Ратоборцы - Влада Воронова

— А вы, — сказал Тзваге Славян, — стало быть, из старых, и со всякой свежеосевшей шалупенью дел иметь не хотите.

— Нашей деревне четыреста лет, — спесиво ответил гоблин.

— С чем вас и поздравляю. Четыреста лет кланяться разным Джаббарам — достижение великое.

Славян подошёл у Хакиму.

— С этими всё ясно. Пошли посмотрим, что у других.

— Думаю, тоже самое. Алекс, что ты хочешь?

— Пока не знаю… — медленно проговорил он. — Для начала осмотреть все ближайшие деревни.

— Досточтимые воины, — осторожно подошёл к ним староста, поклонился с угодливой улыбочкой, — тридцать… Тридцать серебрянок каждому.

Хаким неуверенно глянул на Славяна. Для двух весёлодворских бойцов разбойничья шайка противник нетрудный, а тридцать серебрянок — огромные деньги, в пустыне их обладатель может считаться господином богатства. Можно купить пять верблюдов, два десятка овец и раба — следить за скотиной.

— Как хочешь, — ответил Славян. — Я иду к гномам.

— Почему к ним?

— Ближе всех.

До вечера они побывали во всех окрестных деревнях. Ночевать, по просьбе Хакима, остались в хелефайской, очень ему хотелось повнимательнее рассмотреть Старшую из волшебных рас. Как и говорил Славян, ничем особенным от человеков они не отличались. А вот дома хелефайские Хакиму понравились — красивые и необычные, не похожи ни на что знакомое. По-арабски большинство хелефайев говорили свободно, но вести беседы с пришельцами не желали.

На ночлег их пустила красивая даже по хелефайским меркам кареглазая дарко — никто другой не решился. Имя показалось Хакиму знакомым.

— Лиовен ар-Доэрин ли-Куллир, — задумчиво повторил он. Чего-то не хватало. — Названия долины! — сообразил он. — Альирьиен-шен. Должно быть ещё Альирьиен-шен. — И с изумлением посмотрел на девушку.

— Да, — спокойно ответила хелефайна, только кончики ушей повернулись вперёд, — я та самая Лиовен-кровосмесительница, альирьиенская вышвыркиня. — И с вызовом глянула на человеков. — Но приставать не советую. Можете без причиндалов остаться.

Хаким склонился в глубоком поклоне. Славян последовал его примеру.

— Благодарю аллаха, что могу отдать вам свое почтение, госпожа, — сказал Хаким.

— Примите мою благодарность, — ответила дарко.

На утро их разбудили крики под окном. Слов Хаким не понимал, но угрожающий тон не узнать нельзя.

— Алекс, — сказал он Славяну, — это ведь против нас.

— Скоро ещё гномы подойдут, и обе гоблинские деревни. Я попросил Лиовен сказать им всем, что к вечеру объединённые силы Джаббара, Киалинга, Сайло и Мбебра нападут на деревни.

— И это правда? — вскочил с кровати Хаким.

— Это очень большая вероятность.

— Проще говоря — враньё. Зачем?!

— Долину необходимо объединить, — сказал Славян. — А в таком состоянии они смогут объединиться только против кого-то.

— Ты хочешь пойти с долинниками против Весёлого Двора? — не поверил Хаким.

— Да. К анэршы нам добраться не дадут. У Ховена слишком хорошие перехватчики, именно поэтому из крепости ещё никто не убегал. Вторгнуться в волшебную долину рыцари не решатся, но дозор у её границ оставят.

Крики грянули сильнее. Славян довольно улыбнулся, встал с кровати, глянул в окно.

— Не бойся, — успокоил он Хакима. — Сейчас шпендики заявятся, и эльфам станет не до нас. Как только с ними разберутся — гобла пожалует, сразу две деревни. Так что мы успеем спокойно принять душ, позавтракать и переодеться. Лиовен обещала купить в человеческой деревне шорты и футболки. К тому времени все малость подустанут от воплей, окончательно себя запутают, и будут ждать того, кто объяснит им, что дальше будет, и что им делать. Вот мы спокойно растолкуем, кто, что, когда и где.

— Ты не сказал, что придут человеки, — заметил Хаким.

— Так их и не звали. Они ничего не знают.

— Почему?

— Волшебные расы худо-бедно смогут объединиться и сами, — объяснил Славян, — а человеков в Союз придётся заманивать хитростью. Они никому не верят, и затянуть их можно только за недоверие. Бесполезно расписывать выгоды объединения, заверять в своей честности. Так что о Союзе они разузнают сами, и сами потребуют принять их, побоятся, что волшебные расы могут объединиться против них.

— Сл… Алекс, но как ты собираешься брать Весёлый Двор с толпой крестьян, которые горстке бандюганов боятся дать отпор?

— Это сейчас боятся. К вечеру всё изменится. Они способны на гораздо большее, чем приучили себя думать. Как, впрочем, и мы все…

— Но… Весёлый Двор — это такая неодолимая сила… Что мы сможем?

От взгляда Славяна Хаким попятился, прижался к стене. Это был даже не взгляд смерти. Что смерть — тощая старая дура с копьём, нанизывает на него жизни, которые и без того не могут держаться в теле. От такого взгляда убежит и сам Амиритн, проводник умерших. Так может смотреть только неотвратимость, только сама судьба.

— Весёлый Двор будет уничтожен, — вынес приговор Славян.

Хаким и представить не мог, что бесконечный холод может смешаться с безграничным огнём так, что обе уничтожающие силы останутся неизменными.

— Славян, — едва слышно проговорил он. — Не надо, прошу тебя, нет… Ты ведь не такой.

Славян закрыл лицо ладонями, стиснул так, что побелели костяшки пальцев, отвернулся, отошёл к противоположной стене. Хаким осторожно подошёл к нему, прикоснулся к плечу.

— Славян…

Плечи у Славяна едва заметно дрогнули.

— Ты что… — испугался Хаким. — Не нужно… Пожалуйста, не плачь… Мужчины не плачут…

Славян повернулся, убрал руки. На лице следы ногтей, глаза обожжены сухими слезами.

— Ты спрашивал, почему я не хочу вернуться домой. Разве можно возвращаться домой таким?

До Хакима вдруг дошло, что перед ним не великий герой и могучий волшебник пустыни, а насмерть перепуганный городской парнишка всего-то двадцати одного года от роду. Слишком рано повзрослевший, вынужденный брать на себя ношу, которая не каждому многомудрому старцу по силам. Неопытный, толком не понимающий, что происходит с миром и с ним самим. И совершенно одинокий, во всём огромном и пугающем мире никого, кто бы хоть немного пожалел, успокоил, сказал, что всё будет хорошо, всё плохое скоро закончится, и останется только хорошее. Помог, поддержал, а не требовал защиты и покровительства себе.

— Не бойся, — крепко обнял его Хаким. — Мы на свободе, а это главное. Остальное ничтожно как след ящерицы-песчанки — ветер дунул, и нет его. И скоро всё закончится, тень Весёлого Двора исчезнет, и ты вернёшься домой.

Плечу стало мокро, мальчишка смог заплакать настоящими слезами. Славян хотел высвободиться, но Хаким только прижал его теснее. Пусть выплачется, пусть слёзы прекратятся сами.

— Извини, — Славян отстранился, вытер ладонями мокрые щёки.

— Мы друзья, Славян, а значит, делим не только смех, но и слёзы. Спасибо, что доверил их мне.

В дверь постучала Лиовен.

— Идите мойтесь быстрее, — сказала она. — Завтрак будет через двадцать минут. Одежда на диване в длинной комнате. Зелёная для Алекса, жёлтая для Хакима.

— Лиовен, ты спятила, — ответил Славян. — Мы же будем похожи на канарейку и попугая.

Лиовен только рассмеялась. Телепатией хелефайи не владеют, но эмоциональный фон ощущают неплохо, и когда надо постучать в дверь, понимают прекрасно.

Народу в большом зале Совещательных Палат Нирреуна, забытой столицы Датьеркена, набилось множество, собрались представители пяти сотен деревень — человеки, гоблины, хелефайи, гномы. Четвёртый час все орут, не слушая друг друга. Хаким, Лиовен, Тзвага и гном Тирно уже охрипли, пытаясь хоть что-то втолковать упрямцам. На трибуне вопил какой-то гном, непристойной уже бранью ругался с гоблином.

Смотреть и дальше на это безобразие терпения у Славяна не хватило.

Он поудобнее расположился в кресле советника и запел арабскую любовную балладу — громко, выразительно, с чувством. Гвалт вмиг прекратился. Горластые старосты ожидали чего угодно — выстрелов, длинных ножей, оморочек и шаровых молний, но только не такого, с позволения сказать, вокала.

— Славян, умоляю, — простонал Хаким, — заткнись во имя аллаха.

Оговорки никто не заметил — Славян продолжал петь.

Первыми позажимали уши хелефайи. Потом гномы. Самыми устойчивыми оказались гоблины, но на втором куплете не выдержали и они. А человеки с первых же слов матерно советовали прекратить вой, пока Алексу не запихали в поганую глотку его же футболку. На третьем куплете аудитория была согласна слушать что угодно, только не Алексово пение.

— Пять тысяч лет назад, — сказал Славян на торойзэне, — был разрушен Пинемас, величайший из городов трёхстороннего мира. — Славян и сам не знал, почему заговорил на вампирском языке — понимали его только волшебные расы, да и то не все делегаты, а человеки, самая многочисленная часть аудитории, так сразу возмущённо и подозрительно зашептались, но Славян чувствовал: так надо, сейчас будет услышан только торойзэн. — С тех пор никто не рисковал его возродить. Пинемас возродился сам — в Датьеркене. Посмотрите на себя — вы ведь все такие разные: гномы, гоблины, человеки, хелефайи. Но общее у вас одно — долина. Сердце каждого из вас принадлежит ей. И благодать долины принадлежит каждому из вас. Любой может услышать её голос. Для долины вы едины. И вы сами видите своё единство. Все вместе вы изгнали прочь грабителей, все вместе вы закрыли границы Датьеркена для любого, кто приходит сюда со злом. Так довершите начатое, достройте великий Пинемас.