Гражданская война. Генеральная репетиция демократии - Алексей Щербаков

В отличие от многих, Слащев понял, что у Гражданской свои законы — и опыт Первой мировой тут надо применять с осторожностью. А ведь и белые, и красные (у которых в штабах сидели все те же «военспецы», то есть офицеры и генералы старой армии) по мере сил старались воевать «по правилам». Потому-то частенько и смотрится эта война как театр абсурда.

Слащев же на эти правила наплевал и действовал в соответствии с особенностями той войны, на которой находился. Отсюда, к примеру, его стойкая неприязнь к обороне. Дело в том, что кое-как сформированные воинские части были похожи на велосипед — сохраняли устойчивость лишь в движении. Остановка вела к падению. Потому-то Слащев и оказался уникальным явлением.

Что же касается политических взглядов, то складывается впечатление, что ему было глубоко все равно, за кого воевать. Выпала карта за белых — он и воевал за белых. Возможно, этим и объясняется огромная популярность Слащева среди офицерской молодежи — в этой среде подобные настроения были скорее правилом, нежели исключением. У поручиков и штабс-капитанов политические взгляды редко выходили за рамки тезиса, что всех большевиков надо перевешать. А что дальше? Какая разница!

Кроме того, Слащев откровенно презирал игры в демократию. Точнее — упорное желание белых лидеров делать вид, что у них существует нормальное государство.

…Свой характер он проявил сразу же, как начал играть самостоятельную роль. Деникин требовал, чтобы Яков Александрович под командой генерала Шиллинга защищал Северную Тавриду. На что Слащев по-простому ответил, что делать этого ни в жизнь не станет, потому что для этого у него нет никаких возможностей, а гибнуть ни за что посреди степей в его планы не входит. А потому послал всех далеко и стал отходить в Крым.

По дороге с ним случился очень характерный эпизод.

…Кроме чудовищной своры интендантов, о которой уже много говорилось, у ВСЮР имелась столь же чудовищная и вороватая система бухгалтерии. Жалованье бойцы и офицеры порой не получали по 3–5 месяцев. Не потому, что денег не было. Деникинские деньги — ничем не обеспеченные бумажки, которых можно напечатать сколько надо. Но вот порядок такой. Бюрократия-с.

Так вот, отступая в Крым вдоль железнодорожных путей, генерал узнал, что где-то неподалеку драпают и военные финансисты. Слащев нанес визит туда, чтобы выбить деньги для своих бойцов, и получил ответ, что денег нет. Тогда он стал действовать вполне в духе своих противников, красных или махновских командиров. Вынул из кобуры наган и, постукивая его рукояткой по столу, вежливо объяснил, что, дескать, нехорошо, ребята, зарплату задерживать. Разумеется, деньги были тут же выданы, а Слащев получил очередной нагоняй от Деникина.

Кстати, о деньгах. Их во время Гражданской войны печатали все, кому не лень. Каждое из многочисленных правительств шлепало собственные бумажки. Даже Махно включился в эту увлекательную игру. Знаменитый эпизод из фильма «Свадьба в Малиновке» («Бери, бери, я себе еще нарисую») — не такое уж и преувеличение. Для примера возьмем Тавриду. В 1920 году тут ходили следующие банкноты:

1. Царские деньги.

2. Керенки.

3. Немецкие марки.

4. Карбованцы Скоропадского.

5. Карбованцы Петлюры.

6. Советские деньги.

7. Деникинские «колокольчики».

8. Махновские деньги.

9. Врангелевские купюры.

10. Французские франки, английские фунты и турецкие лиры.

И это все ходило одновременно. Точнее, крестьяне денег уже никаких не брали. Хаты, оклеенные банкнотами, — это отнюдь не преувеличение. Так было. В глубинке наиболее ходовой валютой являлись патроны и соль.

Поэтому когда говорят, что белые (иногда) расплачивались за реквизированное продовольствие, это не стоит принимать всерьез. Так можно и теперь — отправиться в деревню в компании крепких ребят с автоматами, под угрозой стволов отобрать продукты и «расплатиться» купюрами собственного изготовления, распечатанными на домашнем принтере. Согласитесь, в этом случае вас все одно будут считать грабителями.

Однако на черном рынке деньги все же ходили, да и в кабаках их тоже принимали. Курс всех этих бумажек зависел не от экономических факторов (тем более что никакой экономики в это время в России просто не было), а от успехов той или иной армии. Подходили красные — начинали брать советские рубли. Отступали — совзнаки резко падали в цене. Единственной серьезной валютой были царские империалы — золотые десятирублевые монеты. Золото — оно всегда золото.

…Но вернемся к крымской эпопее. Обстановка на полуострове сложилась паршивая.

«Крым был наводнен шайками голодных людей, которые жили на средства населения и грабили его. Учета не было никакого, паника была полная. Каждый мечтал только о том, чтобы побольше награбить и сесть на судно или раствориться среди незнакомого населения.

Во главе гарнизона стояли лица старого режима. Все сводилось к тому, чтобы отписаться: не им было справиться с наступившей разрухой. Во главе обороны Крыма стоял инженерный генерал Субботин, человек очень хороший, но не военный».

(Я. Слащев)

А с севера прибывали все новые и новые беженцы. Один за другим шли эшелоны, вдоль путей тянулись какие-то обозы и разрозненные воинские части, которые уже давно никому не подчинялись.

Да и белое командование, по сути, махнуло на Крым рукой. Удержаться на Кубани для ВСЮР было важнее во всех отношениях. Там у них имелась как продовольственная, так и социальная база. Так что позиция Деникина была такой: держитесь сколько можете, а там будет видно. Оставалось только понять — как и какими средствами держаться? Тем не менее Слащев в своем приказе сказал:

«Вступил в командование войсками, защищающими Крым. Объявляю всем, что пока я командую войсками — из Крыма не уйду и ставлю защиту Крыма вопросом не только долга, но и чести».

…Стоит напомнить, что представлял из себя будущий театр военных действий. Как известно, посуху в Крым можно попасть двумя путями. Первый путь — по узкой дамбе, протянувшейся с Чонгарского полуострова. Сегодня именно так попадают в Крым все, кто едет туда поездом. Другой путь — это древняя дорога через знаменитый Перекопский перешеек, который в самом узком месте имеет ширину около восьми километров. Перекоп пересекал Турецкий вал — старинное, построенное еще турками укрепление, представлявшее из себя и в самом деле вал высотой примерно в десять метров, возвышавшийся среди плоской, как стол, степи. На нем стояли четыре крупнокалиберных устаревших пушки, имелись какие-то окопы и колючая проволока в несколько рядов.

Стоит еще добавить, что в те времена Северный Крым являлся безводной и малозаселенной степью (современный вид он приобрел лишь в шестидесятых годах XX века, после постройки Северо-Крымского канала). Через эти просторы пролегала единственная железная дорога на Симферополь. Больше никаких транспортных артерий не имелось. Вообще.

Что же касается населения, то до поры до времени белая власть его устраивала. Крестьяне тут жили зажиточные, а к белым шла из-за кордона «гуманитарная помощь». Жить было можно.

Генерал Субботин собирался защищать полуостров, исходя из, казалось бы, очевидных вещей. Он планировал создать линию обороны возле дамбы и на Крымском валу. Слащев прокомментировал этот план со свойственным ему здоровым цинизмом:

— Далеко вы на своих укреплениях уедете, вероятно дальше Черного моря.

И пояснил свою позицию:

«Я совершенно не признаю сидения в окопах — на это способны только очень хорошо выученные войска, мы не выучены, мы слабы и потому можем действовать только наступлением, а для этого надо создать благоприятную обстановку».

В самом деле, обороняющимся войскам пришлось бы ждать наступления красных в окопах посреди продуваемой всеми ветрами степи (а зима в Северном Крыму очень даже холодная). Испытывая при этом неизбежные трудности со снабжением — иначе чем на телегах, доставить продовольствие к Перекопу невозможно. А ведь моральное состояние армии было и без того паршивое. Слащев понимал, что подобная оборона рухнет, лишь только красные на нее всерьез надавят. (Забегая вперед, замечу — это и случилось через год.)

Поэтому Слащев предложил совсем иной план:

«Впереди, на Сальково и Перекопском валу, нужно оставить только ничтожное охранение, по бегству которого мы узнаем, что красные идут. Красным по перешейкам идти целый день, ночью ночевать негде, они перемерзнут и будут дебушировать[116] в Крым в скверном расположении духа — вот тут мы их атакуем».

Сказано — сделано. Войска были расположены в деревнях, находящихся в двадцати километрах за Крымским валом.