Блеск и нищета шпионажа - Михаил Петрович Любимов

— До встречи в Москве, — сказал Рептон, пожимая руку ирландцу.

— Ты меня уговорил, но не убедил, — ответил Джон.

— Брось эти шутки, я уже переклеил твою фотографию в свой паспорт! — возмутился Майкл.

Затем Ник и Рептон спустились к фургону, где для беглеца было оборудовано укромное место в софе. Было уже темно, на фургон никто не обращал внимания.

— Возьми, если захочешь пить, — сказал Ник и дал Рептону резиновую грелку. — Все будет хорошо, ты все-таки йог!

Спустилась жена Ника с детьми, и фургон взял курс на Дувр, откуда ровно в полночь отправлялся паром на Остенде. Рептон сначала чувствовал себя хорошо, дети играли над ним, и он старался не двигаться, однако от резиновой грелки шел острый запах и он стал задыхаться. Пришлось несколько раз стукнуть, как договорились, по полу, пока Ник наконец не услышал и не остановился. Его жена Энн, больше всех переживавшая во время путешествия, вывела детей. Грелка была выброшена, и Рептон получил возможность размяться.

Пограничный контроль прошел на редкость легко: страж проверил паспорта, заглянул в фургон, увидел спящих детей и дал команду двигаться дальше. На пароме, отправив жену с детьми в помещение, Ник предложил Крису выйти и подышать воздухом, но тот предпочел перетерпеть. Бельгийский контроль тоже не вызвал сложностей, на подходе к западногерманской границе Рептон снова затарабанил по полу: требовался туалет. Расположились на стоянке, а Рептон ушел в лес. На западногерманской территории Рептона выпустили из укрытия, и он весело играл с детьми, которые без всякого удивления приняли в свою компанию незнакомого дядю. По пути вдруг забарахлила машина, пришлось остановиться у сервиса, и Рептон, единственный, кто говорил по-немецки, вступил в объяснения с механиками.

Около восьми тридцати вечера путешественники подъехали к восточногерманской границе, где пришлось пережить несколько неприятных моментов из-за жесткого контроля и допроса. Там их встретили колючая проволока, сторожевые вышки и прожектора — непременные аксессуары немецкого социализма. Рептон лежал в своем укрытии, не шелохнувшись, и вслушивался в гортанные немецкие голоса. Около Магдебурга Рептона снова выпустили, и он без всякой радости глядел на весьма серые восточногерманские пейзажи. Операция шла к концу, все устали от напряжения. Около полуночи Рептон, заметив огни восточногерманского пропускного пункта рядом с Берлином, попросил остановиться.

— Спасибо, друзья, за все! Мы еще отпразднуем этот день с шампанским! — сказал он, однако ликования в его голосе не было. Фургон развернулся, а Рептон отправился к часовому в военной форме. По его небритому лицу текли слезы…

— Свяжитесь с КГБ и скажите, что здесь находится Крис Рептон, — сказал он подошедшему офицеру…

— Кому же я сейчас буду звонить? Все давно спят! — обозлился офицер. — Давай катись отсюда, приходи утром!

— Товарищ, вы не представляете, как это важно. Меня ждут в Москве в КГБ.

Упоминание о Москве смягчило позицию офицера.

— Ладно, иди в комнату и пережди там до утра! — махнул он рукой.

Кедрова подняли с постели рано утром.

— Он в Берлине? Как же он ухитрился? А я дал указание ожидать его в нашем посольстве в Лондоне. Срочно направляйте его в Москву. И обязательно придайте сопровождение. На всякий случай.

На аэродром под Москвой Кедров прибыл вместе с Василием Решетниковым.

— Будешь его опекать, — говорил он. — Характер у него хороший, хотя, если говорить честно, у меня уже в печенках все эти сгоревшие Филби и Маклины. Они воображают из себя черт знает что и не понимают, что здесь они никому не нужны, они уже иждивенцы, а не ценные агенты! Теперь еще один свалился на нашу голову.

— Прибудет также Джон Брайен, который мне помог, — сообщил Рептон в Берлине.

— Тоже орешек! Отпетый уголовник! — кряхтел Кедров. — И снова заботы: квартира, питание, развлечения. О, Господи!

Рептона, однако, встретили до приторности торжественно, с троекратным русским поцелуем и обильным ужином в кабинете ресторана «Прага». Встреча была довольно бессвязной, Кедрова вывел под руки Решетников, доставил его домой, а потом повез Рептона на новую квартиру: она оказалось просторной и солидной, обставленной трофейной немецкой мебелью в стиле ампир с огромными картинами в золоченых рамах, на которых цвели розы и веселились охотники.

— Все это дело имеет много мутных моментов, — говорил председатель Кедрову в своем рабочем кабинете на Лубянке. — Кто этот Джон Брайен? Или эта пара — Ник и Майкл? Было бы наивным предполагать, что они пошли на спасение Рептона просто так, из каких-то, так сказать, убеждений или еще хуже — человеческих чувств.

— Вы думаете, за этим делом стоит английская разведка? — осторожно поинтересовался Кедров.

— Англичане — крупные дезинформаторы, я этого не исключаю. Поэтому нужно держать их всех под строгим контролем, быть в курсе их разговоров. Для начала организуйте для них поездку по стране, пусть полюбуются достижениями нашей партии!

Встреча Рептона и Брайена была бурной, радость лилась через край. Кедров воспринял Джона крайне неприязненно, однако старался не подавать виду.

— Я спокойно добрался с паспортом Майкла до Франции, а оттуда — прямо в Восточный Берлин! — радостно рассказывал Джон по дороге в ресторан «Прага».

— Я хочу выпить за Джона и за всех тех самоотверженных людей, которые мне помогали. За Ника, Майкла и Энн! И не только за них, но и за тех заключенных, которые знали о побеге, могли выдать меня и получить за это уменьшение срока. Но они оказались настоящими людьми. За них!

Джон и Крис с энтузиазмом выпили, к ним присоединился и Решетников, молодой человек, в котором система еще не изжила революционный романтизм. Кедров тоже выпил и тихо пробурчал Решетникову, кивнув на Рептона:

— Мели, Емеля, твоя неделя!

После обеда Джон и Крис гуляли по Москве в сопровождении Решетникова, который тактично старался не мешать их беседе. Москва привела Джона в ужас.

— У нас в тюрьме было свободнее, — говорил Джон. — Посмотри, как от нас шарахаются, когда видят, что мы иностранцы!

— Тебе это кажется, Джон.

— В магазинах совершенно пусто — одна водка! Неужели они ею питаются?

— Не спеши с выводами, — Решетников затащил Джона в гастроном, где в розлив торговали шампанским. — Бокал шампанского стоит два боба, Джон, ты встречал такие низкие цены в Ирландии? Шампанское может пить каждый день любой рабочий.

— Все равно мне тут тошно! — говорил Брайен.

— Посмотри, сколько стоит треска, — 64 копейки за килограмм. Это около двух бобов, — продолжал агитацию Решетников.

— Кроме этой мороженой трески, в магазине ничего нет! Нет, я не в восторге от