Конан Дойл - Максим Чертанов

Пьеса с осени 1894 года пошла в Америке; успех был громадный – первый успех доктора на драматическом поприще. Стокер писал, что спектакль является «событием чрезвычайной важности в театральном мире». Ирвинг в течение многих лет играл Брустера блистательно и, что любопытно, исправно высылал автору гинею с каждого представления, хотя по условиям договора делать этого был вовсе не обязан – странные они все-таки, эти люди XIX века! Впоследствии Ирвинг и Дойл подружились и нередко навещали друг друга. Критики утверждали, что успех пьесы всецело является заслугой Ирвинга. Дойла это сильно обижало, и обижало, наверное, совершенно справедливо. Никакой актер не вытянет пьесы, если ему в ней нечего играть. Текст «Ватерлоо» банален по содержанию, но у театра свои законы, отличающиеся от законов литературы. Дойл великолепно сделал главное, что нужно для сцены – характер.

Общение с литераторами не исчерпывались сотрудниками «Айдлера». В 1890-е годы доктор Дойл общался со многими молодыми писателями. «Все они появились одновременно, среди них, возможно, не было ни Теккерея, ни Диккенса, тем не менее они оказались столь многочисленны и все такие непохожие, а их достижения в целом так высоки, что, думается, они могли поспорить во всем разнообразии и блеске с любым поколением в истории нашей литературы». Дойл называет имена поэтов, прозаиков и драматургов: Редьярд Киплинг, Джеймс Стивен Филлипс, Грант Аллен, Уильям Уотсон, Артур Пинеро, Мария Корелли, Стэнли Уэйман, Энтони Хоуп, Томас Кейн. Достоянием мировой литературы никто из них, кроме Киплинга и самого Дойла, однако, так и не стал.

В Лондоне Дойл возобновил знакомство с Гербертом Уэллсом, о котором отозвался так, что и не поймешь сразу, комплимент это или завуалированный пинок: «Один из великих плодов, которые дало нам народное образование, поскольку, как он с гордостью утверждал, происходил он из самой гущи народа. Его открытость и полное отсутствие классового чувства порой приводят в замешательство». Из дальнейшего комментария можно сделать вывод, что, по мнению Дойла, который о своих родителях публично либо отзывался в самых восторженных тонах, либо молчал как рыба (об отце), больше импонировало бы, если б Уэллс делал то же самое. Не джентльмен, короче говоря. Такое отношение, с одной стороны, не красит доктора; с другой стороны, сам Уэллс в автобиографической повести «Препарат под микроскопом» признавал, что в молодости «казался просто самоуверенным, дурно воспитанным молодым человеком». Что касается творчества Уэллса, то о нем Дойл тоже был невысокого мнения. «Он никогда не проявлял понимания истинного смысла явлений мистических, и в силу этого изъяна его история мира, как она ни поразительна, при всей своей скрупулезности неизменно казалась мне телом, лишенным души».

В 1893 году Дойл начал переписку со Стивенсоном, который жил тогда на Самоа, и они неизменно обменивались добрыми словами друг о друге. Стивенсону понравились «Ювеналии», опубликованные в «Айдлере» («я не мог устоять, когда передо мной развевался белый плюмаж Конан Дойла»), и он написал свой известный очерк о том, как создавался «Остров сокровищ». Книги Стивенсона Дойл обожал, однако и тут не обошелся без критических замечаний, упрекая его поздние работы за «сознательное украшательство стиля» и даже «манерность»: по его мнению, Стивенсону следовало бы писать попроще. Писатели, которых называют стилистами, вызывали у Дойла некоторое отторжение. «Момент, когда вы начинаете замечать стиль человека, указывает, вероятнее всего, на то, что тут что-то не так. Кристалл затуманивается – внимание читателя переключается от сути дела на художественную манеру автора, от предмета, изображаемого автором, на самого автора» (Оскару Уайльду, впрочем, доктор Дойл прощал его изысканный стиль; простил и Генри Джеймсу). Хорошо выстроенный сюжет, простота, соразмерность и ясность – вот единственные добродетели; можно посмеяться над такой старомодной наивностью, можно припомнить слова Пушкина о том, что писать надо «коротко и ясно». Когда Стивенсон скончается, его наследники обратятся к Дойлу с просьбой завершить его неоконченный роман «Сент-Ив» – по их мнению, он один способен выполнить такую работу, – но Дойл откажется по очень простой причине: «Боюсь не справиться». Когда мы читаем (с усмешкой, может быть) его критические отзывы в адрес тех или иных больших писателей, не стоит забывать, что себя он к таковым никогда не относил.

Сразу после «Ватерлоо» Дойл вполне логично намеревался приступить к роману из наполеоновских времен. Личность Наполеона с детства привлекала его – а кого она не привлекала? На роман уже был заказчик – издательство «Эрроус-мит». Был поставлен срок сдачи текста – август 1892-го. Можно было работать спокойно, но тут на доктора снова набросились редакторы «Стрэнда». Им срочно требовалась очередная дюжина рассказов о Шерлоке Холмсе. Теперь доктор уже готов был взвыть. «Писать о Холмсе было трудно, потому что на самом деле для каждого рассказа требовался столь же оригинальный, точно выстроенный сюжет, как и для более объемистой книги. Человек не может без усилий быстро сочинять сюжеты». Дойл хорошо понимал, что этой дюжиной он от «Стрэнда» не отделается. Он пытался отказаться, потом прибегнул к испытанному приему: запросил неслыханный гонорар. Дает ли это основания считать доктора жадным? Нам так не кажется. Он отказывался искренне. Как всякий человек, он хотел, чтобы ему хорошо, пусть даже слишком хорошо, платили за его труд, но гораздо больше он хотел, чтоб его оставили на свободе, а не заключали в тюрьму. И бедный Холмс тут был, ей-богу, абсолютно ни при чем: если бы Ньюнес заставлял Дойла писать ежемесячно на протяжении всей жизни рассказы о Найджеле Лоринге, доктор бы тоже не обрадовался.

«Кровопийца» Ньюнес легко принял условия: тысяча фунтов за всю дюжину. Это и в самом деле была громадная сумма – громадная для автора, но отнюдь не для успешного издателя, которого автор озолотил. Принял «Стрэнд» и другое условие Дойла: новый цикл холмсианы будет готов только к концу года, после того как будут выполнены обязательства перед «Эрроусмитом». На первую половину года у Ньюнеса еще был материал: в январском номере опубликовали «Голубой карбункул», потом последовательно все остальные рассказы, завершив цикл «Медными буками» в июне. Далее «Стрэнд» кое-как вышел из положения, пригласив в качестве временной замены Дойлу на вторую половину 1892 года того самого Мэддока, который писал рассказы о сыщике Дике Доноване. Они начали печататься с июля, причем первый рассказ сопровождался редакторским примечанием, адресованным читателям, возмущавшимся отсутствием Холмса: «Мы счастливы сообщить, что публикация историй о Шерлоке Холмсе прервана лишь на время, так как г-н Конан Дойл сейчас как раз работает над вторым циклом рассказов. Мы возместим этот ущерб, размещая в журнале детективные истории других выдающихся авторов». (Читатели «других выдающихся авторов» не оценили.) Дойл же вполне успокоился и начал работать над романом «Великая тень» («The Great Shadow»). Объем текста предполагалось сделать небольшим. Дойл не слишком торопился. Весь прошлый год он работал как каторжный: пришло время немного отдохнуть.