Собиратель чемоданов - Ольга Ляшенко

Поскольку опровергнуть это было невозможно, младофилософы сразу приобрели себе массу сторонников. Многие бывшие идеалисты с энтузиазмом последовали за ними, не говоря уж о простых людях, которые сердцем восприняли их правоту. Все сразу увидели, что их учение — это как раз то самое, что сейчас и нужно, что только такой и должна быть настоящая чемоданная философия — не догмой, а руководством к действию. Если старые философы, сидя в своих холодильниках,[131] только объясняли сложившееся положение дел, да и то, как правило, неверно, то эти двое сразу точно указали, что следует предпринять, чтобы изменить все к лучшему.

5. Клавдий[132] сначала тоже, как и все, поддался обаянию младофилософии. Его подкупил ее действенный, боевой дух, а главное — то, что она была четко нацелена на Спасение. Какое-то время ему даже казалось, что учение о надстройке и есть та самая Истина, которую он так упорно искал.

Для начала, чтобы глубже постичь учение, он записался в кружок. Выступал с докладами, активно участвовал в диспутах, ночи напролет просиживал над книгами, составлял рефераты. Йогу он тогда, конечно, забросил. Окончательно уверовав в идею, вместе с Сангхой[133] вступил в партию и стал одним из активнейших ее членов. Принимал самое непосредственное участие в подготовке обращения ко всем трудящимся внечемоданного пространства: как профессиональному словеснику, ему было поручено составить текст обращения и перевести его на языки различных народов мира.

Дело в том, что учение о надстройке не стояло на месте, а все время творчески развивалось. Поскольку оно изначально было доступно всем, то каждый, кто только ни примыкал к движению, вносил от себя что-нибудь новенькое. На одном из этапов развития выяснилось, что на Поверхности, как и в Чемоданах, тоже есть свои идеалисты и что надстройка — именно их рук дело. В самом деле, зачем, спрашивается, трудящемуся человеку уродовать чемоданы? Если они ему мешают, то он их либо передвинет, либо вынесет в другое помещение, либо, на худой конец, продаст. Только неисправимому идеалисту, в сознании которого все перевернулось вверх тормашками, может прийти на ум возводить над чемоданами какие-то башни, шпили, дополнительные этажи, обносить их крепостными стенами и рвами с водой[134] — словом, сооружать всю эту гигантскую надстройку.

Объяснять идеалисту, что его надстройка никому не нужна и только препятствует развитию нормальных отношений между Чемоданами и Поверхностью, бесполезно. Идеалист — это человек, который ведет паразитический образ жизни, на нужды других ему глубоко наплевать. Поэтому надеяться на то, что он добровольно согласится разобрать надстройку, не приходится.

Вот почему и решено было обратиться ко всем трудящимся Поверхности, чтобы они помогли сладить с идеалистами. Ведь, при всех физических различиях, трудящийся всегда поймет трудящегося.

Обращение было размещено на партийном сайте, а кроме того, еще дополнительно разослано по всем возможным адресам.

6. Когда окончательно стало ясно, что трудящиеся Поверхности пошли на поводу у идеалистов, и расчитывать придется только на себя, ряды партийцев резко поредели.

Однако оставшиеся не пали духом, а наоборот, теснее сплотившись, ужесточили дисциплину, на всякий случай ввели конспирацию и, уже без посторонних помех, умело сочетая легальные и нелегальные методы, вплотную занялись вопросами тактики и разработкой плана конкретных действий.

Официальными лидерами организации по-прежнему считались те двое, благодаря которым все и началось. Но, как видно, они уже выполнили свою историческую миссию. Теперь это были только два свадебных генерала, а на самом деле все держалось на Учителе.[135] Он не только один тянул всю оргработу, но и фактически единолично принимал самые ответственные решения. Ведь при нем всегда и неотступно находились его ученики. Поэтому при голосовании ему автоматически обеспечивалось большинство. В конце концов, в целях экономии времени, другие члены партии сами предложили изменить процедуру и отказаться от голосования. «А что толку нам вообще голосовать! — сказал как-то один из них. — Пустая трата времени! Как ни голосуй, а большинство всегда за Учителем. Оно у него свое и всегда в кармане».

Расчет при этом был простой: авось кто-нибудь из учеников, поддавшись ложному самолюбию, отложится от Клавдия и примкнет к его оппонентам.

Но не на тех они напали.

— А вам кто виноват, что вы всегда в меньшинстве? — насмешливо сказал Учитель. — Заведите и себе такое же большинство. Кто мешает? — а после громко, на весь зал: — Поступило предложение отменить голосование, а право последнего слова оставить за мной. Кто за? — и поднял руку. — Принято подавляющим большинством.

После этого случая Сангха не только обрела еще больший моральный перевес, но и пополнилась примкнувшими к ней новыми членами, которые уже и раньше прислушивались к Учителю, но из ложного самолюбия еще колебались, теперь же окончательно и бесповоротно отложилсь от его оппонентов.

С тех пор так и повелось: сначала было обсуждение, во время которого каждому давалась полная возможность высказаться, а в конце Учитель подводил итог, тем самым объявляя окончательное решение, и меньшинство, подчиняясь партийной демократии, уже безоговорочно с ним соглашалось.

Другой бы на его месте давно уж воспользовался сложившимся положением, ввел бы в партии единоличное управление и создал культ собственной персоны. А то и вовсе отменил бы в ней всякие обсуждения, превратил ее в организацию военного образца и использовал для захвата власти и установления личной диктатуры в Чемоданах, после чего провел бы полную национализацию и ускоренную модернизацию, перевел народное хозяйство на военные рельсы и начал последовательно осуществлять широкомасштабный план захвата всей Поверхности и утверждения тоталитарного режима в масштабах вселенной.

Но не такой человек был Григорий Подкладкин. Бывало, часами, до хрипоты, не жалея времени и не считаясь с тогда уже пошатнувшимся здоровьем, убеждал он ни в какую не желавших с ним согласиться товарищей по партии, даже если таковых была только ничтожная горстка. Потом, часами же, терпеливо выслушивал их шаткие доводы, чтобы, дождавшись своей очереди, еще раз взять слово и еще раз камня на камне от них не оставить. А после опять выслушивал. И опять выступал. И так до тех пор, пока его противники сами не начинали просить, чтобы он поскорее подвел итог.

7. В одном из таких обсуждений и всплыл, совершенно случайно, вопрос о Последнем Чемодане.

До этого о нем как-то не вспоминали. А тут вдруг вспомнили, и почему-то все одновременно. Позавчерашние партийцы, чтоб оправдать свое же ренегатство, начали кричать о разрыве с традицией, о попрании каких-то устоев, а лично Подкладкину предъявили обвинение в сектантстве, шпионаже и подрывной деятельности. Неизвестно кем был пущен нелепый слух о том, что он, дескать, нарочно заслан с Поверхности, для разложения Чемоданов. Но суд нашел все эти обвинения голословными. Учителю бы тогда сразу же подать встречный иск, но он, по недостатку времени и широте своей души, решил оставить все как есть, и ренегаты, пользуясь безнаказанностью, продолжали распространять клевету теперь уже в средствах массовой информации. Махровые идеалисты, ликуя, что теперь они не в одиночестве, подпевали им на все голоса. А о том, что черным по белому было записано в Конституции, за что сами же когда-то обеими руками проголосовали, как будто и запамятовали. Как будто катастрофическая ситуация с надстройкой не была тем самым крайним случаем, на который и были заранее расчитаны поправки.[136]

Так повела себя интеллигенция, самая образованная часть общества, можно сказать, духовная элита. Так что уж говорить о простых людях?[137]

8. В эти-то недобрые времена и зародились в Чемоданах разнообразные религии. Сначала в форме мифов и суеверий. Откуда ни возьмись появились толпы шарлатанов разных мастей. Первое время они еще стеснялись и выступали под видом психотерапевтов, экстрасенсов и телекинетиков, потом, осмелев, стали называть себя ясновидящими, прорицателями, магами, в конце же концов до того обнаглели, что прямо в газете начали писать: «Потомственный колдун», «Гадалка с опытом», «Деревенская ворожба». И, что самое удивительное, люди верили и толпами записывались на прием. Никто и не пытался рассуждать, например, так: «Ну, ладно, допустим, такой-то — теперь колдун. Это хорошо. Но почему потомственный, когда отец его был кладовщиком?», или: «Ну хорошо, пускай теперь она — гадалка. Это — ладно. Но где и, главное, когда она приобрела тот опыт, о котором пишет, если только месяц назад торговала пирожками вот здесь же, на углу?». Никто даже ни разу не поинтересовался, каким путем дошли до чемоданов приемы деревенской ворожбы.[138]