Собрание сочинений. Том 7. Мельник из Анжибо. Пиччинино - Жорж Санд

родившийся после революции[4], как правило, не расстается со своей шляпой, словно она приросла у него к голове. — Говорят, вы хотите, чтобы я объяснил вам, как проехать в Бланшемон?

Марсель не видела, как Мукомол вошел в залу, и неожиданно раздавшийся громкий, звучный голос заставил ее вздрогнуть. Она живо обернулась, в первый момент несколько удивленная самоуверенным топом говорящего. Но тут вступили в действие особые права красоты: рассмотрев друг друга, мельник и дама, оба в расцвете молодости, сразу же отрешились от того взаимного недоверия, которое поначалу всегда питают люди различного общественного положения. Марсель сочла нужным только, видя, что мельник склонен держать себя несколько фамильярно, подчеркнутой учтивостью своей речи напомнить ему о должной почтительности по отношению к женщине.

— Очень признательна вам за готовность оказать мне услугу, сударь, — ответила она, приветствуя его поклоном. — Соблаговолите же сказать, существует ли пригодная для экипажей дорога отсюда до фермы Бланшемон?

Мукомол тем временем успел сесть, не дожидаясь приглашения. Но, услышав, что его величают сударем, он благодаря свойственной ему от природы незаурядной проницательности тотчас сообразил, что имеет дело с особой, благожелательной к людям и достойной всяческого уважения по своим личным качествам. Он не смутился, но, как бы между прочим, снял все же шляпу и, опершись обеими руками на спинку стула, словно для того, чтобы придать себе уверенности, сказал:

— Есть проселочная дорога, не очень-то гладкая, по ежели ехать осторожно, пронесет; важно только ненароком не сбиться с пути, а так до конца и держаться одной дороги. Я все подробно растолкую вашему кучеру. Но лучше бы вам нанять здесь какую ни на есть колымагу, потому как в последний раз проливные дожди здорово поковеркали дороги по всей Черной Долине, и трудно поручиться, что слабые колесики вашего экипажа не застрянут в рытвинах. Может, и проедете, но ручаться не могу.

— Видно, рытвины у вас нешуточные, и осторожнее будет последовать вашему совету. Но вы уверены, что такая колымага не опрокинется?

— Нет, уж этого, сударыня, не бойтесь.

— Я не за себя боюсь, а за ребенка, потому и высказываю опасения.

— В самом деле, жаль было бы, ежели бы вдруг придавило малыша, — сказал, подходя к Эдуарду, Долговязый Мукомол; лицо его при этом выражало самое искреннее расположение. — Экой славненький, хорошенький мальчонка!

— Только немного бледненький, не правда ли? — улыбаясь, спросила Марсель.

— Да ну, чего там! Даром что не крепыш, зато красив на загляденье. Что, молодой человек, приехали жить в наши края?

— Послушай, дяденька! — закричал Эдуард, цепляясь за шею наклонившегося над ним Мукомола. — Ты такой большой! Подними меня до потолка!

Мельник взял ребенка на руки и, подняв его над головой, пронес вдоль закопченных карнизов залы.

— Осторожнее! — воскликнула госпожа де Бланшемон, несколько испуганная легкостью, с которой этот деревенский геркулес подхватил и нес на поднятых руках ее ребенка.

— Будьте покойны, — отозвался Большой Луи, — я скорей допущу, чтобы сломались все как есть лопастушечки моей мельницы, чем повредился хоть один пальчик этого молодого человека.

Словцо «лопастушечки» очень развеселило мальчика, и он принялся со смехом повторять его, не понимая его смысла.

— Вы не знаете, что это такое? — спросил мельник. — Это маленькие лопасти, такие деревянные дощечки, что на мельничном колесе сидят; вода их толкает, и колесо вертится. Я их вам покажу, коли вы когда-нибудь заглянете к нам.

— Да, да, хочу посмотреть лопастушечки! — громко смеясь и закидывая голову, кричал ребенок, сидя на руках у мельника.

— Да он еще и насмешник, этот маленький плутишка! — промолвил Большой Луи, сажая мальчика на стул. — Ну, мне пора, сударыня, пойду по своим делам. Больше никаких услуг от меня не требуется?

— Нет, друг мой, — ответила Марсель; благожелательность успела взять в ней верх над первоначальной сдержанностью.

— Рад быть вашим другом, ни о чем лучшем и мечтать нельзя! — весело отозвался мельник, и во взгляде его можно было ясно прочесть, что это фамильярное обращение не пришлось бы ему уж так по вкусу, исходи оно от какой-нибудь особы не столь молодого возраста и не столь красивой внешности.

— Вот и прекрасно, — резюмировала Марсель, улыбаясь и краснея. — Буду иметь это в виду.

Затем она добавила:

— До свидания, сударь, и, надо полагать, до скорого свидания; вы ведь постоянно живете в Бланшемоне?

— Поблизости оттуда. Я мельник из Анжибо, что в одной миле от вашего замка; ведь вы-то, мне сдается, как раз и есть хозяйка Бланшемона.

Марсель запретила своим людям раскрывать ее инкогнито. Она хотела проехать незамеченной, но теперь по мельниковой повадке увидала, что, вопреки своим опасениям, она в качестве владелицы поместья ошеломляющего впечатления не производит. Землевладелец, не живущий в своем имении, — отрезанный ломоть, и о нем начисто забывают. Другое дело — представляющий его арендатор, с которым приходится постоянно сноситься по разным поводам: он — лицо значительное.

Марсель намеревалась отправиться в дорогу ранним утром, чтобы прибыть в Бланшемон еще до полуденной жары, но большую часть дня ей пришлось провести в гостинице.

Все колымаги, какие были в городе, покинули его, так как в одном из окрестных селений открылась ярмарка, и надо было ждать, покуда какая-нибудь из них не возвратится. Только около трех часов пополудни Сюзетта жалобным тоном доложила госпоже, что в их распоряжении пока что имеется лишь повозка, похожая скорее на корзину из ивовых прутьев, чем на карету.

К большому удивлению прелестной субретки, госпожа де Бланшемон без колебаний согласилась воспользоваться Этим средством передвижения. Она взяла с собой несколько тючков с вещами первой необходимости, отдала ключи от коляски и от сундуков на сохранение хозяину гостиницы и пустилась в путь в классической дедовской колымаге, которая являла собою вящее свидетельство свойственной нашим предкам простоты нравов, встречающееся, однако, все реже и реже повсюду, и даже на дорогах Черной Долины. Та повозка, что на беду попалась Марсели, была типичным изделием местных мастеров, и любой ценитель древностей отнесся бы к ней с уважением. Она была длинная и низкая, как гроб; никакое подобие рессор не умаляло ее подвижности; колеса ее, такой же высоты, что и кузов, могли преодолевать наполненные водой и грязью канавы, которым нет числа на наших проселочных дорогах и которые мельник, очевидно из местного патриотизма, деликатно наименовал рытвинами; наконец, самый кузов представлял собой не что иное, как клетку из ивовых прутьев, проконопаченную и густо обмазанную изнутри известкой, от которой при каждом сравнительно сильном толчке отваливались куски, падавшие прямо на головы пассажиров. Малорослый жеребчик, поджарый и резвый, довольно легко тащил этот сельский экипаж, а колымажник, то есть возница, который сидел