Взломщик, который цитировал Киплинга - Лоуренс Блок

Но довольно о крюгерандах. Можно было бы рассказать еще о ряде застекленных горок – мне по плечо, – заполненных птицами из богемского стекла, вазами в новом стиле, стеклянными пресс-папье. Я заметил пепельницу от Лалика, точно такую же, какая стояла на кофейном столике у моей бабушки, и настоящую жемчужину из ваз Даум Нэнси. В глаза бросалось изобилие изделий Баккара и Милфиори, и...

До меня начинало доходить. Куда бы я ни взглянул, я видел с десяток вещей, которые был бы не прочь стащить. На каждом кусочке ровной поверхности в кабинете стояли впечатляющие бронзовые статуэтки. Кроме обычных быков, львов и лошадей, я заметил верблюда, опустившегося на колени рядом с легионером. У последнего на голове было кепи, а на лице – выражение боли, словно он устал от насмешек, которыми вечно осыпает легионеров чернь.

Пара альбомов с марками. Один из них – коллекция марок со всего света – не выглядел слишком ценным, а вот другой представлял собой особый альбом Скотта для стран Бенилюкса, и даже беглый просмотр его показал, что отсутствующих шедевров в нем почти нет.

И коллекция монет. Боже праведный, коллекция монет! Не альбомы, а просто дюжина черных картонных коробок размером два на два дюйма в поперечнике и десять дюймов в длину. Каждая коробка была до отказа заполнена специальными карманчиками для монет размером два на два дюйма. У меня не было времени на их просмотр, но я не мог удержаться. Я открыл наугад одну из коробок. В ней находились старинные пробные или не имевшие хождения образцы двадцати пяти– и пятидесятицентовых монет Барбера. Другая коробка содержала роскошную коллекцию больших центов, разложенных по номерам каталога Шелдона.

Как я мог оставить их здесь?

Я их оставил. Я не взял оттуда ничего.

Я находился в одной из спален для гостей на втором этаже. Я стоял там, освещая фонариком стены и восхищаясь изумительной литографией Руо, выполненной в карандаше, когда услышал звук автомобиля на въездной аллее. Я взглянул на свои часы. Было 23.23. Я стал прислушиваться и услышал, как поднялась автоматическая дверь гаража и перестал работать двигатель автомобиля. Когда гаражная дверь вновь опустилась, я перестал прислушиваться и пошел в конец коридора, к лестнице, ведущей на третий этаж. Я уже поднялся по ней и сидел на корточках на лестничной площадке третьего этажа, когда ключ Джесси Аркрайта оказался в замочной скважине боковой двери дома. Сначала он отключил охранную сигнализацию, затем открыл дверь, и мне показалось, что я слышу, как он отпирает полдюжины замков, прежде чем они с Эльфридой вошли в дом.

Из-за двух этажей, разделяющих нас, их разговор был почти не слышен и казался мне невнятным бормотанием. Я вытер вспотевший лоб указательным пальцем в резиновой перчатке. Конечно, это соответствовало моим планам. Я ведь даже проверил заранее все ступени лестницы на третий этаж на предмет их скрипучести.

Тем не менее мне это не нравилось. Ограбление со взломом – это такое опасное занятие, что в лучшем случае взломщик чувствует себя опутанным проводами, по которым пропущен электрический ток, и обычно я предпочитаю делать свою работу в гордом одиночестве. Если хозяева возвращаются домой в то время, когда я там работаю, то мой первый порыв – побыстрее убраться.

Но на этот раз я должен был задержаться.

Двумя этажами ниже резко засвистел чайник, и я вздохнул с облегчением, когда кто-то снял его с огня. На мгновение я принял этот свист за сирену полицейской машины. Нервы, подумал я, сделав несколько глубоких вдохов и моля святого покровителя взломщиков послать мне немного спокойствия.

Может быть, я был прав, когда разговаривал с Киршманом. Возможно, я становлюсь слишком старым для этого занятия. Возможно, мне уже не хватает необходимого хладнокровия. Возможно...

Сидеть на корточках было неудобно. Я поднялся на онемевшие ноги. По всей длине коридора, проходящего вдоль середины дома, лежал выцветший темно-бордовый ковер. Я прошел по коридору прямо в сторону фасада дома, где находилась комната, занавешенное окно которой было освещено сорокаваттным латунным торшером, снабженным таймером. Похоже, что это была комната для горничной, хотя хозяева давно уже не нанимали слуг с проживанием в доме.

У одной из стен стояла кушетка. Я прилег на нее, натянул на себя зеленое с золотом афганское покрывало и прикрыл глаза.

С того места, где я находился, услышать можно было не так уж много. В какой-то момент мне послышались шаги на лестнице, чуть позже показалось, что я слышу стук шаров на бильярдном столике в библиотеке. Возможно, это был тот случай, когда мое воображение выдавало мнимое за действительное. После вечера, проведенного в театре, обычный распорядок жизни Аркрайтов, казалось, можно было легко предсказать. Возвращение домой около одиннадцати тридцати, глоток кофе и что-нибудь сладкое в уютном уголке, где они обычно завтракают, затем Эльфрида идет наверх со сборником кроссвордов, а Джесси загоняет один или два шара в лузу, отпивает немного из какого-нибудь хрустального графина, читает несколько страниц в одной из книг своей переплетенной в кожу классики, а затем и сам поднимается наверх по лестнице и ложится рядом с женой в спальной комнате. Пойдет ли он напоследок вниз убедиться, что все двери закрыты? Будет ли проверять задвижку на кухонной двери и заметит ли, что какой-то умник перепилил ее? Или, может быть, пока мне приходят в голову эти печальные мысли, он уже поднял трубку, чтобы вызвать местную полицию?

Я мог бы быть на балете и смотреть, как русский танцовщик изображает газель. Я мог бы поехать домой к Каролин, поесть тушенного по-фламандски мяса и выпить голландского пива. Или я мог бы быть дома в своей собственной кровати.

Но я продолжал оставаться на своем месте и ждать.

В час тридцать я поднялся. Уже в течение получаса в доме не было слышно ни единого звука. Я тихонько направился к лестнице, пересекая коридор прямо над спальней хозяев, где, как я надеялся, они крепко спали. Затем спустился вниз, переступая осторожно на своих беззвучных подошвах, пересек коридор второго этажа и спустился на первый по другой лестнице. Несложно было вспомнить, что нельзя наступать на четвертую ступеньку сверху: именно эта мысль владела мной последние двадцать минут.

Свет был опять выключен на всем этаже, кроме гостиной, где по-прежнему горела лампа неукротимой стрекозы. Мне не надо было пользоваться карманным фонариком, чтобы пройти в библиотеку, но, уже оказавшись там, я прошелся его лучом по всему помещению.

Аркрайт все же заходил сюда после театра. Он оставил на бильярдном столе кий и несколько шаров. Маленький коньячный бокал стоял на столике с кожаным верхом рядом с большим стулом.

Бокал был пуст, но, чуть принюхавшись, можно было обнаружить, что совсем недавно в нем был коньяк, и, судя по запаху, – очень хороший.

Рядом с бокалом лежала книга Шеридана «Пьесы» в переплете из красной кожи. Чтение на сон грядущий.

Я прошел к книжным полкам. Проверял ли Аркрайт книжку в переплете из зеленой ткани, перед тем как лечь спать? Выяснить это было нельзя, поскольку она находилась в точности там же, где я ее обнаружил ранее, вечером. Но это было его сокровище. Наверное, он все же взглянул на нее.

Я взял книжку с полки, и оказалось, что по размерам она как раз помещается в кармане моей куртки. Затем я переставил находившиеся рядом книги, с тем чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.

И покинул библиотеку.

Он выключил сигнализацию, чтобы войти в дом, а затем вновь включил ее, когда он и Эльфрида были уже внутри. И все это время сигнальная система, конечно же, продолжала охранять весь дом, кроме кухонной двери. Я вышел именно через этот выход, закрыв за собой дверь и заперев все три ее замка отмычкой в обратном порядке. Мне пришлось оставить висеть цепочку с проушиной, и я ничего не мог поделать с ранее перепиленной мной задвижкой. Увы, никто не совершенен!

Однако я был чертовски близок к совершенству, когда восстанавливал отключенную мною сигнальную систему, возвращая на свои места провода, чтобы вновь сделать дверь неприступной. Внутренний голос убеждал меня покинуть побыстрее пределы собственности Аркрайта, пока есть такая возможность, но я все же потратил еще несколько минут, и в итоге только по еле заметным кусочкам изоляции можно было догадаться, что с проводами кто-то возился.

Профессионализм? Я называю это упорным стремлением к совершенству.

Я почти достиг конца Копервуд-Кресент, когда из-за угла вынырнула полицейская машина. Мне удалось изобразить на лице улыбку и небрежно кивнуть, не замедляя шага. Они проехали мимо своей дорогой, а почему бы и нет? Они видели лишь хорошо одетого и сохраняющего самообладание господина, который выглядел так, словно он жил здесь сам.