? Или…

Она не хотела видеть его таким. Любовь словно ретушь на фотографии – убирает морщины и выделяет румянец. А три года не могут изменить сущность человека, какими бы событиями эти годы ни были наполнены. Да и десять, и пятьдесят лет. Сущность – это фундамент, стержень, все остальное – мишура. Марина смотрела только на мишуру, ослепленная и зачарованная блеском. За три года блеск потускнел, растворился, а стержень – вот он. Смотри и наслаждайся. «Жизнь – штука длинная, но она может быть и короткой. Запомни, малыш».

«Запомню, запомню, Сережа… Сядешь ты у меня завтра в „автозак“ и поедешь в домик с видом на Неву, прямо в своем „Хуго Боссе“. А угрожает мне каждый первый, привыкла. Я три года страдала, теперь ты три годика помайся. Чтобы все по-честному, по совести…»

По совести?

Так ведь им это и надо! Ведь дело-то в самом деле липовое. О Боже мой… Как все точно рассчитано! Чтобы брошенная любовница да не отыгралась? Отыграется!

"Стало быть, если я арестую Сережу, Буйнов получит клиентов, Косицын – новую «тачку», а я… Что получу я? Наслаждение местью?

Да, я ужасно хочу отомстить ему, разорвать, растоптать, упечь. Чтобы гнил он на шконке с туберкулезниками, чтобы мерз на лесосеке и ждал гнилую баланду. Чтобы вспоминал меня каждый свой денек. И знал, что это я, лично я ему, гаду, курорт устроила. За дело, по совести!

По совести?..

Ладно бы действительно он кинул кого. Но он же невиновен. И я это знаю, и он, конечно, знает. За какое ж тогда дело? За личное?

Как я-то буду жить после этого? Он мерзавец, но я… Какой у меня стержень? Какой фундамент?"

Марина нашла в Ленкином столе сигареты, закурила. Домой идти не хотелось, утром она опять сцепилась с матерью из-за какой-то ерунды.

Она закуталась в платок, накинув его поверх пиджака.

"А выпустить? Ленка решит, что я и правда хочу вернуть его таким вот образом. И ничего не докажешь. Начальству стуканут, начальство начнет пальцем тыкать – почему не доложила про любовь-морковь? Почему не доложила, что ты лицо заинтересованное? А? Преступника на свободу отпустила! За это можно и саму привлечь. Привлекать не будем, но… Передайте дело другому следователю. Незаинтересованному.

Но это все так, чепуха… А вот что решит Сережа? Будто я испугалась? Или до сих пор люблю его? Ведь он возомнит о себе Бог весть что, ему и в голову торгашескую не придет, что я выпускаю его не за голубые глазки и не из-за угроз дешевых. А потому, что он невиновен! По данному, конкретному уголовному делу! Не по личному, а по уголовному".

Тупичок. И как это ни печально, но прав Сережа. «Не путай, малыш, личную шерсть с государственной, не по-честному это».

Какой бы скотиной он ни был-не по-честному это.

Тупичок.

Огонь сигареты обжег пальцы. Марина чертыхнулась. Двадцать два тридцать. Завтра в шестнадцать она приходит к нему. Либо с подписанной прокурором санкцией (а он-то подпишет, согласовано все), либо с постановлением об освобождении ввиду отсутствия состава преступления. И увидит его довольную физиономию, услышит пренебрежительное: «Никаких сомнений, малыш, все так и должно быть».