Зултурган — трава степная - Бадмаев Алексей Балдуевич

— Спасибо, товарищ Семиколенов, за добрые вести. Но нас ждут неотложные хлопоты, — Араши поглядел на командира и комиссара. Те еще не окончили деловую беседу с председателем. — А уж потом, Вадим…

— Если сумею в чем-то помочь, я к вашим услугам! — вежливо обратился ко всем троим Семиколенов. — Я к вам направлен для оказания помощи политотделом Южного фронта.

Вадим предъявил Чапчаеву свой мандат.

— Вот так бывает! — с упреком покачал головой Араши. — Я с ним запросто, как с другом, а он, оказывается, прибыл как начальник!

Араши, улыбаясь во все лицо, вернул Семиколенову мандат и удостоверение.

Когда военные ушли, Вадим придвинул свой стул поближе к председательскому, спросил по-свойски:

— Араши, что с Цереном-то? Не пропал ли паренек в этой заварухе?

— О, Церен проявил себя сверх ожидания! Послали мы его агитатором в тыл, а он чуть не весь хотон перевел через линию фронта. Сейчас командует взводом под Черным Яром.

— Твое воспитание, учитель! — горячо, с благодарностью сказал Вадим другу.

— Кто знает, чьи добрые семена дали всходы. Я часто думал о вас обоих, когда вы уехали на хутор, — проговорил Араши и, помолчав, добавил: — Если сказать откровенно, я и не надеялся, Вадим, что революция произойдет так быстро.

— События иногда опережают наши планы… — улыбнулся, хлопнув его по плечу, Вадим.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

В конце девятнадцатого года белоказачьи войска были отброшены от Черного Яра. Откатывались они к югу, бросая на дорогах снаряжение, госпитальные подводы, склады с обмундированием. Отступление прикрывала немногочисленная, но свежая, недавно с отдыха, первая Астраханская казачья дивизия. Дивизии недоставало на сплошную оборону. Казаки отбивались отдельными контратаками, затем отходили, создавая очаги сопротивления в русских деревнях и калмыцких хотонах. По ночам их прижимал к жилью лютый мороз.

Разведвзвод Церена Нохашкина в количестве тридцати бойцов вышел с наступлением темноты в сторону хотона Шар-Даван. По данным беженцев, днем там появлялась небольшая группа белых.

Еще летом, когда по фронту прогремела весть о том, что красный агитатор Церен Нохашкин привел из-за линии фронта мужчин целого хотона, Шорва добился у командования разрешить ему служить во взводе земляков. Участие в боях рядом с Цереном еще больше сблизило бывших подпасков Бергяса.

Вот уже полгода Шорва — командир первого отделения во взводе Церена и замещает взводного, когда тот отлучается по делам службы.

Под вечер мороз крепчал, громко хрустел мохнатый ледок под копытами лошадей, морды коней, башлыки и шарфы красноармейцев покрылись инеем.

По всем приметам хотон Шар-Даван должен был уже показаться — располагался он на берегу озера. Когда бойцы поравнялись с высокой грядой нескошенного камыша, к Церену приблизился, коснувшись стременем о его стремя, Шорва. Стыдясь и заикаясь от смущения, Шорва проговорил:

— Церен, в этом хотоне живут родители Кермен… А что, если и девушка с ними?

— Тебя это пугает? А я-то думал: какой у меня храбрый заместитель! — пошутил Церен и тут же заговорил всерьез: — Вышибем беляков и тут же свадьбу сыграем! Тебе, Шорва, теперь ни одна красавица не откажет.

— Тише! — попросил Шорва друга. — Зачем ты так? Мне бы только взглянуть на нее.

— Можешь не сомневаться… Девушка, каких поискать! За тебя, между прочим, пострадала, не приняла в женихи Таку.

— Така — зверь! — Шорва от возмущения тряхнул головой. — Но говорят: он выжил! Отлежался и сбежал!.. То-то кровушки попьет из людей в отместку!

— К сожалению, это так… Лабсан лишь оглушил его прикладом… Ты же помнишь, какая голова у Таки? Как у кабана, ее и пуля не всякая возьмет!

Помолчали, прислушиваясь к приглушенному цокоту копыт за спиной. Шорва снова думал о Кермен. После рассказа Церена девушка эта была для него лучшей на свете. А тут еще Церен со своими шуточками: «Твоя будет Кермен! Засватаем!»

То, что Кермен девушка хорошая, Шорва понимал и сам: Бергяс не станет сватать за своего сына абы какую. «У него наметан глаз на красавиц», — подумал Шорва, вспомнив Сяяхлю.

— Она смелая, но и ты не из робких! — подбадривал Церен.

Хотон возник сразу за поворотом дороги. Был тих, пустынен. Тишина оказалась тревожной и скорбной. Мужчин — никого. Женщины, если и были в отдельных кибитках, не могли слова вымолвить от горя.

Вчера здесь стоял небольшой отряд белых, человек тридцать. Куражились сутки, перерыли все сундуки, съели двух коров, еще двух угнали с собой. Почти вслед за грабителями, будто ждали в камышах, появились еще восемь всадников, среди них трое калмыков. В одном местные узнали хромого сына Бергяса. Другой, в погонах офицера, был известен каждому — сынок Миколы Жидко. Офицер приказал пороть шомполами всех мужчин за сочувствие к большевикам… Один старик скончался, не выдержав наказания… Отца Кермен вывели на площадь. Сначала били, допытываясь, где спрятал дочь… Затем офицер выстрелил ему в голову.

А Така в это время расправлялся с матерью Кермен. Женщина валялась у него в ногах, прося за мужа. А потом, когда старика не стало, Така пригрозил ей, ударив нагайкой, если дочь сама не явится к нему в хотон Чонос, мать заплатит за ее упрямство собственной жизнью.

Девушку они все же нашли…

Церен и Шорва слушали горестный рассказ, еле сдерживая себя от гнева. Когда хозяйка кибитки узнала, что перед ней стоит жених Кермен, она подошла и по-матерински благословила бойца.

— Сынок, милый, спаси девушку, вызволи Кермен!.. Проклятые убийцы не могли далеко уехать.

Шорва выхватил из ножен клинок и поцеловал его.

— Церен! — обратился он к взводному. — Ты должен отпустить меня! Сам понимаешь, настала та минута…

— Не горячись, Шорва, — остепенил друга Церен. — Дело здесь не только в Кермен. Нужно уничтожить Таку — этот зверь уже не раз попробовал человечины. Он отступился от чести и совести, льет кровь потоком. Давай-ка хорошенько подумаем…

— Церен! Ты же понимаешь, что я не могу…

— Понимаю! — оборвал его Церен. — Поэтому приказываю: вас — десять! Выступаете в погоню за бандой всем отделением. Така с дружками действуют отдельно, справитесь сами. Обнаружите крупные силы — посылай связного… На вашей стороне внезапность, ваш союзник — мороз… Вряд ли привыкшие бражничать каратели в такой холод будут торчать на улице. Часового срубите с ходу, а дальше действовать по обстановке.

— Есть! — отчеканил Шорва и выскочил на улицу.

Уже у коновязи Церен предупредил:

— Копыта лошадей оберните тряпьем!.. И еще вот что… Там Жидков… Нельзя его убивать, привези живого. Пусть я буду ненавидеть сам себя до конца дней за малодушие, но его осудит ревтрибунал.

Несмотря на то что соседний хотон был в трех верстах от Шар-Давана, отделение Шорвы возвратилось лишь в полночь. Шорва переусердствовал: вместе с Борисом он привез связанным и Таку, и еще двух белоказаков, захваченных в одной кибитке. В схватке с Борисом Жидковым, памятуя о строгом наказе командира, красноармейцы действовали лишь прикладами. Жидков успел застрелить одного из пистолета, но сам был тут же обезоружен другими подоспевшими бойцами.

Неожиданное сопротивление оказала Шорве Кермен, отысканная в дальней кибитке. Когда пред нею предстал незнакомый человек в краснозвездном шлеме и попросил собираться, чтобы ехать к матери в Шар-Даван, девушка с плачем отказалась.

В разгар схватки ей удалось выскочить из джолума, где ее охранял часовой. Кермен была рада, что удалось спрятаться у пожилой калмычки. Она считала себя почти спасенной и, измученная, уснула под кроватью в натопленном джолуме. А тут опять военные и снова надо куда-то ехать…

Высказав все свои доводы, Шорва решился на последнее.

— Кермен! Ты помнишь Церена Нохашкина, что уберег тебя от надругательства в кибитке Бергяса?

— О, того парня я не забуду вовек! — воскликнула девушка. — Только где он теперь?