Год, когда мы встретились - Ахерн Сесилия

– Ну надо же.

Я улыбаюсь Заре и протягиваю к ней руки. Она немедленно перебирается ко мне, обхватывает меня, как обезьянка, длинными худенькими ножками и прижимается всем тельцем. Я ничего не имею против Зары. Она милая. Нет, она чудесная. Замечательная во всех отношениях, и я ее обожаю. Она ни в чем не виновата. Вообще никто ни в чем не виноват, потому что ничего и не случилось, разве что меня слегка раздражает новая папина мода приходить без предупреждения, но и в этом ничего такого нет, нечего себя попусту накручивать.

– Как поживаешь, ножки-макарошки? – спрашиваю я, отпирая дверь. – Мы же с тобой с прошлого года не виделись!

Я болтаю, а сама поглядываю на твой дом. Ничего не могу с собой поделать, это вошло у меня в привычку. Натуральный обсессивно-компульсивный бзик – перед тем как сесть в машину, или войти в дом, или просто оказавшись у окна, я непременно должна посмотреть туда. Причем днем там ничего не происходит, во всяком случае с твоим участием. А так, конечно, периодически я вижу твою жену, и дети шастают по своим делам. Иногда я вижу, как ты раздвигаешь занавески или идешь к машине, но это все. Сама не знаю, что я там высматриваю.

– Ты рассказала папе, какие мы с тобой кексики испекли на той неделе? – спрашиваю я у Зары.

Она снова кивает, и я понимаю, что веду себя в точности как отец. Наверняка эта идиотская манера сбивает ее с толку, но, как видно, я успела заразиться.

Так мы с папой и общаемся, используя ее как посредницу. Обращаемся к ней, вместо того чтобы напрямую разговаривать друг с другом. И я рассказываю Заре, что на Новый год у нас отключили свет, что я встретила в супермаркете Билла Галлахера, он, оказывается, вышел на пенсию, и еще кучу всякой ерунды, которая ей на фиг не нужна. Некоторое время она нас слушает, потом ей это надоедает, и она убегает играть.

– Твой друг опять вляпался в неприятности, – замечает папа.

Мы пьем чай с печеньем, оставшимся от моих гигантских рождественских запасов, которые я методично уничтожаю, и смотрим, как Зара роется в ящике с игрушками – я держу их специально для нее. Она высыпает на пол коробку с лего, и я не могу разобрать, что он говорит.

– Какой друг? – встревоженно спрашиваю я.

Папа кивает головой на окно, из которого виден твой дом.

– Ну, этот тип, как его зовут-то?

– Мэтт Маршалл? Он мне не друг, – возмущаюсь я. Что ж такое, нигде от тебя нет спасенья.

– Ну, тогда твой сосед. – Он пожимает плечами, и мы оба снова смотрим на Зару.

Повисает такое долгое молчание, что я наконец не выдерживаю и говорю, что первое в голову пришло:

– А что он сделал?

– Кто? – очнувшись, спрашивает папа.

– Мэтт Маршалл, – сквозь зубы цежу я. Меня злит, что я вроде как проявляю к тебе интерес.

– А, этот. – Такое впечатление, что мы час назад это обсуждали. – На него куча жалоб за новогоднее шоу.

– На него всегда куча жалоб.

– Ну, на этот раз, похоже, их больше обычного. Все газеты о нем написали.

Мы снова умолкаем, и я думаю о твоем шоу. Ненавижу его, никогда не слушаю. Точнее, раньше не слушала, а в последнее время начала, мне стало интересно, вдруг есть прямая зависимость между тем, что ты обсуждаешь, и состоянием, в котором возвращаешься домой, потому что ты не каждый вечер надираешься в лоскуты. Только три-четыре раза в неделю. В любом случае, пока что никакой взаимосвязи не обнаружилось.

– Он, видишь ли, решил встретить Новый год под звуки женского…

– Знаю, знаю, – поскорее перебиваю я. Не хочу, чтобы отец произносил это слово – оргазм.

– Я так понял, ты не знаешь, – ощетинивается он.

– Я не слышала саму передачу, я слышала о ней, – мямлю я и иду к Заре играть в лего. Мы собираем довольно странное существо, я говорю, что это динозавр и он сейчас нападет. С моей помощью динозавр легонько кусает Зарины ножки, щекочет ее, а потом сражается с отважным принцем (для «прекрасного» у него слишком много острых углов) и испускает дух с диким ревом. Она весьма довольна, и я возвращаюсь за стол, к отцу.

Два слова о твоем праздничном шоу. Кому-то из вашей команды, тебе, наверное, пришла в голову светлая мысль встретить Новый год под стоны кончающей женщины. Отличный подарок всем слушателям, и «спасибо, друзья, за вашу поддержку». Потом ты устроил блиц-тест: кто отличит стоны при настоящем оргазме от притворных. Потом содержательная дискуссия о мужчинах, имитирующих оргазм во время секса. На самом деле ничего ужасного, на мой взгляд, в этой программе не было, уж по крайней мере в сравнении с тем дерьмом, которое у тебя нередко обсуждается. Я, например, и не знала, что мужчины тоже имитируют оргазм, так что в каком-то смысле это было даже познавательно – мне вспомнился тот коллега, с которым мы переспали, о чем он жалел, а я нет. Возможно, пара-тройка тех, кто тебя слушал, кое-что полезное и узнали… хотя говнюки, которых ты позвал в студию в качестве экспертов, мало чему способны научить. Может показаться, что я тебя отчасти защищаю. Нисколько. Просто говорю, что это было не худшее шоу. Вопрос о том, может ли общество считать себя оскорбленным, если его поздравили с Новым годом сладострастными воплями, не ко мне.

– И какие у него неприятности? – спрашиваю я.

– У кого это? – не понимает папа, и я мысленно считаю до трех.

– У Мэтта Маршалла.

– А-а. Его уволили. Или временно отстранили. Точно не знаю. В общем, выдворили вон. Ну, пора и честь знать, сколько он уже на радио торчит. Найдут кого-нибудь помоложе.

– Ему всего сорок два, – говорю я.

И опять я как будто тебя защищаю, но в этом нет «ничего личного». Мне тридцать три года, я хочу найти новую работу, и поэтому меня волнует проблема возраста. Вот и все.

Мысль о том, что тебя отстранили, поначалу доставляет мне живейшую радость. Я всегда тебя терпеть не могла, надеялась, что твою программу закроют… но теперь вдруг мне не кажется, что это не так уж и здорово. Наверное, это из-за твоих детей и жены – она славная, я каждое утро приветственно машу ей рукой.

– Выяснилось, что в студии и правда была женщина. – Папа несколько смущен.

– Ну, судя по голосу, никак не мужчина.

– Да нет, просто она на самом деле… ну, ты понимаешь. – Он многозначительно смотрит на меня, но я понятия не имею, о чем он.

Повисает пауза.

– Она мастурбировала. Прямо в студии.

У меня кишки сворачиваются – и оттого, что мы обсуждаем это с отцом, и оттого, что я себе представляю, как ты дирижируешь процессом, чтобы кульминация пришлась ровно на двенадцать ночи, а твои помощники суетятся вокруг, как идиоты.

Ненависть к тебе возвращается с удвоенной силой.

Я сажаю Зару в креслице на заднем сиденье и чмокаю ее в нос-кнопочку.

– В общем, могу поговорить с Тедом, если хочешь, – неожиданно заявляет папа, как будто продолжая начатый разговор, хоть я и не припомню, чтобы мы это обсуждали.

Я хмурю лоб.

– Кто такой Тед?

– Тед Клиффорд, – небрежно пожимает плечами папа.

Меня моментально захлестывает такая дикая злость, что я боюсь, как бы она не выплеснулась наружу.

Тед Клиффорд – человек, которому отец продал свою компанию. В удачные времена, как он сам говорит, мог бы продать и втрое дороже, но сейчас времена неудачные, и он согласился на предложение Теда. Сумма вполне приличная, отцу хватает на летний месяц у моря с женой и дочкой, а также ужины в ресторане четыре раза в неделю. Я не знаю, выплатил ли он ипотеку, и меня это раздражает. Это было бы первое, что бы сделала я. Мы с Хизер к его деньгам касательства не имеем, и меня это не напрягает. В финансовом плане у меня сейчас все о’кей, а вот о Хизер я беспокоюсь. Она должна быть защищена. И поэтому, как только я заработала достаточно денег, тут же выкупила квартиру, которую она снимала. Так что у Хизер уже пять лет имеется собственное жилье – огромный плюс для нее да и вообще для кого угодно. С ней живет ее подруга, она же помощница, которая замечательно о ней заботится, они отлично ладят, что не мешает мне волноваться о Хизер каждый день и каждый миг. Квартиру я купила недорого – тогда все стремились избавиться от лишней недвижимости, чтобы свести к минимуму затраты. Когда отец отошел от дел, я полагала, что он тоже будет придерживаться разумной экономии, а он вместо этого купил дом в Испании. Он считал, что Хизер отлично живется в интернате, но я-то знала, она мечтает имеет собственный угол, а потому сама этим занялась. Опять-таки, я не злюсь, в принципе все нормально, но просто сейчас у меня несколько искаженное восприятие, и справиться с этим я не могу… мне не на что переключиться.