Архаические развлечения - Питер Бигл

Фаррелл закончил свой монолог много громче, чем начал, и отступил на шаг, сбросив руки Джулии со своих плеч.

– Да я ведь только это и делаю, – ответила она. – Это же уму непостижимо, сколько людей долбят тебе одно и то же.

Она пошла в сторону зданий медицинского факультета, и Фаррелл поплелся за ней, брюзжа:

– Ну да, как же, ничем другим они не занимаются. Странно только, что никто из них не желает дать мне прямого ответа. Спрашиваешь у них, сколько сейчас времени, и узнаешь, что нисколько – герцог Миннесотский забрал все время с собой, когда десять лет назад заперся в сортире. А спроси, как пройти к остановке автобуса, так получишь карту, на которой указано, где зарыты сокровища утерянного королевства.

Он сознавал, что ведет себя, как малолетка, которого выставили из игры, но все продолжал жаловаться, пока они не добрались до ее дверей.

Тут она опять повернулась к нему и улыбнулась с неожиданной щедростью, от которой у него перехватило дыхание. А я ведь совсем не знаю ее. Столько лет мы с ней дружим, а мне легче догадаться о том, что творится в голове у Зии или Эгиля Эйвиндссона, или даже, Господи-Боже, в голове у Никласа Боннера, чем в ее. Кто она, и как ухитрился иноземец, не знающий и двух слов на ее языке, познакомиться с ней? Джулия сказала:

– Во-первых, ты все перепутал насчет Гарта и Эйффи. Он не способен на большее, чем оцарапать человека деревянным мечом, а Эйффи совершила однажды кое-что похуже убийства – я это видела и никогда ей этого не прощу. Во-вторых, старая любовь моя, прямой ответ можно получить лишь на прямой вопрос. А ты, насколько я знаю, за всю свою жизнь не задал ни одного прямого вопроса.

Там она его и оставила, стоящим с гневной отповедью на устах, со страхом в душе и с путанными мыслями: Если я не знаю ее, как же вышло, что она меня знает? Кто дал ей право знать меня? Я никогда на это не соглашусь. А потом он подумал: Скорее всего, оно уже запоздало. Мое согласие. Скорее всего.

И все же в тот раз Джулия не ушла из Лиги, хотя и появлялась в ней так редко, что Фаррелл несколько изумился, когда она согласилась сопровождать его на танцы в честь визита короля и королевы Гипербореи, отделения Лиги в Сакраменто. Вечер прошел без происшествий (Эйффи и Никлас не объявились) – только король Богемонд потянул спину, стараясь поднять королеву Гипербореи, когда танцевал с ней вольту. Домой Фаррелл с Джулией отправились позже, чем намеревались, и дорогою распевали – впервые за долгое время – старинные песни эпохи ритм-энд-блюз'а.

Парнелл-стрит казалась удивительно тихой, подобной ночному пляжу в начале прилива. Рослый чернокожий, мотавшийся из стороны в сторону на переходе через улицу – именно там, где Фаррелл впервые увидел его – походил в своей грязной, сшитой из полосок ткани «джеллабе», на изодранный зимним ветром пляжный зонт. Он несомненно упал бы даже без помощи двух теней, норовивших его повалить: одна чуть ли не болталась у него на шее, другая злобно лупила его по ногам. Автомобиль, шедший навстречу Фарреллу с Джулией, объехал эту компанию, осторожно прижимаясь к обочине, чтобы никого не задеть.

Фаррелл остановил Мадам Шуман-Хейнк, едва лишь понял в чем дело, и они с Джулией выскочили из автобуса, схватив каждый первую железяку, какая попалась под руку. Напавшие на Мику Виллоуза проходимцы, подняв глаза, увидели две летящих к ним невероятных фигуры в развевающихся плащах, в ботфортах, гремящих и лязгающих по асфальту, в шляпах с плюмажами, наполовину скрывающих безумные лица, и в перчатках с раструбами, сжимающих занесенное вверх оружие – колесную монтировку и разводной ключ. Проходимцы уже вдосталь намучались с африканским кафтаном своей жертвы, в котором их лапы вязли, словно в пучке морских водорослей, так что именно в эту минуту вынести представшее перед ними зрелище оказалось им не по силам. Джулия запустила им вслед лучшим из гаечных ключей Фаррелла, ключ исчез в темноте, только Фаррелл его и видел.

На левой щеке Мики Виллоуза кровоточила ссадина, но никаких иных повреждений заметно не было. Не пытаясь подняться, он лежал на спине, ударяя ладонями по асфальту в медленном, размеренном ритме. Фаррелл подумал было, что Мика пьян – его, как и грабителей, эта мысль посетила первой – однако и спиртным от Мики не пахло. Когда Джулия попыталась приподнять его голову, он вдруг полуприсел, опираясь на локоть, и улыбнулся с пугающим торжеством, как будто Джулия свалилась в вырытую им западню.

– Рука, что касается Манса Мусы, – зловещим речитативом произнес он. Смех не позволил ему закончить. С неторопливой и небрежной царственностью он отмахнулся от них ладонью, плюхнулся обратно на асфальт и, улыбаяясь, замер.

– Ты обречена , твою мать.

Джулия безнадежно повторяла его имя.

– Встать можешь? – спросил Фаррелл. – Ну-ка, давай посмотрим как ты встаешь, ладно?

Но этот хихикающий мертвый вес именно потому и невозможно было поднять, что он не сопротивлялся, да и способности к прямостоянию осталось в нем не больше, чем в теплом йогурте. Джулия уговаривала его и плакала, а Фаррелл поносил их обоих, ревнуя к ее любовной заботе и злясь на себя за эту ревность. Когда чернокожий свалился в третий раз, приложив об асфальт и Джулию – так основательно, что она на долю секунды обмерла – Фаррелл попросту выпустил его и пошел в сторону. Впрочем, услышав оклик Джулии, он обернулся, чтобы ответить на еще не высказанный ею упрек:

– Да знаю я, знаю, мы не можем его так оставить. Но он не желает нашей помощи, и черт с ним. Пойду, вызову психовозку или еще кого.

– Мика, – взмолилась Джулия, – хочешь, мы кому-нибудь позвоним? Доктора вызовем? Есть кто-нибудь, кто придет и поможет тебе? Родни Мика, черт тебя побери, скажи же нам, кому мы должны позвонить!

Мика Виллоуз с закрытыми глазами лежал на боку. Фаррелл решил уже, что он заснул, но когда Джулия мягко толкнула его в плечо, он вдруг извернулся и встал на ноги таким движением, каким медленно изгибается струя воды или неторопливо перетекает на новое место охотящаяся кошка. Бурые речные заводи глаз стали окнами, открытыми в области такого страдания, о котором Фаррелл знал лишь, что он и слов для него не имеет, и заглядывать в эти глаза не имеет права.

– Йоро Кейта, – прошептал чернокожий. – Йоро Кейта, что командовал моими всадниками. Самори, Аскья аль-Кати, Молибо Тюэри, говоривший со мной и знавший все тайны моей души. Аль-Хаджи Умар, не принадлежавший даже к народу моему, ибо родом он был из племени тукулер – о, Аль-Хаджи Умар!

Бесцветный голос понемногу окреп – немощный, древний, обжигающий ветер ронял забытые имена.