Планета-мечта - Лилия Баимбетова

Тихо было в лесу той весной. Не пели птицы. Звери испуганно пробегали мимо, не смея подойти, принюхаться. Из талой земли не желали всходить ростки ранних трав. Казалось, изгнанник все затягивал с собой — в тот омут, в который медленно проваливался. Только один полуседой лис остановился, замер и подошел, робея, готовый отпрыгнуть и убежать. Изгнанник лежал, не шевелясь. От него веяло чернотой, которая была даже страшнее заклятья, отгонявшего живое. Лис понюхал спутанные волосы лежавшего — не человек, странно. Лис был стар и сед, но никогда еще не встречал воронов. Осмелев, он понюхал еще.

— Ра….

Хриплый, скрипучий голос, словно его обладатель не говорил миллионы лет. Лежавший приподнял голову. Лис прыгнул в сторону, но не убежал. Склонив голову, посмотрел на лежавшего. Глаза у того были черные, безумные, измученные. Пустые — он не видел ни палых листьев, ни мокрой земли, ни голых ветвей. Не видел испуганного зверя, стоявшего перед ним. Если он и видел что-то, то лишь доступное ему одному.

— Ра…. - позвал он снова.

Никто ему не ответил. Лис посмотрел на него, посмотрел и побежал свой дорогой. Изгнанник опустил голову. Дыхание его было неровным, и сердце то билось, то замирало. Голос его затих, словно дальнее эхо в горах.

— Ра…

37. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Торже, день тридцать шестой.

Мне, вероятно, придется задержаться здесь на какое-то время. Неизвестно, что теперь предпримет Кэррон. Конфликт еще не исчерпан, хотя здесь остался всего один агрессор. Старейшины Лориндола заверили Стэнли в полной мирности намерений файнов. Пока сорты (к ним причисляются и земляне) не пересекают границ тайных владений файнов, никто не пострадает. Что ж, лориндольцы поступили разумно. Никто не хочет, чтобы горы Лоравэйа постигла та же участь, что и Серые горы, никто не хочет, чтобы сожжена была Бесконечная роща.

Между тем «Весна» улетает отсюда через два дня, и мне нужно переселяться куда-то. Стэнли предложил мне дом на окраине Торже. В этом доме жили до сих пор Робертсоны, муж и жена, они улетают на «Весне». Маленький такой одноэтажный домик с небольшим двором и кустами рамарии под окнами. Таких домов несколько в Торже, они построены специально для работников миссии, и внутри они достаточно современны, с системой водоснабжения, с информаторием и всем прочим. Домик совсем маленький, там есть кухня, комната и ванная. И все. Но, наверное, я соглашусь. Приятно будет пожить в собственном домике.

О Кэрроне нет никаких вестей. Где он и что с ним, я не знаю. Я беспокоюсь о нем. Мне жаль, что он сбежал, он мог бы хоть немного отдохнуть здесь.

Делать мне пока нечего. Конфликт погас, не успев даже по-настоящему разгореться, но это не моя заслуга. Просто обстоятельства так сложились. Но делать мне сейчас действительно нечего, для координатора работы здесь уже нет. Я написала и отправила рапорт, но ответа пока не получила. Возможно, скоро мне придется улететь отсюда, но пока об этом думать я не хочу. Не могу.

38. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Торже, день тридцать восьмой.

Мне кажется, что ничто и никогда я не любила так, как эту планету. Мне так спокойно здесь! Долгими летними вечерами, когда нет еще сумерек, но уже прохладно, я выхожу на крыльцо, сажусь и смотрю. Сегодня на улице тихо, только дома за два от меня кто-то поет. А так — обычные звуки. Изредка слышны разговоры и совершенно особый звук, когда вода из лейки льется на широкие листья огурцов, за много метров его ни с чем не спутаешь; звяканье ведра доноситься иногда. Сегодня тихо, а обычно по вечерам с визгом бегают дети. В конце улицы живет семья, в которой много детей разного возраста. Только сегодня все они куда-то делись.

Здесь самая окраина города, через пять домов улица обрывается в небольшой лесок. На самом деле это не лес, а так, урема вокруг маленького озерца. Раньше, говорят, туда ходили полоскать белье, но теперь озеро мелеет и превращается в болото. Хотя из крайних домов и сейчас туда ходят.

А у меня здесь тупик. За моим домом прорыта канава, по которой течет вода из довольно широкой в здешних местах Торжи; километрах в пяти выше по течению в нее впадает Сунжа. Так что наша улица — это пять домов по одну сторону и пять по другую, всего десять. Правда, тот дом, что напротив меня через улицу, это даже не дом, а сущая развалюха, даже без окон. Забора там нет; маленький огородик, совсем запущенный, а у самой дороги стоит клок высоких степных трав. Когда дует ветер, они очень романтично шелестят! Я подозреваю, что хозяева этих хором живут где-то в другом месте, они появляются иногда, делают то-то на огороде, но никогда в этой хижине даже не ночуют. Нашу улицу за дом от меня пересекает другая улица, так и выходит, что у нашей улицы две части: та, что из шести домов, довольно хорошо обжита, а мой край — напротив. Здесь и дороги-то никакой нет, все заросло травой — спорышем и костром, лишь до колодца (у моих соседей наискосок) протоптана тропинка, сюда вся улица ходит за водой.

На нашей части улицы живу только я одна, хотя два дома здесь стоят очень неплохие.

Боже мой, какие долгие здесь вечера! Уже холодает. Ночи все холодные, время уж идет к осени. Наступил уже о-си — последний месяц лета.

Когда я садилась писать, прямо напротив меня висел бледный месяц, или скорее половинка луны. Теперь он скрылся от меня за углом дома. Уже совсем свежо. Сейчас даже не сумерки, а словно легкая, совершенно незаметная дымка. Так бывает холодным осенним утром, это конденсат висит в воздухе. Такой туман-подросток.

Господи, как безумно пахнет трава у моего дома. За дом от меня, наискосок, на углу стоит сухое дерево. Только что на него села сорока. Здесь, кажется, почти нет земных птиц, только воробьи, голуби, соловьи и сороки. И вороны. В смысле, те, что женского рода, не черные, а серые с черными крыльями.

Красивая птица сорока. Вообще, я люблю больших птиц — я только сейчас это заметила. У сороки расцветка красивая. Жалко, она не трещала, эта сорока. Когда сорока трещит, она всегда расправляет крылья и хвост — черно-белые веера, — будто у нее трещание спрятано в них. Чем-то она становиться похожа на этих игрушечных птичек, которых делают из сложенной гармошкой бумаги. Но сорока только посидела тихонько и улетела.

На востоке небо отчего-то светлее, чем над домом. Здесь оно глубоко-синее, именно не голубое, как днем, а синего, ближе даже к фиолетовому, прозрачного и глубокого оттенка. А у восточного края оно белесо-серо-синеватое, такого цвета оно бывает и перед рассветом, когда уже довольно светло, но красного на небе еще нет. На западе сейчас, наверное, закат, но я его не вижу, мне дом загораживает. Мой дом, кстати сказать. Так даже лучше, не очень-то я люблю закаты. Хотя мне вспоминается один случай.