Русская Океания - Александр Белаш

— Славно здесь. — Лиса с наслаждением вдохнула пьянящий воздух. — Даже зимой тепло. Слышь, Топорок, тут никогда снега не бывает! И листва не желтеет…

Хижины-времянки ставили на бамбуковых шестах, крыли громадными листьями, похожими на перья великанской птицы и твёрдыми как жесть. Дождь сливался с них, под крышей оставалось сухо.

— Здесь люди чужой. Язык другой, — старательно выговорил сын вождя. — Я иду печка, резать тюлень, топить жир.

Сегодня проводник вывел охотников на новое лежбище, где хрюкало и крякало целое поле морских зверей. Знай только бей, да старого самца к себе не подпускай — цапнет, насквозь прокусит!

«А-а-а! Гони, загоняй! Уходят! Не зевай, Тимоха! берегись!»

Стадо металось как похлёбка, взбаламученная ложкой, захлёстывая машущих дубинами охотников, оставляя на песке распластанные туши.

«Топорок, расплёл бы ты косы. Смех смотреть, будто девица», — подтрунивала Лиза, провожая Ермолая на охоту.

«Я… — мускулистый кумарин запнулся, подбирая правильное слово, — человек, который… охотник. Малому надо показать… что он… что я могу убить много. Сильный. Потом жена».

В промышленный поход с русскими отправились креолы и кумаре. На двенадцатисаженном пакетботе «Ягода» хватало места и людям, и пушкам, и бочкам для жира.

Митяй поплыл вдоль берега на зюйд — по государеву делу. Лиза осталась хозяйкой в отряде. Забойщиками командовал казак Рябой, а она распоряжалась на стоянке.

— Бочки полный, шкура в соль, — кратко доложил кумарин, когда добычу дня разделали. Над берегом поднялся дух горячей ворвани. — Мясо хотят взять маруны — дать?

— Лизавета Патрикеевна, мясо по твоей части, — повернулся Рябой. — Как распорядишься? Маруны нас привечают не впервой…

Язык алаинских туземцев был равно чужд и Топорку, и Лизе; только Рябой и несколько казаков понимали их. Невысокие, ладно сложенные, чернявые и сильно смуглые, они сидели в стороне на корточках, посверкивая угольками глаз. Одежду им заменяли лубяные полотна. Рядом безмолвно держались собаки — поджарые, серо-жёлтые.

— Дадим. Позови их, дядя Рябой. Спроси, кто они.

Старший марун выслушал Рябого и заговорил, поднимая руки к угасающему небу.

— Они зовутся фейя мара, люди луны, или манахуне, свободные. Их остров — Лехапуа. Они хотят медаль, как у Топорка, мяса для собак, сабель, ружей и пороху.

— Медаль мой, — нахмурился Ермолай. — Отец вождь сегодня. Я вождь завтра. Если мне смерть, медаль дать другой сын.

— На твою они не зарятся, свою хотят. Однако, — Рябой огладил бороду, — нельзя давать. У нас мир с гишпанцами. Государь император велел — не задирать колонию… Так что в этот раз марунам хватит мяса.

Взамен — или ради доброго соседства, — маруны принесли невиданных мягких яблок, тающих во рту и таких вкусных, что Лиза была готова съесть их целую корзину.

Взошла серебряно-белая луна. Маруны удалились, завывая гимн своей небесной матери, на ходу кидая собакам куски тюленины.

— Эх, красиво. — Лиза глядела в море-океан, где по слабым волнам тянулась лунная дорожка. — Так бы и пошла по этой тропке, прямо к дому…

— Два, — сказал Топорок, стоявший в стороне.

— Что — два?

— Так говорить у нас. Один этот путь не ходить, только два рядом.

— Ты о чём это?

— Я смотреть лес. — Ермолай словно не слышал вопроса. — Тут зверь леса, слышу, ходит. Хочу убить. День — один зверь, ночь — другой.

— Смотри, маруна по ошибке не убей.

— Марун я узнать, как он ходит.

Из бамбуковой времянки Ермолай вышел с луком и стрелами, в безрукавке, заткнув за пояс нож и пару своих тёзок — малых, будто игрушечных топориков.

— Опять без порток! Сколько учить тебя жить по-русски…

Он улыбнулся:

— Так привык. Портки тесно.

Лиза убралась спать, сердясь на своенравного кумарина. Казалось, ну совсем друг дружку понимали, а едва стемнеет — он опять, словно пёс насторожён. Какого зверя ищет? жирнее прогонистой дикой свиньи тут никого…

К полуночи Лиса Патрикеевна убедилась, что звери здесь водятся, причём очень опасные. Немного мельче и смуглявее кумар, но покрупней марунов и такие же черноволосые. Ещё эти звери носили платье из тонкой холстины, обувку, ножи и пистоли за поясами, а руководил ими кабальеро, гибкий и блестящий будто клинок толедской стали.

Впрочем, такие подробности она сумела разглядеть, лишь когда у неё с головы сняли мешок. Уже розовело утро. Голова кружилась, как от удара. Раскосые, стоявшие по сторонам, глядели настороженно и деревянно, будто языческие идолы.

— Прошу прощения, сеньорита, что я так неожиданно вас пригласил. — Кабальеро отвесил помятой Лисе церемонный поклон. Он понятно изъяснялся по-русски, только с особым выговором. — Позвольте представиться — дон Лукас Мирадор-и-Аламеда, барон де Вивер. Извините моих слуг. Что поделать! И вы, и я — мы находимся на Лехапуа неофициально. Ваши казаки, которые привезли марунам оружие — тоже. Вооружать туземцев — незаконно. Если вас не устраивает моё общество, вы можете меня покинуть… сразу, как только пакетбот уйдёт из этих вод — вместе с ружьями и боеприпасами.

— Елизавета, — кое-как назвалась Лиса. У неё шумело в ушах, язык вязнул во рту, а земля порой покачивалась под ногами. Зелье, которое она вдохнула, ещё не выветрилось из головы.

— Элизабета, чудесно. Вы грамотны?

— Нет, — твёрдо соврала она.

— Позвольте взглянуть на ваши руки.

Осмотр не принёс результатов. Ни колец, ни перстней, одни следы от верёвок.

— Я в неловком положении, — признался дон Лукас. — Прошу великодушно простить, но я могу предложить вам лишь вещи из своего гардероба. Спальная рубашка — вам она будет как туника, — сорочка, esparteñas,[2] а также — пардон! — панталоны для верховой езды. Верхнюю юбку вам сошьют к обеду, но за её изящество я не ручаюсь. Портные из моих головорезов никудышные…

— Мне подарки не нужны! — Отдышавшись после путешествия в мешке, Лиза стала смелей.

— Поверьте, они вам понадобятся. Вместо письма я вынужден послать русским ваше платье, поэтому… — Он обратился к филиппинцам по-испански: — Поставьте для сеньориты вторую палатку. Две женщины будут ей прислуживать.

Лиза успела поднять крик и наговорить кабальеро много обидных слов, прежде чем он объяснил, что не замышляет ничего в ущерб её чести.

Уединившись со служанками в палатке, Лиса угомонилась и стала с любопытством рыться в тряпках дона.

«Что за ткани! какое тонкое кружево!.. Сразу видно — барон, hijo de algo.[3] Как же мне удрать?.. Косоглазых много — поди, и ночью стерегут. Надо разговорить дона — неужто не поддастся?»

При всей обиде за похищение Лиса не питала большой ненависти к дону. Он был молод и статен, хорош собою, знал изящные манеры. Медовый загар дивно шёл светлому и гладкому от природы лицу, а чёрные усы и локоны делали кабальеро почти неотразимым.

— Дон Лукас звать вас обед, — передала служанка.

«Ну, я блесну!» — решила Лизавета, выбрав сорочку и длинную — до пят, — спальную рубашку из льняного муслина, ловко подпоясав её чёрным шёлковым шарфом-фахой. Филиппинки заахали, засуетились вокруг: «Мантилья, мантилья».

Кабальеро, увидев её, замер. Глаза его заметно округлились, а губы беззвучно выдохнули: «Alma de Dios!»[4]

Казалось, в палатку посреди вечнозелёного леса сошла богиня с этрусской вазы. Ткани плотно охватывали её стройный стан, обрисовывая прелестные формы. Вдобавок — рыжая как пламя, глаза цвета моря или неба.

Столь невинного бесстыдства нельзя увидеть ни в Маниле, ни в Мехико, ни в Мадриде — хотя там царит французская распущенность, — ни даже в Париже.

Ни следа той растрёпанной девки, которую недавно принесли сюда! Величие и простота в каждом жесте.

— Ах, вы так правильно по-русски говорите! до чего приятно слушать… — Лиса ловко обгладывала курью ножку. А может, и не курью — кто знает, чего там раскосые в лесу наловили. — Да, налейте. Ваше здоровье, дон Лукас!

— Я с юных лет на дипломатической службе. Работал с российскими послами. Но… Его Величество счёл, что я нужен здесь.

— В лесу?

Рыжая Элизабета пьянила сильнее вина. Откуда на тюленьей охоте такая пава? Не иначе как…

— Вы дочь коменданта Марфина. Не отнекивайтесь, сеньорита. О вас по островам ходит большая слава.

— Умираю узнать — какая же?

— Дева гор и моря. Бегает как олень, плавает как дельфин.

— Ой, пустые сплетни. Плавать у кумарок научилась. Что же вас… в лес-то? Тут золота нет, любая земля далеко, одни зверобойные промыслы… Королю не угодили?

— Его Величество Карл Четвёртый — слабоумный дурак, pelele[5] — презрительно сказал дон Лукас. — Им вертит Бонапарт. Думаете, я смел только в лесу на Алаине? То же самое я сказал в Мадриде. Поэтому я здесь. Дальше сослать невозможно — Испания и Лехапуа находятся на противоположных сторонах глобуса. Как вам нравится барон в роли тайного агента? Можете смеяться…