Палач, или Аббатство виноградарей - Джеймс Купер

— Все в порядке, и теперь ничто не препятствует достоуважаемым брачащимся и их друзьям подписать документ, — заключил бейлиф. — Счастливая menage как хорошо управляемое государство, в ней предвкушение небесных радостей и покоя; тогда как недовольная супружеская пара и немирное общество подобны адским мукам. Пусть свидетели жениха и невесты выйдут вперед и будут готовы поставить свои подписи после подписей брачащихся.

Несколько родственников и знакомых Жака Коли выступили вперед из толпы и встали рядом с женихом, который тут же подписал брачный контракт, как человек, спешащий обрести свое счастье. Толпа затихла: все ждали, кто выйдет и подтвердит подпись трепещущей девушки, что явилось бы самым торжественным и важным событием в ее жизни. Несколько минут протекло в молчании, но свидетели невесты так и не появились. Дыхание Сигизмунда вновь сделалось затрудненным: казалось, с ним вот-вот сделается удушье; движимый порывом благородства, он поднялся с места.

— Ради Господа! Ради тебя и меня — не торопись! — в ужасе прошептала Адельгейда, заметившая, как надулись жилы у него на лбу.

— Я не могу покинуть бедную Кристину, презираемую толпой, в такой важный миг! Чтобы не умереть от стыда, я должен выйти и свидетельствовать за нее!

Рука юной госпожи де Вилладинг властно и успокаивающе коснулась руки Сигизмунда, и юноша заметил, что трудный миг одиночества для его сестры миновал. Толпа расступилась, и благопристойная супружеская пара, одетая скромно, но прилично, нерешительно направилась к невесте. Глаза Кристины наполнились слезами, но ужас перед унижением сменился нежданной радостью. Отец и мать приближались к ней, чтобы оказать поддержку в испытании. Почтенные родители неторопливо заняли место рядом с дочерью и только тогда впервые осмелились оглядеть толпу.

— Как, должно быть, больно для родителей расставаться с такой красивой и примерной дочерью, — заметил туповатый

Петерхен, который обычно истолковывал любые чувства только в их общем и примитивном смысле. — Природа велит им одно, а условия брачного контракта и ход наших церемоний — противоположное. Я сам часто испытываю слабости, которым подвержены наиболее уязвимые сердца. Но мои дети — это все граждане, и я мог бы многое сказать о чувствах, клянусь Кальвином, не будь я бернским бейлифом! Ты приходишься отцом этой прекрасной, скромной девице, а ты — матерью?

— Да, мы ее родители, — мягко сказал Бальтазар.

— Ты не живешь в Веве или его окрестностях, судя по говору?

— Я житель великого кантона, майн герр, — ответил Бальтазар по-немецки, на котором говорили почти во всех подчиненных кантону землях. — В Во мы чужаки.

— Но ты недурно делаешь, что отдаешь свою дочку за жителя Веве, и особенно в день празднества прославленного и щедрого Аббатства. Я думаю, дочка твоя не обеднеет оттого, что согласилась на предложение глав церемоний!

— В дом мужа она принесет хорошее приданое, — сказал отец, порозовев от тайной гордости, ибо те, кто имеет в жизни мало поводов для радости, дорожит ими вдвойне.

— Очень хорошо! Воистину достойная пара! И, не сомневаюсь, встреченный спутник окажется достоин вашего отпрыска. Мосье нотариус, назовите имена этих почтенных людей, чтобы все могли прилично приветствовать их.

— Немного погодя, — торопливо сказал служитель пера, который втайне был оповещен о происхождении Кристины и которому хорошо заплатили за то, чтобы он вел дело с осторожностью. — Иначе мы нарушим порядок церемонии.

— Как найдете нужным; я не желаю, чтобы что-нибудь делалось вопреки закону либо предписанному распорядку. Но — Бога ради! — продолжим подписание документа, ибо есть признаки, что жаркое вот-вот подгорит. Ты умеешь писать, добрый человек?

— Посредственно, майн герр; но расписаться в документе при необходимости я сумею.

— Мосье нотариус, передайте перо невесте; и не будем долее откладывать счастливое событие.

Тут же бейлиф, наклонив голову, шепотом отдал распоряжения помощнику насчет жаркого в кухне и праздничного стола. Кристина, бледная, дрожащей рукой взяла перо и уже поднесла его к бумаге, как вдруг громкий крик в толпе привлек всеобщее внимание.

— Кто осмелился столь дерзко и неподобающе вмешаться в сей торжественный акт, да еще и в присутствии властей? — сурово вопросил бейлиф.

Пиппо, вместе с другими заключенными, в окружении стражей, был притиснут толпой почти к самому возвышению, пошатываясь, вышел вперед и, с подчеркнутой почтительностью сняв шапчонку, скромно предстал перед Петерхеном.

— Это я, о блистательный и превосходный правитель! — заговорил лукавый неаполитанец, который все еще находился под воздействием выпитого вина, придавшего ему смелости, но не лишившего наблюдательности. — Меня зовут Пиппо, я артист со скромными притязаниями и все же, надеюсь, человек честный, уважаю закон и почитаю правила.

— Что ж, пусть этот добрый человек выскажется. Имея подобные убеждения, он имеет право на внимание. Мы живем во времена проклятых нововведений, когда пытаются попрать алтарь, Государство, общественное доверие, и потому чувства благонадежных подобны росе, увлажняющей траву.

Читателю не следует из речи бейлифа делать вывод, что кантон Во стоял тогда на пороге великих общественных потрясений, но так как правительство само по себе было узурпатором и основывалось на ложных принципах исключительности, было не принято, как и в наши времена, выступать против моральных теорий насильственного права, поскольку та же жажда власти, то же стремление к наживе, незаконно удовлетворяемые, и те же беззастенчивые суждения, нарочито темные, преобладали в христианском мире в прошлом столетии так же, как и в нынешнем. Хитрый Пиппо заметил, что наживка проглочена, и с еще более важной и почтительной миной продолжал:

— Хоть я здесь и чужак, блистательный правитель, но я с величайшим восторгом принял участие в этих радостных и чудесных церемониях. Слава о них полетит далеко, и люди вновь будут говорить о Веве и его празднествах. Но огромный скандал навис над вашими почтенными головами, и я в силах предотвратить его. Святой Дженнаро не допустит, чтобы я, чужеземец, наслаждался весельем в вашем городе и не выступил бы в защиту честности! Вне сомнений, о величайший правитель, что ваша светлость уверены, будто сей досточтимый житель Веве берет в жены порядочную девушку, чье имя будет с честью упоминаться участниками празднества и жителями города и во всех благородных кругах Европы?

— Ну и что с того, приятель? Девушка красива и скромна на вид, а если тебе что известно, шепни на ушко мужу или ее подругам, но не мешай бракосочетанию своей грубой глоткой, тогда как мы уже приготовились спеть эпиталаму в честь счастливой пары. Подобная фамильярность — сущее проклятие, и я уже думаю, не отправить ли этого плута, несмотря на заявленную им приверженность к порядку, в тюрьму Веве месяца на полтора!