Черная тропа - Головченко Иван Харитонович

Хмуря лоб, Алик пытался подсчитать, сколько же он задолжал Виктору. «Двадцать пять... потом еще двадцать пять... На прошлой неделе пятьдесят... Итого сто. А со вчерашним — двести пятьдесят... Мать, конечно, встанет на дыбы. Черт возьми, где же достать? Продать часы? Нет, без часов невозможно, как-то несолидно... Придется все же попросить... А как же тогда с поездкой? Деньги нужны на билет и на карманные расходы. Нет, о долге маме и заикаться не следует. В крайнем случае отнести в комиссионку фотоаппарат. Жаль, но иного выхода нет. Дома можно будет сказать, что на пляже украли...»

Эти подсчеты и размышления прервала мать, появившаяся на пороге с чашкой в руках.

— Выпей чашечку кофе... Ты, я вижу, совсем раскис, — сказала Марья Ивановна, и в тоне ее голоса послышался упрек.

Алик предпочел его не заметить.

— Мамочка, ты у меня просто ангел! — воскликнул он с наигранной живостью. — Именно о чашке черного кофе я сейчас мечтал. Из-за этой проклятой жары мозги словно расплавленные, ничего в голову не лезет.

— Ну жара-то тут ни при чем, — многозначительно подчеркнула Марья Ивановна, твердо решившая держать себя сегодня построже.

— Опять нотация? Пойми, я достаточно взрослый, чтобы самому распределять свое время. Нельзя же круглые сутки за учебниками сидеть! Да и не зубрилка я какой-нибудь, которому нужно от буквы до буквы заучивать. Мне важно схватить суть, а выводы я сумею построить.

— На экзаменах ты все же провалился, — напомнила Марья Ивановна.

— Опять об этом! Сколько раз тебе повторять: конкурс... сумасшедший конкурс! И каждый член экзаменационной комиссии старается протащить своих! Прекрасно знаешь, какой наплыв во все вузы и как режут на экзаменах!

Марья Ивановна смягчилась и перевела разговор на другое:

— Кстати, все хочу тебя спросить: что это за чемодан ты третьего дня притащил?

— Чемодан? Так я же тебе объяснил: мой приятель, Виктор, сам ленинградец, едет к сестре в Одессу и здесь остановился проездом. У дяди, где он живет, комнатка маленькая, да и соседи на руку нечисты. У Витьки уже пропал портсигар, который он забыл на столе. Он и попросил меня об этой маленькой товарищеской услуге. Между прочим, мама, Виктор настойчиво приглашает меня недельки на две прокатиться с ним в Одессу. Как ты на это смотришь? Жить будем у его сестры, так что поездка будет стоить мне очень мало: только билет и немного денег на карманные расходы.

— Ну, разве можно ехать к чужим людям, обузою на их шею!

— Ах, мама, у тебя какие-то странные, мещанские представления обо всем. Сестра его замужем за крупным работником, даже неловко будет говорить о плате за стол. Допустим, ко мне приехал бы мой друг, ты что, брала бы с него плату за ночлег и еду? Скажи, брала бы?

— Н-нет, конечно...

— Вот видишь! А мне бы так хотелось побывать в Одессе, в море покупаться... Когда еще такой случай представится?

— Ты должен готовиться к экзаменам. Отец ни за что не согласится на твою поездку.

— Ох, мама, это же всего двухнедельная передышка! Отдохну и тогда знаешь как возьмусь!

— Да и с деньгами у нас сейчас туговато. За путевку отца в этом месяце внести надо. Я себе босоножки заказала, ты ведь знаешь, что из-за своей подагры в магазине я ничего подобрать не могу.

— Значит, для вас-то деньги имеются... А для меня? — обиженно надулся Алик.

— Что ты, сынок! — всполошилась Марья Ивановна. — Единственный ты у нас!.. Ну, так и быть, поговорю с отцом. Урежу домашние расходы и что-нибудь наскребу.

— Правда, мама? Я так и знал, что ты согласишься. Ведь ты у меня хорошая-прехорошая, самая лучшая на свете!

Сразу повеселевший Алик вскочил с кровати и начал одеваться. Марья Ивановна растроганно смотрела на сына.

«Ласковый он у меня, ценит материнскую заботу...»

Полковник Шевколенко выключил люстру, и кабинет, освещенный одной настольной лампой, наполнился приятным полумраком. Сразу же стук в висках стал слабее, словно на лоб положили прохладную ладонь.

«Дает-таки себя знать гипертония, — подумал полковник. — Видно, давление опять подскочило».

Сегодня он чувствовал себя особенно плохо, а вопросов, которые нужно было немедленно решить, накопилось больше обычного. С трудом старался он сосредоточиться на том неясном сигнале, что с утра тревожил его именно своей неопределенностью.

Придвинув к себе тоненькую папку, полковник Шевколенко развернул ее на первой странице и вновь — в который раз в этот день! — стал пристально всматриваться в небольшую прикрепленную к листку бумаги фотографию.

Не лишенное красоты лицо. Немного насмешливый прищур глаз, улыбка как будто веселая, но почему-то кажется недоброй. Черты лица правильные, только подбородок слегка тяжеловат. Обнаженное до пояса тело хорошо натренировано. Видно, что человек этот долго и много занимался спортом. Это и все, никаких особенных примет. В сущности, лицо ординарное. Почему же все-таки оно выделяется как-то на этой групповой фотографии? Возможно, потому, что юноша этот значительно старше всех, запечатленных на снимке? Или потому, что в облике его нет того простодушия, которым светятся все остальные лица?

А у девчушки все же проявилось чутье! Письмо ее — интересный документ. Вся она в нем, как на ладони. Такую еще можно спасти.

Он отложил фотографию и взял в руки неровно исписанный листок.

«Пишу вам, прямо скажу, после пьянки, и вообще у вас не должно быть ко мне доверия. Я раньше все мечтала о красивой жизни, а теперь вижу, что никакой красивой жизни нет, разговоры одни и выдумки. То есть не совсем выдумки. Есть такие, конечно, которые могут даже подвиг совершить. Но до них тянуться трудно. Я ведь легкомысленная очень и слабовольная. Вот и несет меня, как щепку по воде.

Вы, может, подумаете, что пишу вам по злобе или из ревности? Нет, не такая я бессовестная, чтобы совсем стыд потерять и даром беспокоить людей.

Все это вам неинтересно, мне только хотелось бы, чтобы вам было понятно, как может девушка познакомиться с парнем, совсем даже не зная, кто он.

Словом, я с Виктором познакомилась на танцульке в парке, а потом он меня и подругу пригласил в ресторан, а на другой день опять, и так всю неделю мы хороводились одной компанией (он привел еще одного парня и какую-то свою знакомую)... Сначала мне Виктор очень понравился: и веселый, и одет хорошо, и денег много, и рассказывает очень интересно. Но только стала я вдруг замечать, что он все старается подпоить нас, особенно того парня, которого с собой вечно таскает, а сам, когда никто не видит, в рюмку себе все нарзан подливает.

В воскресенье мы компанией поехали на пляж, и Алька, тот парень, что с Витькой ходит, хотел всех нас снять. А Виктор вдруг ну просто из себя вышел! Не выношу, говорит, любительских снимков, да и вообще терпеть не могу сниматься. Даже побелел весь от злости. Тогда я и Вера, подруга моя, решили тихонько подговорить фотографа, того, что на пляже ходит, чтобы он нас незаметно снял. Карточкой хотели Виктора вечером подразнить. И из-за этого потом целый скандал получился. Короче говоря, выхватил Виктор из рук Веры карточки и все до одной порвал. Только вот эта, что вам посылаю, осталась — она у меня в сумочке лежала.

Почему он так боится, чтобы его физиономия на карточке была снята? Думаю я сейчас и не понимаю. Зачем ему было допытываться, какой фотограф снимал? Откуда у него денег столько? Для чего ему этот Алька и почему он его про какой-то чемодан просил? Кто ж он такой, этот Виктор?

Ведь я даже его фамилии не знаю. Так, встретились на танцульке и пошли куралесить... А вдруг он аферист? А вдруг он еще хуже?

Простите, если все это моя фантазия. Очень мне страшно стало. Добавить больше нечего. Помню только, что говорил, будто он ленинградец. И адреса здешнего его не знаю. Что-то про дядьку упоминал, у которого остановился, но я не расспрашивала.