Стальная Крыса. Золотые годы - Гарри Гаррисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разыскать Анжелину удалось в кают-компании, где у нее проходило деревенское чаепитие с мадам фермершами. От мужчин за ненадобностью избавились, отослав их трудиться. Когда я, энергично кивнув, поднял оба больших пальца, Анжелина улыбнулась, после чего элегантно отведала вафельного пирога, поделившись кусочком с Розочкой, которая не менее элегантно принялась сопеть над ним.
— Дамы, — воззвал я, — попрошу внимания. Силы зла повержены, капитан перевязан и — весьма болезненно — подлатан. И узрел явленный ему свет.
— И какого же рода этот свет? — осведомилась Анжелина.
Я с улыбкой поклонился внимающей женской аудитории:
— Все долги будут уплачены. Эти добрые люди и их свиные подопечные обретут новую родину на райской планете, купающейся в лучах солнца. Добро побеждает!
В ответ на восторженные овации я поднял сжатый кулак над головой и потряс им в победном салюте. Анжелина заговорила было, но я ее опередил:
— И это еще не все! Вдобавок прямо сейчас сюда мчится наш добрый сын Боливар, дабы распорядиться финансами и механизмом договора!
— Джим… Не может быть!
— Может, любовь моя, очень даже может!
Лучась от радости, она подалась вперед и с чувством звонко чмокнула меня в щеку под бурные аплодисменты зрителей. К счастью, она подалась вперед не настолько далеко, чтобы увидеть скрещенные у меня за спиной пальцы обеих рук.
О, только бы так оно было, о силы, правящие вероятностью, сотворите, чтобы ложь во спасение стала явью.
О, пожалуйста, пусть это случится — или Скользкий Джим ди Гриз вправду в глубоком-преглубоком экскременте.
Анжелина задумалась, наморщив лоб, и не без причины. В моем воодушевленном словоизвержении было больше дыр, чем truo[5] в сыре. Я хмыкнул и развернулся, бросив через плечо:
— Извини, некогда чаи распивать. Боливар просил провести для него инвентаризацию корабля. Вернусь без промедления.
Будь у меня совесть, я бы не устоял под гнетом всей своей невинной лжи. К счастью, избрав путь преступления, я благополучно сбросил это бремя с плеч.
Но я в самом деле хотел поглядеть, в каком состоянии пребывает судно. Осмотр я начал с навигационной палубы, мало-помалу подбираясь к машинному отделению. Входя в один шумный отсек за другим, открывая одну облупившуюся дверь за другой, я все больше падал духом. Начать хотя бы с того, что вахту вроде бы никто не нес. Ни на одном из постов не было ни души, лампы либо притушены, либо вообще перегорели. Повсюду грязь. «Роза Рифути» оказалась дырявой космоплавающей лоханкой. Следы экипажа обнаружились лишь на жилой палубе. Распахнув дверь с надписью «ВОШЕДШИЕ БЕЗ РАЗРЕШЕНИЯ БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ», я едва устоял на ногах под напором миазмов протухшей еды, закисшего пота и перегара наркоты. Пинками расчищая путь среди разбросанных подносов и смятых емкостей от напитков, я пробился к койке обтерханного неряхи, курившего зеленый косяк, наслаждаясь скрипучей записью угледобывающе-сталелитейной музыки. Пинком сбив плеер на палубу, я раздавил его каблуком. Подняв голову, небритый меломан буркнул:
— Ekmortu stultulo!
Сиречь «сдохни, дурачина!». Терпение мое, до сих пор державшееся буквально на соплях, лопнуло. Рывком стащив его с койки за шиворот засаленного комбинезона, я потряс замухрышку, как терьер крота, изрыгнул трехэтажное проклятье, и, будто этого мало, появившийся скальпель вырос перед его выпученными глазами.
— Только дыхни, и ты труп, — прорычал я гласом рока.
Лишь когда его лицо посинело от начинающегося цианоза, я отшвырнул его на койку, где он со всхлипом перевел дыхание.
Пылающим взором я окинул передрейфившую команду, валявшуюся вокруг на изгвазданных койках.
— А теперь слушайте! Я только что купил это космическое корыто, и я новый владелец. Будете делать, что прикажу, или… — Моя кисть дернулась, и скальпель, промахнув комнату, тюкнулся в дальнюю подушку — в каком-то миллиметре от ошарашенной физиономии матроса.
Развернувшись на пятке, я принял боевую стойку карате, испепеляя взором окончательно запуганных членов команды.
— Кто-нибудь не согласен?
Разумеется, таких не нашлось. Раздув ноздри, я медленно повернулся, переводя взгляд с одного на другого. Прошел через весь кубрик и забрал скальпель.
— Меня зовут Джеймс ди Гриз. Можете звать меня «хозяин» — НУ-КА, ДРУЖНО!
— Да… хозяин… — раздалось нестройным хором.
— Хорошо. Сейчас я осмотрю остаток корабля и вернусь ровно через час. К этому времени вы уберете этот свинарник, помоетесь, побреетесь и приготовитесь быть лояльной командой — или умереть…
Последние слова прозвучали настолько холодно, что исторгли единодушный стон матросов, закачавшихся, будто деревья на ветру. На этой патетической ноте я вышел, чтобы продолжить удручающую инспекцию этого липового звездолета.
Машинное отделение оказалось последним. Несмазанные дверные петли скрипели, как везде. Мои барабанные перепонки задрожали от рева:
— Ты в механике круглый идиот! Ты что, не знаешь, каким концом суют отвертку в шлиц? Подойди поближе, я покажу это на твоей…
Последовал вопль боли, и мимо меня шмыгнул матрос, преследуемый целым градом отверток. Его страдальческие вопли стихли дальше по коридору, а я одобрительно кивнул — наконец-то хоть кто-то на этой мусорной шаланде работает.
Седовласый, сбитый крепко, как какой-нибудь из его механизмов, он зарылся в недра одного из них, обследуя укромные уголки за открытой панелью. Подойдя поближе, я расслышал, как он бормочет ругательства.
А я их понял! Язык, который я выучил ценой жутких мук на жутко мучительной планетенке. Клизанд.
— Хорошая работа, о могучий инженер, отличная работа! — сказал я на том же языке. Выпрямившись, он обернулся как ужаленный, разинув рот.
— Вы говорите по-клизандски…
— Рад, что вы заметили.
И тут, широко распахнув глаза, он нацелил на меня испачканный смазкой палец.
— А я вас знаю! Вы были пилотом моего корабля во время Последней войны[6]. На самом деле я даже помню ваше имя: лейтенант Васька Хулья.
— Какая память! А я вот ваше напрочь забыл.
— Штрамм, лейтенант Хулио.
— Лейтенант Хулья приказал долго жить вместе с войной! Меня зовут Джим. Я рад, мой добрый Штрамм. Я действительно был вашим пилотом. И, как ни прискорбно, диверсантом. Позвольте наконец попросить прощения за то, что взорвал четыре ваших чудесных двигателя.
— Это я должен благодарить, Джим, — отмахнулся он с широкой улыбкой. — Вы покончили с войной, вытащив меня из военного флота обратно на гражданку. — Тут улыбка погасла, и он угрюмо сдвинул брови. — Не ваша вина, что я завербовался на это ведро ржавых болтов.
— Скоро все переменится, — сказал я, пожимая
