Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Наконец позволяют уйти.

В карете гувернер запихивает Йена в кресло и отворачивается к стене. А Юго без сожаления втыкает иглу в толстую ляжку, обтянутую шерстяным чулком. Человек отключается мгновенно. Проснется он с головной болью и провалами в памяти, которые, Юго надеялся, не останутся незамеченными.

Йен следит за происходящим внимательно, слишком уж внимательно для годовалого малыша.

– Тише, – просит Юго.

Его слух обостряется. И чутье твердит о близкой опасности. Цокот копыт. Голоса стражи… только треть от той, что ее светлость взяли на выезд. Этого мало.

Скрежет ворот…

…гул толпы. Свист хлыста. Хлопки. Чьи-то голоса, прорывающиеся внутрь.

И Юго вытаскивает ребенка, который слишком тяжел и неуклюж, чтобы спастись вдвоем. Карета вязнет. Ругань. Удары. Кажется, бросают камни.

– Только не плачь. – Юго ввинчивается под лавку, между коробами, и тянет малыша за собой. Тот ползет, прижимается доверчиво. Ему страшно.

Коробки с трудом получается задвинуть на место… удары сыплются со всех сторон. Хрустит дерево. Визжат кони. Люди воют. Если повезет, то, вырвав двери, они удовлетворят свой гнев гувернером и не будут искать Юго… не должны.

Но вот рывок. И карета пробивает толпу. Возница нахлестывает лошадей, спеша убраться в безопасные пока еще лабиринты замка.

– Вот и все. – Юго гладит рыжие волосы. – Хочешь есть? Конечно, хочешь. Сейчас выползем… запомни, если чувствуешь опасность, как сейчас, прячься. Лучше быть живым трусом, чем мертвым героем.

Вряд ли Йен понял хоть что-то.

Нарядный костюм изрядно изгваздался. Но это же мелочи, если разобраться.

– На вот.

Юго захватил с собой флягу, правда, молоко успело остыть, но лучше уж холодное, чем никакое. Немного беспокоит тряска, но малыш справляется.

– Все, больше нельзя. – Юго с сожалением флягу отобрал. – Сейчас приедем, и тебя покормят нормально. А это – так… по-быстрому. Устал?

Йен был теплым и уютным. Лежал тихо, вцепившись в Юго, и постепенно дыхание его выравнивалось. Коснувшись хрупких пальцев, Юго с какой-то непонятной тоской подумал, что так и не нашел подходящую самку… и уже не найдет.

В этом же мире отношения слишком сложны, чтобы в них ввязываться.

Карету встречал лорд-канцлер лично. Как Юго и предполагал, ее светлость забрали сына, не посоветовавшись с отцом. И Кормак был зол. Еще больше разозлился он, увидев весьма умилительную, с точки зрения Юго, картину: двое малышей на полу и спящий гувернер. Вина он выпил полбокала, но… разве кто-то станет слушать оправдания?

– Мы… мы вот… а он спать, – сказал Юго, глядя в глаза Кормаку.

Узнает?

Нет.

– А он плачет. И я не знал, что делать.

Кормак взял внука на руки. Интересно, он к нему привязан как к генетическому продолжению его рода или как к символу победы? Впрочем, какая привязанность ни была бы, но хоть как-то защитит ребенка.

– Ты паж? – Этот вопрос был опасен. И взгляд, задержавшийся на Юго дольше обычного. Не следует недооценивать лорда-канцлера, хотя, как многие иные люди, он скорее доверяет рассудку, чем инстинктам.

– Д-да. У ее светлости. – Юго шмыгнул носом. – Там было… так страшно. Я думал, что они нас побьют. Совсем.

Внимание человека следовало переключить.

– Идем.

Шел Кормак быстро и не оглядывался. В детской уже, передав Йена на руки няньке, обернулся.

– Теперь ты служишь его светлости.

Пожалуй, это можно было счесть повышением. Юго не имел ничего против. Список его закончился, новых распоряжений не поступало, а малышу помощь пригодится.

Злость на дочь не помешала Кормаку отправить два вооруженных отряда к Ратуше. Люди в алых плащах не стали возиться с арестами: конница с лету ударила по толпе, смяв задние ряды. И вооруженная пехота довершила дело. Дрогнувших, отступивших затаптывали. Потом, отделяя живых от мертвых, первых отправляли в тюрьму. Показательный суд должен был образумить людей.

Отчаявшись использовать иные методы, Кормак применил силу.

И страх.

Изуродованные тела выставили на площади. Две сотни человек. Мужчин. Женщин. Стариков. Детей. Всех, кто попал под первый удар или же был слишком упрям, чтобы бежать.

Юго смотрел на них, как и весь город.

Юго слышал шепот крыс: быстрая смерть лучше медленной. Скоро зима. И голод.

Холод.

Обреченность.

Приговор. И не лучше ли вынести его тем, кто сидит в замке?

На площади оставляли красные кленовые листья. И алые ленты. И грязные тряпки, пропитанные кровью. А Народное собрание готовилось судить тех, кто словом и делом посягнул на жизнь ее светлости.

Народное собрание осуждало беззаконные действия.

Кормак потребовал особых полномочий, но лорды испугались. Четверо мормэров пригрозили выступить открыто, в случае если лорд-канцлер вздумает захватить власть силой.

Гильдии вышли из состава Народного собрания и примкнули к добровольческим дружинам. Комитет общественного спасения объявил Совету вотум недоверия и потребовал роспуска. Лидеры Комитета заочно были признаны виновными в подстрекательстве к мятежу.

Город выжидал.

Ее светлость позировали.

Они вычеркнули из памяти ссору с отцом и те пощечины, которыми были награждены за глупость.

Путь до Краухольда занял пять месяцев.

Сержант спешил. Но мир менялся слишком быстро, чтобы успеть за ним.

Столица увязла в сети патрулей, которых было чересчур много, чтобы пройти незамеченным. Но у Сержанта почти получилось.

Три дня пути.

Разъезд. И требование остановиться, предъявить документы. Бумаги имелись, но ушли в канаву. Кому интересны бумаги, когда нужны добровольцы? Или не совсем добровольцы, но те, кто способен с оружием в руках защищать народную власть.

Сержант отказался.

Ему не хотелось убивать сейчас, однако пришлось. Потом пришлось бежать, потому что разъезд оказался авангардом. Жеребца подстрелили, Сержанта тоже, но он привык, ко всему нынешняя боль ощущалась словно бы издалека, приглушенной, неважной. А вот без жеребца – плохо.

Травили с собаками.

Уходил по болоту. Ушел. Отлеживался на поросшей низким багульником гряде, зализывая раны. Наконечник стрелы, который, как назло, успел зарасти мясом, пришлось вырезать. Вырезал. Ослабел.

Ждал, усмиряя желание немедленно продолжить путь.

Восстанавливался.

Без лошади оказалось сложно. Медленно. Сержант пытался отыскать хоть бы и клячу, но в деревнях всех лошадей реквизировали, соваться же в лагеря было опасно. Он хотел пристроиться за обозом, но и там лошадей стерегли, а чужаков предпочитали отстреливать.