Великий Ганди. Праведник власти - Александр Владимирский

В идеальном обществе будущего, по замыслу Ганди, заводы и фабрики должны будут принадлежать государству. «Я в достаточной степени социалист, чтобы заявить, что заводы следует национализировать, т. е. поставить под контроль государства. Они должны действовать только в идеальных условиях, не ради наживы, а для пользы человечества, когда главным стимулом служит не хищничество, а любовь». Правда, трудно понять, как государство сможет контролировать работу заводов, да еще основываясь на принципе всеобщей любви.

Он мечтал об обществе благоденствия (сарводайе), где не будет эксплуатации, неравенства, государственного насилия, где будет воплощен коммунистический принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям». При этом он будет выполняться не столько за счет роста производства материальных благ, сколько за счет постоянного, добровольного и сознательного самоограничения потребностей. Но опыт развития человечества показал, что добровольное самоограничение потребностей большинством населения — это утопия. Приближение к коммунистическому принципу распределения достигалось на практике с помощью государственного насилия, применяемого к населению в не виданных доселе масштабах, почему все страны реального социализма на практике оказались тоталитарными государствами.

После поддержки Ганди коммунистического принципа распределения в политических и научных кругах получила распространение формула: «Ганди — это коммунизм минус насилие». Это было не по душе многим последователям Ганди, которые не хотели, чтобы учение Ганди с ассоциировалось с Советским Союзом. Но сам он, повторим, никогда не отзывался негативно о советском опыте в целом, критикуя лишь отдельные проявления насилия. «Должен признаться, — утверждал Ганди, — что я не смог полностью понять большевизм. Я знаю о нем только то, что он стремится к уничтожению института частной собственности. Это приложение этического идеала невладения к экономической сфере, и если бы народ одобрил этот идеал по своей собственной воле или под влиянием мирного убеждения, то опыт большевизма был бы бесценным». Беда в том, что советский народ единогласно одобрял это только под угрозой тюрьмы или расстрела.

Разъясняя, в чем заключается различие понимания социализма между ним и Джавахарлалом Неру, Махатма заявлял: «Разница есть, но это разница в акцентировке. Он (Неру. — А.В.), можно сказать, акцентирует внимание на результате, а я — на средствах его достижения. Возможно, он считает, что я придаю слишком большое значение ненасилию, тогда как он хотя и верит в ненасилие, хочет достичь социализма другими средствами, если это окажется невозможным посредством ненасилия».

Британские власти старались игнорировать Ганди. Индийский биограф Ганди Б. Р. Нанда писал: «Стена предвзятого отношения к Ганди, которую возвели вокруг него английские правители, зачастую ставила его в отчаянное положение. Когда он критиковал их действия, его объявляли демагогом; когда он заявлял о дружеских намерениях в отношении их, его обвиняли в ханжестве. Когда он попросил о встрече с ними, его заподозрили в хитром маневре против правительства; когда он начинал одну из кампаний, о нем говорили как о непримиримом человеке; когда он ограничивал кампанию или прекращал ее, это выдавалось за потерю доверия к нему со стороны его последователей».

Конец 1933 — первую половину 1934 года Махатма Ганди провел в странствиях по Индии. Он поклялся себе не возвращаться домой, пока не обойдет всю страну, деревню за деревней. В течение девяти месяцев он преодолел более чем 12 тысяч километров, посетив самые отдаленные уголки Индии.

Между тем в апреле 1934 года, теперь уже не временно, а окончательно, была прекращена кампания гражданского неповиновения. Это решение руководства ИНК послужило поводом к тому, что в октябре 1934 года Ганди вышел из состава конгресса. «Мое присутствие, — писал он председателю конгресса Пателу, — отталкивает от конгресса интеллигенцию. Я чувствую, что моей политике не удается убедить их разум, хотя… я не делаю ничего такого, что отвергалось бы моим собственным разумом».

Кроме того, у Ганди были разногласия с фракцией социалистов, возглавляемой Джавахарлалом Неру, по поводу неукоснительного следования принципу ненасилия. В связи с этим Ганди говорил: «Фракция социалистов более или менее четко изложила свои взгляды… Я приветствовал эту фракцию… Но у меня с ней фундаментальные расхождения по поводу программы… Я не хотел бы препятствовать развитию их идей нравственным давлением, которое могу оказывать… Оставаться в конгрессе — значило бы оказывать такое давление… Для меня продолжать возглавлять конгресс, несмотря на эти коренные различия является практически формой насилия, которое мне, наоборот, следует подавлять».

Но сам Неру прекрасно понимал, что на самом деле Ганди из политики не ушел. По этому поводу он писал Ромену Ролану: «Это видимость. Все, кто обладает хоть каким-то весом в Индии, по-прежнему советуются с ним. Его нынешний уход почти в точности повторяет тот, что был в 1923 году, по выходе из тюрьмы. Он медитирует и наблюдает, ловя момент для действия».

Свое путешествие по деревням и городам Индии Ганди продолжил и в 1935 году. В этом году правительство ввело в действие новую конституцию Индии. Ганди ее не принял, поскольку она была навязана Индии против воли народа и сохраняла всю полноту реальной власти за колониальным правительством в Дели.

Вместе с тем Ганди, к немалому удивлению своих соратников, одобрил возрождение внутри конгресса свараджистской партии. Теперь Ганди считал возможным использовать законодательные ассамблеи как трибуну для оппозиции. Он убеждал своих коллег по партии, что конгресс сможет оказать на свараджистов давление и контролировать их деятельность в ассамблеях.

Сам же Ганди вернулся к пропаганде среди беднейших слоев населения. Он учил крестьян в глухих селениях правилам санитарии и гигиены, вместе с ними чистил отхожие места, что делали только «неприкасаемые», обучал домашнему прядению и племенному скотоводству. Ганди призвал своих последователей обратиться лицом к деревне. Дж. Неру вспоминал: «Он разослал нас по деревням, и селения загудели от деятельности бесчисленных посланцев новой религии действия. Оживившись, крестьянин выглянул из своей скорлупы бездействия. На нас это подействовало иначе, но также глубоко, ибо мы впервые увидели поселянина в обстановке его саманной хижины, неотступно преследуемого костлявым призраком голода».

Ганди учил простоте, утверждая: «Только в простоте сельской жизни к нам может прийти представление об истине и ненасилии. Простота заключается в прялке и во всем, что с ней связано. Меня вовсе не пугает то, что мир движется в противоположном направлении. На самом деле, когда ночная бабочка приближается к своей судьбе, она кружит все быстрее и быстрее, пока не сгорает. Возможно, что Индии не удастся избежать кружения ночного мотылька. Мой долг — пытаться до последнего вздоха спасти Индию, а через нее и весь мир от этой участи».