Тарантул (илл. Н. Кочергина) - Матвеев Герман Иванович

– Папа, имей в виду, если она опять рванет, ты спалишь себе глаза, – предупредила девочка.

– Ни в коем случае. Абсолютно уверен. На сто пять процентов уверен, – говорил ученый, просовывая щипцами в печь маленькую посуду.

Иван Васильевич внимательно следил за работой химика. Это был высокий сухой старик в больших роговых очках. Седые волосы на голове открывали широкий лоб, а узкая бородка удлиняла лицо, и оно было похоже на неправильный треугольник. Старик был в одной рубашке с засученными рукавами выше локтя. Заметив вошедших, он спустил очки на кончик носа и взглянул поверх них.

– A-а, Валерий Кузьмич! Извините, я вас не заметил.

– Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Я еще не видел сегодня вас. Знакомьтесь. Это товарищ из Ленсовета*, к вам по делу.

– Очень приятно. Очень, очень, – приветливо сказал ученый и крепко пожал руку Ивана Васильевича.

– Как успехи? – спросил директор.

– Нашел, Валерий Кузьмич. Нашел заменитель, но только сильно детонирующий. Что-то надо делать. Да. Надо делать, делать… Вот поставил еще пробу. Это уже триста тридцать пятая.

– Значит, можно считать…

– Нет, нет, подождите считать, – перебил его Завьялов. – Этот считать нельзя. Никак нельзя. Саперы на фронте народ аховый*… Сами могут подорваться. Не могу на свою совесть такую ответственность взять. Да, не могу.

– Ну что ж… Время терпит. Подождем.

– Да, да. Вы лучше подождите, а я потороплюсь.

– Папа, долго еще мешать? – спросила девочка.

– Мешай, Аля. Чем больше, тем лучше.

– Мы, кажется, не вовремя пришли? – спросил Иван Васильевич. – Вы заняты?

– Наоборот. Очень вовремя. Очень, очень. Пойдемте ко мне, а то здесь воздух такой… с непривычки трудновато дышать. Но должен вас предупредить, что весьма полезно… Сильно очищает легкие. Да, да. Очень сильно. Прошу вас. Я здесь и проживаю…

Они вышли в коридор.

– Сергей Дмитриевич, я вас оставлю. Вы поговорите с Иваном Васильевичем. Меня в конторе ждут.

– Пожалуйста, пожалуйста. Ничего не имею против. Проходите, Иван Васильевич. Очень рад видеть у себя гостя, – говорил ученый, входя в комнату. – Ну-ка, Колюша, устрой нам по стакану чайку.

– Мне некогда, папа. Скажи Але.

– А ты уходишь?

– Да.

– Ну, тогда я сам. Вот видите, Иван Васильевич, дети взрослые, спорить бесполезно. Когда росли, думал, на старости помощники будут, – говорил добродушно химик. – А выходит все наоборот. Да, да. Наоборот. Этот в моряки, а дочь в консерваторию метит. Что с ними делать! В химии, говорят, романтики нет. Сухая наука.

С этими словами Завьялов налил два стакана крепкого чая и поставил на стол. Коля надел шинель, взял полевую сумку с учебниками и направился к выходу.

– Я пошел, папа! Приду поздно, – сказал он, закрывая дверь.

– Прошу вас за компанию. Вот сахар, конфеты. А может быть, вы есть хотите? – спохватился старик.

– Нет. Спасибо, Сергей Дмитриевич, я сыт.

– А вы не стесняйтесь. В такое время живем. А? Каши хотите? Овсяная каша. Великолепная вещь, я вам скажу! В мирное время мы ее недооценивали. Положить? А?

– Нет, нет. Стакан чаю выпью с удовольствием.

– Ну, как желаете. А то бы съели? А?

Иван Васильевич решительно отказался и, пользуясь тем, что они остались вдвоем, приступил к разговору.

– Сергей Дмитриевич, знаете, где я сейчас был? На вашей квартире.

– Да что вы говорите! Ну и как? Опять бомба или снаряд?

– Нет. Я думаю, что ремонтировать ее надо.

– Надо, надо… – вздохнул ученый. – Да ведь как сейчас ремонтировать? Рабочих нет, материала нет. А кроме того, боюсь я, что они опять залепят какую-нибудь неприятность. Такой дом у нас хороший! Обидно.

– Вот я главным образом к вам за этим и пришел. Мы решили вам отремонтировать квартиру. Вы много делаете для войны, много работаете…

– Что вы, что вы, Иван Васильевич! Мало делаю. Надо больше, да сил нет. Хочешь не хочешь, а, к сожалению, спать приходится ежедневно… Столько времени зря пропадает! И сон у меня, знаете ли, паршивый. Стыдно сознаться. Как закрою глаза, так и аминь. Обязательно кто-нибудь разбудить должен, – с огорчением признался химик. – Сам не понимаю, как я научился так крепко спать.

– Это хорошо, – с улыбкой сказал Иван Васильевич. – У меня наоборот. Сонные порошки иногда принимаю. Так вы не возражаете, Сергей Дмитриевич? Ремонт мы сделаем в самое ближайшее время.

– Конечно, я рад. Очень рад… Но, может быть, не следует сейчас людей отрывать на такие пустяки? Я здесь обжился, привык.

Ивану Васильевичу нравился Завьялов. В каждой фразе его было много искренней, почти детской непосредственности. Такой человек не мог быть двуличным. Однако письмо Тарантула было адресовано ему и требовало особой осторожности. Поговорив о ремонте и получив согласие Завьялова, подполковник попросил ключ от квартиры.

– Ключ? – переспросил химик. – Одну минутку. Где же у нас ключи? Ах да! Свой ключ я отдал Марии Андреевне. Это наш управхоз и начальник обороны дома. Великолепная женщина! Превосходная! Я напишу ей записку, а вы… если это не затруднит вас, возьмите у нее ключ. Она вам все покажет и расскажет.

– Так уж мы тогда будем хозяйничать в вашей квартире по своему усмотрению, Сергей Дмитриевич. Доверяете?

– Пожалуйста, пожалуйста. Кроме мусора, там ничего и нет. Книги я перевез… Все, что нужно было, тоже здесь. Я бы сам помог, но времени у меня мало.

– Нет, уж вы лучше делайте взрыватель.

– Вот, вот…

Ученый написал записку управхозу и отдал ее гостю. Иван Васильевич подробно расспросил, в какой цвет красить стены в квартире, уточнил план расположения комнат и их назначение и заговорил о детях.

– Значит, дочь ваша тоже не собирается идти по стопам отца? – спросил он.

– Нет, нет. К сожалению, нет… Перед самой войной вдруг надумала в консерваторию. Музыка, музыка… Профессия отцов не увлекает. А может быть, я и сам в этом виноват. Не сумел увлечь…

– Я когда-то собирался учиться на химическом.

– Да что вы говорите! Ну и как?

– Не вышло. Жизнь распорядилась иначе. Вы, случайно, не знаете Мальцева Григория Петровича? – неожиданно спросил Иван Васильевич.

– Мальцева? Позвольте… Где-то я слышал такую фамилию.

Ученый нахмурил брови и задумался. Иван Васильевич напряженно следил за выражением его лица.

– Ах, Мальцев! – вдруг вспомнил химик. – Ну как же! Знаю, конечно. Превосходный человек. Умница. Знающий. Ну как же, как же, отлично знаю!

– И давно вы с ним знакомы?

– Нет. Познакомились перед войной. Был я в доме отдыха ученых. Вместе отдыхали и познакомились. Он москвич. Григорий Петрович Мальцев! Как же это я забыл? Очень знающий человек. Собирался ко мне в гости приехать, да война помешала.

– Он как будто в Ленинграде был в прошлом году.

– Неужели! Что же это он не зашел?

– А впрочем, я не уверен. Мне говорили, что видели его, но могли и обознаться.

– Обознались, Иван Васильевич, обознались. Он бы непременно зашел ко мне. А скорей всего, просто остановился бы. С гостиницами сейчас трудновато… А я его приглашал.

– А разве он у вас никогда не бывал? – спросил Иван Васильевич и покосился на бушлат*, висевший в углу.

– Нет. Весной сорок первого года мы познакомились в доме отдыха, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

– Сергей Дмитриевич, а вы отдыхали с детьми? – прямо спросил Иван Васильевич, видя, что ученый ничего не подозревает. – Я хотел узнать, видел ли Мальцев ваших детей?

– Ну что вы! Детям в доме отдыха, да еще ученых, – скука! Они у меня каждое лето в деревне у тетки жили. Она там в совхозе коровами командует. Зоотехник. Там у нее раздолье. Лес, озеро… А вы давно знаете Мальцева? – спросил Завьялов.

– Давно, – ответил Иван Васильевич. – Честно говоря, я на него сердит. Он меня как раз и отговорил химией заниматься.

– Неужели! Не похоже на него. Такой энтузиаст. Такой способный химик. У него, говорят, есть интересные работы.

– А какие именно?