Акимуды - Виктор Ерофеев

И в самом деле! Невинная местность! После заката мы шли с Оксаной вдоль пляжа. Вдруг в каком-то захудалом кафе увидели странные танцы. Малолетки-акимудки, посланные сюда навечно на молодежную базу, решили оторваться и танцевали с такой страстью – слегка одетые, – что даже подолгу парили в воздухе без помощи крыльев. Взрослые посетители кафе время от времени ловили их за ноги и танцевали вместе с розовощекими акимудками, и те очень старались красиво выступить с захмелевшими мужиками. В отличие от земных Лолит, обреченных на зрелые годы, акимудки теряют девственность по тысячи раз и восстанавливают ее естественным способом, как лиственные деревья по весне свои листья. Правда, здешние Гумберты Гумберты в силу райской расслабленности вряд ли понимали, что они делают, да и у самих акимудок едва ли были наклонности Лолит. Однако все вместе это выглядело зажигательной педофилией, справедливо осужденной на грешной земле.

Когда в следующих кафе мы следили за танцами куда более пожилых девчонок, лет двадцати – двадцати двух, я был вынужден признать, что в их танцах не хватает неподдельной, невинно-порочной, обаятельной страсти. Те, тринадцатилетние, танцевали в вечном предвкушении, отдаваясь танцу, как любви, а эти – постарше – имели к танцу совсем другое отношение: в них была грузность открывшихся возможностей, обеспеченная близостью партнеров.

Так что же это за народный стриптиз на Северных Акимудах? В ночных клубах «Техас» и «Эльдорадо» он был обещан как хит вечера. Предполагалось, что разогретая молодежь начнет самораздевание и азарт приведет к ошеломительным результатам.

Чтобы подогреть публику, на сцену выпустили профессиональную стриптизерку. Она вышла в зал с болезненным надрывом, словно это не стриптиз, а самосожжение. Она, с голой красивой грудью, хорошо танцевала и владела шестом, но никого не заразила своим танцем. Молодежь продолжала бессодержательное перебирание ногами. Народного стриптиза так за все время моего пребывания на Северных Акимудах и не случилось.

Впоследствии, думая об этой поездке, я вдруг почувствовал, что стриптиз-то все-таки произошел. Народный стриптиз. Он случился в рассказах всех тех людей, которые приехали на Северные Акимуды, чтобы остаться навсегда и еще раз пережить в мыслях свою жизнь. Это был не телесный, а словесный стриптиз, когда человек затягивал тебя в свою жизнь, и ты поражался интимности своего проникновения. Исповедь как стриптиз – стриптиз как исповедь.

Ночь. Целое небо звезд. Млечный Путь навис над ночным клубом «Техас». В заповеднике спят дикие козлы и косули. В роскошной вилле не спит Акимуд – просто потому, что его там нет, зато свет горит у охраны. Баркасы перед рассветом стартуют в море. На ловлю запретной рыбы.

На выборах победила самая гнусная партия – Братья и Сестры! Конечно, некоторые утверждали, что партия истребителей хуже, но партия истребителей была изначально теоретической партией с невыполнимой задачей; ее допустили к выборам в качестве балласта.

С другой стороны, Россия – не та страна, которая любит умеренные решения. Партия сохраны не могла победить по определению, какой бы разумной умеренности она ни придерживалась. Мы, конечно, смиренные люди, но к умеренности относимся с высоты своего юродства… Живые и мертвые братались между собой. В Кремлевском Дворце съездов торжественно состоялось мертво-живое соитие. Казалось бы, мне, как посреднику Акимуда по связям между обеими общинами, нужно было успокоиться. Но я был в шоке. Единый национальный дух оказался выше и сильнее смерти!

– Ну, как там Северные Акимуды? – спросил Акимуд после многочасового концерта, разглядывая с последнего этажа хрущевского детища ночные виды Москвы.

– Ника, – сказал я, – это все серьезно?

– Что – серьезно?

– Это не шутка?

– Что значит шутка?

– Там вкусные сливы…

– Я знал, что тебе понравится.

– Ника, как такое может понравиться?

– Перестань! Ты – интеллектуал! Ты ничего не понимаешь. Все, что ты говоришь, нужно читать наоборот. Все, чем ты наслаждаешься, говно. Все, что ты не любишь, нектар для людей. За исключением разве что слив… Разве ты не понял, что ты перевертыш? Вот в таком качестве я тебя и люблю… – Он помолчал. – Пока.

Я чувствовал, как пот течет у меня по позвоночнику.

– Ах, вот оно что…

– Ты хотя бы попробовал воблы с пивом?

– Нет…

– Так о чем нам говорить?

– Ты – серьезно?

– Ну, ладно… Это шутка!

– Нет, правда?

– А ведь он молодец. – Акимуд сменил тему. – Покончил при домашнем аресте жизнь самоубийством. Повесился. – Акимуд подмигнул: – Как Иуда! Но, – замахал руками, – не в этом суть! (Я знал, что он до сих пор недолюбливает Главного за то, что тот его распял на Красной площади.) – Он перешел естественным образом на сторону мертвых. И снова будет у нас Главным. Настоя щий рыцарь!

– С образом рыцаря, – строго сказал Главный, приближаясь к нам, – наш век поступил не по-рыцарски. Рыцарь спешился, превратив свой образ в исторический хлам.

– Он спешился, чтобы пересесть в железные игрушки взрослых людей, – заметил Акимуд.

– Он сошел с коня, чтобы потеряться в толпе и поддаться ее инстинктам, – рассудил я.

ГЛАВНЫЙ. Зато, выварившись в анналах истории, рыцарство приобрело в наше время блистательный заоблачный образ.

Я. Однако теперь, в результате разочарования в одномерных моделях либерализма и консерватизма, рыцарь вновь прискакал из заоблачной дали и заполонил наше сознание.

ГЛАВНЫЙ. Всегда по-рыцарски!

АКИМУД. Идея благородного всадника, защитника оскорбленных, воспевающего культ прекрасной дамы, обретает черты долгосрочной моды и пожизненного служения.

Я. Мир утомился от однообразия стандартных решений – он требует от нас индивидуального выбора согласно нашим помыслам и дарованиям. Мы снова задумываемся о нравственных и эстетических основаниях наших поступков.

ГЛАВНЫЙ. Нам надоел ширпотреб расхожих удовольствий – нас притягивают высокие образцы. В русской среде обращение к рыцарству во многом связано с возрождением духовных воззрений. Нас так перекормили ложной духовностью, что мы чуть ли не вычеркнули это слово из своего словаря, но остановились на краю пропасти – у нас уже были в ходу пляски святого Витта, пляски истерического распада.

АКИМУД. Очищенный от исторической скорлупы образ рыцаря – это волшебный симулякр, явление, собранное скорее радеющей мыслью, чем средневековой явью. Реальность была ироничнее нашего сегодняшнего воображения. Там были непосильные доспехи, безумные ристалища, феодальное право первой ночи…

Я. Однако в рыцарской жизни протекала полноводная река художественности…

АКИМУД. Как же ты мне надоел со своей художественностью!

ГЛАВНЫЙ смеется.

Я. Ты против песен провансальских трубадуров, романов о короле Артуре?

АКИМУД. Отнюдь. Круглый стол рыцарей стал первой моделью европейских переговоров о солидарности и компромиссов – здесь ковалась цивилизация.

Я. Однако Рыцарь Печального Образа – пример чрезмерного употребления рыцарского напитка любви, хотя на дне безумия мы видим в достойном осадке идею добра и справедливости. Борьба с ветряными мельницами – эта наша общая борьба с иллюзиями жизни, но именно через рыцарские достоинства мы понимаем возможности выхода за рамки обыденности.

ГЛАВНЫЙ. Галантность – да, мужество – да, храбрость в бою за идеалы – конечно да! А рядом с тобой на прекрасной лошади прекрасная дама твоего сердца – воспой ее и выпей с ней…

АКИМУД. Ты уже победитель!

ГЛАВНЫЙ, Я, АКИМУД. Всегда по-рыцарски!

АКИМУД. Спелись…

На волне идиллических отношений с Акимудом я принял решение. Вся большая семья поселилась у меня в Деревянном доме. Дом – большой. Всем места хватит. Мама не хотела переезжать – но другого выхода не было.

– Если хочешь, – дружески позвонил Акимуд, – твой отец может вас навестить. Зайти в гости…

– А как он там?

– Неплохо устроился… Живет будто в бело-золотой палате, вроде Грановитой…

Он замолчал.

– Что-то не так? – спросил я.

– Да нет. А зачем вы его кремировали?

– Мама захотела.

– Почему?

– Она не хотела, чтобы тело разлагалось…

– Эстетика здесь ни к чему, – сказал Акимуд и повесил трубку.

В воскресенье в большом желтом зале собрались взрослые и дети. Наше собрание напоминало театр абсурда. Все говорили много, не слушая никого. Слуги никак не могли угодить маме. «Старая барыня», как они ее называли между собой, то требовала принести ей красную икру, то с отвращением отказывалась от нее как от украденного где-то продукта. Она ругала нас за недостаточный интерес к программам на телеканале «Культурная жизнь», которые вели мертвецы, загримированные под живых людей. Она не верила в оккупацию мертвецов. Мама считала, что этого не может быть. Мы ее не переубеждали. Зато у нее была отменная память на номера телефонов, литературные фабулы и цвет платьев, которые надевали ее подруги пятьдесят лет назад.