Пифагор - Игорь Суриков

В этом и заключается знаменитое учение о метемпсихозе. По мнению Пифагора, человеческая душа может в процессе этого «кругообращения» переходить не только в человеческие тела, но также и в тела иных существ, например, животных или даже растений.

При каждом новом воплощении душа теряет память о предыдущих. Поэтому все мы каждый раз живем как бы впервые. Основатель пифагореизма утверждал, что только для него самого было сделано исключение, что он-де детально помнит свои прежние жизни. Потому-то и имеет возможность поведать людям великую истину о метемпсихозе.

Приведем важнейшие свидетельства античных авторов, относящиеся к этой теории.

«О себе он говорил (по словам Гераклида Понтийского), что некогда он был Эфалидом и почитался сыном Гермеса; и Гермес предложил ему на выбор любой дар, кроме бессмертия, а он попросил оставить ему и живому и мертвому память о том, что с ним было. Поэтому и при жизни он помнил обо всем, и в смерти сохранил ту же память. В последствии времени он вошел в Евфорба, был ранен Менелаем; и Евфорб рассказывал, что он был когда-то Эфалидом, что получил от Гермеса его дар, как странствовала его душа, в каких растениях и животных она оказывалась, что претерпела она в Аиде и что терпят там остальные души. После смерти Евфорба душа его перешла в Гермотима, который, желая доказать это, явился в Бранхиды (святилище близ Милета. — И. С.) и в храме Аполлона указал щит, посвященный богу Менелаем, — отплывая от Трои, говорил он, Менелай посвятил Аполлону этот щит, а теперь он уже весь прогнил, оставалась только обделка из слоновой кости. После смерти Гермотима он стал Пирром, де-лосским рыбаком, и по-прежнему всё помнил, как он был сперва Эфалидом, потом Евфорбом, потом Гермотимом, потом Пирром. А после смерти Пирра он стал Пифагором и тоже сохранил память обо всем вышесказанном» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 4-5).

Столь важное свидетельство нуждается в комментарии, без которого некоторые нюансы будут не вполне ясны. Итак, согласно Пифагору, в своем первом воплощении он носил имя Эфалид и был сыном Гермеса. Божественный отец и даровал ему память обо всех перевоплощениях. Наверное, не случайно, что в подобной роли предстает именно этот представитель эллинского пантеона. Ведь считалось, что из божеств как раз Гермес особенно тесно связан с душами.

В нем видели посредника между мирами — верхним, срединным и нижним (мифологические фигуры такого рода в современной науке часто называют «медиаторами»)[144]. С одной стороны, он — вестник богов, приносит людям на Землю распоряжения небожителей во главе с Зевсом. С другой стороны, он же, как уже отмечалось выше, сопровождает души умерших в подземное царство. Не случайно одним из эпитетов Гермеса было «Психопомп», что в переводе означает «водитель душ».

Потому-то, наверное, он и обладал такой властью — открыть своему сыну знание о судьбе его души. Кстати, упоминаемый тут Эфалид не выдуман Пифагором; это один из второстепенных греческих мифологических героев, участник похода аргонавтов.

То же можно сказать и о Евфорбе (Эвфорбе). Это троянский герой, пусть не из самых первых, но всё же появляющийся в одном из ключевых эпизодов «Илиады». Согласно Гомеру, именно он нанес первый удар Патроклу, вышедшему на поле боя в доспехах Ахилла, а уж потом Патрокла добил Гектор при помощи Аполлона.

Затем появляется имя Гермотима. Тот ли это самый Гермотим, один из чудотворцев и «шаманов» архаической эпохи? Предполагается, что вроде бы да, тот самый. Хотя возникает определенное хронологическое противоречие. Гермотима обычно относят к той же плеяде, что и Пифагора, Абариса и иже с ними. А согласно пифагоровскому перечислению своих воплощений, Гермотим — это даже не его предыдущая «ипостась» (аватара, как выражались индуисты и буддисты), а, так сказать, предпредыдущая. Возникает хронологическая разница примерно в столетие или чуть меньше.

Потом упоминается какой-то безвестный рыбак Пирр. И, наконец, рождается Пифагор собственной персоной — пройдя через тела всех перечисленных людей. Заметим еще: помимо перечисленных пяти реинкарнаций были и какие-то другие, промежуточные — и в животных, и в растения, как напрямую говорится в процитированном свидетельстве.

Из высказываний самого Пифагора следует, что душа его не постоянно подвергалась перевоплощениям, но, бывало, надолго оставалась и в подземном царстве. «Говорят, он первый заявил, что душа совершает круг неизбежности, чередою облекаясь то в одну, то в другую жизнь… Сам же он в своем сочинении утверждает, что вышел к людям, пробыв двести семь лет в Аиде» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII. 14). Сразу заметим: возникает некое противоречие между этой, довольно значительной, цифрой и общей «хронологией» странствий души Пифагора. Предпринимались попытки как-то разрешить это противоречие. Но стоит ли? Миф, в сущности, целиком соткан из противоречий (если исходить из наших современных рационалистических представлений, в рамках которых нужно всё «разложить по полочкам»), а рассуждая о Пифагоре, мы в значительной степени находимся в мире мифа.

Итак, вот что рассказал нам Диоген Лаэртский. Сравним с тем, что написано у жившего несколько позже неоплатоника Порфирия. Согласно его свидетельству, в беседах Пифагора «прежде всего шла речь о том, что душа бессмертна, затем — что она переселяется в животных и, наконец, что всё рожденное вновь появляется через промежутки времени, что ничего нового на свете нет и что всё живое должно считаться родственным друг другу. Все эти учения первым принес в Элладу, как кажется, именно Пифагор» (Порфирий. Жизнь Пифагора. 19).

Тут всё представлено и вправду в виде достаточно целостной системы. Ведь действительно «всё живое должно считаться родственным друг другу», коль скоро круг перевоплощений распространяется не только на людей, но и на животных, и на растения. Несколько смущает выражение «Ничего нового на свете нет», связываемое обычно со стоицизмом — совершенно другой философской школой, не имеющей никакого отношения к Пифагору. Однако как тут не припомнить Ницше, блистательно знавшего (и, главное, интуитивно чувствовавшего) «дух эллинства» и при этом неизменно настаивавшего на том, что для древнегреческого восприятия истории и жизни в целом характерна идея «вечного возвращения». Циклизм, как называют это в науке. Всё движется по кругу.

Однако, кажется, конкретно Пифагору мы не вправе приписывать с полной уверенностью подобные воззрения. Обратим внимание, что из описываемых им перевоплощений своей души все — совершенно разные. Сын Гермеса, троянский воин, какой-то Гермотим (чудотворец?), делосский рыбак, наконец, он сам, Пифагор, самосский аристократ и интеллектуал. Что тут общего?