Небеса ликуют - Андрей Валентинов

«…Горе городу кровей! Поднимается на тебя разрушитель: охраняй твердыни, стереги дорогу, укрепи чресла, собирайся с силами… Князья твои, как саранча, и военачальники твои — как рои мошек, и когда взойдет солнце, то разлетятся они, и не узнаешь места, где они были…»

Разбудила меня тишина.

Гулкая, скользкая, какая-то ненастоящая, она плотной завесой опустилась с темного, подернутого тучами неба. Но занавес был тонок, сквозь него уже слышались неясные звуки: голоса, скрип телег, лошадиное ржание. Тут, на окруженном осклизлыми от дождя валами редуте, было спокойно. Парни в свитках и белых рубахах спали у погасших костров.

Белые — черные исчезли.

Я поднялся на вал, но тьма мешала разглядеть уснувший табор.

Уснувший?

Завеса становилась все тоньше, громче звучали голоса, к лошадиному ржанию прибавился звон металла.

Что-то в этом было знакомое, очень знакомое. Тревожное ожидание, неверная тишина, голоса вдали…

Сцена!

Сцена, пока еще скрытая занавесом. На площади тихо, публика замерла в ожидании, но актеры уже на сцене, капокомико шепотом отдает последние указания…

Нет, не капокомико! То, что начиналось, — не комедия, не фарс. Мистерия! Страшная мистерия, которая называется…

…Шум, уже рядом, совсем близко. Негромкий голос часового. Кто-то приоткрывает занавес, готовясь произнести первую реплику…

…«Гибель Вавилона»! Все по правилам: сцена огромна, актеры не ждут выхода, они собрались по «беседкам», готовясь играть вместе, все сразу. Пэджэнты — скрытые тюлем повозки — вот-вот двинутся.

Но сначала — гонец. Вестник, герольд, Меркурий. Он спешит, зная, что публика заждалась.

— Гуаира! Mon Dieu! Где же вы?

Голос гонца звучит странно, как и положено в мистерии. Он кричит — шепотом. Такое нигде не услышишь, но в театре не бывает невозможного.

— Что случилось?

Несмотря на темноту, лицо дю Бартаса кажется белее мела. Не лицо — трагическая маска под мохнатой казацкой шапкой.

— Надо уходить, друг мой! Parbleu! To есть нет, уходить нельзя! В общем… Что мне делать?

Ответа он не ждет. Вестники не спрашивают, их дело — поведать ничего не подозревающим зрителям о том страшном, что вот-вот случится.

— Был совет… Рада — так ее, кажется, здесь называют. Генерала Джаджалия сняли с командования, вместо него назначен фельдмаршал-лейтенант Богун…

Странно, откуда шевалье берет эти звания? Впрочем, полковник Богун всегда считался правой рукой гетьмана.

Итак, Рада — ночью, тихо, без криков и ругани.

— Он приказал собрать все войска у переправ — все шестнадцать полков. Переправы, то есть эти… гати сейчас срочно укрепляют. Vieux diable! Гуаира, вы понимаете?

Я понимаю. Секрет мистерии прост. Усачи-запорожцы уже за Пляшивкой, не помогли ни заслоны, ни расстрелы…

— Бегут?

— Ну… Эвакуируются.

В его голосе проскользнул упрек. Бог Марс не мог вслух сказать о бегстве.

— Решено взять половину пушек, самых новых, всех лошадей и…

Мы одновременно обернулись в сторону погасших костров. Люди в белых свитках спали, не зная о том, что мистерия уже начинается.

— Их приказано не брать! Представляете, Гуаира? Никого не брать, у переправ выставить заслоны… Мои мушкетеры уже там, я ничего не мог сделать, мне приказали! Я пришел, чтобы забрать вас!..

Шепот исчез, крик вырвался наружу. Пикардиец бухнулся на землю, обхватил голову руками.

— Гуаира! Я ведь воевал! Я знаю, что такое приказ, но солдат нельзя бросать! Пусть эти люди — простые вилланы, но они смелы и отважны, они пришли сюда добровольно! Mort Dieu! Я пытался спорить, но вы ведь знаете мой русинский!..

Бедняга! Да будь он самим Златоустом!

Наивные парни в белом пришли воевать за свободу. Им разрешили — и воевать, и умереть. Генерал Джаджалий присягал на Евангелии и кресте, но сейчас командует не он, а Иоанн Богун никому ни в чем не клялся.

— Приказано пустить слух, что поляки прорвались за реку, а потому наш маневр — всего лишь вылазка. Решили не брать даже этого… кардинала, чтобы все подумали, будто войско остается…

И действительно! Зачем бегущей армии митрополит Коринфский? Еще один мученик в коллекции брата Азиния!

Брат Азиний! Сьер еретик!

— Нас не подпустят к переправе? Вместе с посполитыми? — спросил я, заранее зная ответ.

Шевалье в отчаянии помотал головой.

— Нет, будут стрелять! Mon Dieu! Мой пращур погиб при Азенкуре, потому что не захотел бежать, бросив своих вассалов! Гуаира, вы же умный, придумайте что-нибудь!

Ответить было нечего. Еще несколько дней назад, когда я помогал отводить прочь от лагеря взбесившиеся воды Пляшивки, мне очень не понравились вопросы, которыми засыпали меня сьеры реестровцы. Их очень интересовало, пройдут ли по новым гатям лошади и пушки. О людях — не спрашивали.

— Верните своих мушкетеров сюда.

— Что? — Дю Бартас удивленно поднял голову. — Сюда?!

— Сюда, — кивнул я. — Скажите, что любой, кто попытается оставить позицию, будет расстрелян. Это первое. Второе — разбудите посполитых… вилланов и прикажите им собрать все возможное оружие. Третье — тащите на редут попа и мальчишку. Все! До моего возвращения ничего не делать, ясно?

Шевалье принялся в задумчивости лохматить свою бородку, но я не стал ждать ответа.

Мистерия началась.

«Гибель Вавилона», акт первый.

У западной гати меня остановила стража. Черные реестровцы долго присматривались, наконец старшой, рыжий и рябой усач, неохотно кивнул, вероятно, рассудив, что посполитые в голландских плащах не ходят. Но я не спешил к переправе, наивно поинтересовавшись, что, собственно, происходит.

Реестровцы переглянулись. Рябой усач, ухмыльнувшись, сообщил, что Станислав Лянцкоронский, трясця ему в селезенку, со своими ляхами пытается обойти табор. Но Богун, новый гетьман наказной, сей маневр угадав, ведет войска наперерез. Волноваться нечего, так что пан зацный может передать, чтобы посполитые и прочая чернь спали спокойно.

Слово «чернь» старшой выговорил особенно вкусно. Итак, «чернь» может спать спокойно.

Вечно!

Еще западнее, ближе к заваленному непогребенными телами полю, болото подступало к самому табору. Пляшивка исчезла, чтобы вынырнуть из тихой хляби далеко отсюда, за гатями. Когда я намечал места новых переправ, то сразу приметил это место. Удобный пологий берег, холм, закрывающий королевский лагерь, южнее — пушки нашего редута. Но именно здесь болото оказалось особенно глубоким. Не болото — топь.

Я подошел к краю темной воды, скрытой высоким камышом, и неуверенно ткнул носком сапога в черную грязь. Мне сказали, что в этих местах есть какая-то тропинка, обозначенная прутиками-вехами. Но кто разглядит ее в этой суматохе! А ведь переправлять надо не одного, не десяток, не сотню.

В Гуаире я нагляделся на болота. Нагляделся, набродился, нахлебался. Не через каждую топь можно проложить гать. Правда, кадувеи и гуарани уверяли, что могут ходить прямиком через хляби, не думая о тропах, — если, конечно, великий дух Тупи поможет.

Я был гидравликусом и не верил в великого духа Тупи. Даже он не спасет, когда булькающая трясина схватит за лодыжки, заурчит, потянет вниз. Но сейчас, когда мистерия уже началась, я был готов поверить и в него, помолиться, помазать жиром губы клыкастого идола…

Болото молчало. Потревоженная мною лягушка неторопливо шлепала в гущу камыша.

Темная завеса исчезла, сменившись бледным неярким рассветом. Страшный день вступал в свои права, но начинался он обычно, буднично и даже скучно. Ветер разносил по табору надоевший запах горелой каши, возле митрополичьего шатра привычно топталась толпа, пришедшая на утреннюю службу. Разве что черного цвета стало меньше да почти стихло лошадиное ржание.

Но кое-что все же изменилось. С нашего вала исчезли часовые, а на польской, противоположной, стороне собралась густая толпа.

Зрители. Пока еще зрители. Надолго ли?

…В этом тоже было что-то знакомое. В первом акте мистерии на сцене собираются все — кроме тех, кому доведется завершить трагедию. «Diablerie» — Дьяволово воинство. Они недалеко, совсем рядом, наиболее любопытные уже заглядывают, принюхиваются, корчат рожи.

Diablerie — войско Его Королевской Милости Яна-Казимира. Ты совсем стал еретиком, бедный Илочечонк!..

За высокими валами редута уже никто не спал. Но кашу не варили. Белые сорочки собрались в центре, разбившись на несколько отрядов. Черные реестровцы суетились между ними, пытаясь привести лапотную армию в порядок. Откуда-то появились мушкеты, пики, небольшие переносные мортиры, называемые здесь странным словом «гакивница».

Бог Марс вновь восседал на своем барабане. Бородка — пистолетом, верная шпага — в руке.